Валерий поступил на завод. Для матери потянулись тревожные дни. Как встретили сына на производстве? Не отпугнут ли и там обидным словом «тюремщик»? Как он распорядится своей первой получкой? С трудом сдержала слезы радости, когда он, вернувшись как-то с работы, накинул ей на плечи теплый платок:

— Это тебе, мама, подарок, а эти деньги — на хозяйство.

Пересчитала. Откуда у сына такие деньги?

Честным ли трудом заработаны? Успокоилась, тайком посмотрев профсоюзный билет, где значилось, что сын заработал за месяц более тысячи рублей.

Осенью Валерий поступил в седьмой класс вечерней школы. Мать чувствовала, что сын на верной дороге. Однако целые дни и вечера его не было дома. Это тревожило ее. У Валерия была еще и жизнь вне дома, невидимая для нее жизнь.

Эту жизнь она сейчас постарается разгадать по лицам его друзей, приглашенных на праздник.

Вот вошел паренек.

— Борис Алферов, по профессии слесарь, по призванию фотограф, — шутливо отрекомендовался он и сразу принялся щелкать фотоаппаратом.

«От этого плохого не наберется», — отмечала про себя мать, наблюдая за веселым слесарем.

«И этот, видно, путевый», — думала она, глядя на застенчивое лицо маляра Сергея Денисова. Он смущенно крутил ручку патефона, краснея и невпопад отвечая двум бойким на язык девушкам.

«А эти из вечерней школы», — догадалась мать, вспоминая рассказ сына о том, что какие-то Лида и Маруся помогали ему осваивать грамматику…

Уже все были в сборе, пора бы садиться за стол, но Валерий с озабоченным лицом поглядывал в окно. Он, по-видимому, ждал еще кого-то.

Наконец скрипнула калитка, и на пороге с девочкой за руку появилась женщина.

— Марина Ивановна! — всплеснула руками мать и с благодарностью посмотрела на сына: из всех приглашенных на праздник Марина Ивановна была самым дорогим человеком.

* * *

— Ты что же это делаешь? — Голос, окликнувший подростка, был совсем не грубый. И в первую минуту мальчишка смущенно застыл с пятеркой, вынутой из чужого кармана, потом, увидев у женщины милицейские погоны, насупился:

— Ну что ж, ведите! Только я все равно убегу!

Верхняя губа у мальчишки задорно оттопырилась, вся его фигура в длиннополом пиджаке была смешной, и Марина улыбнулась:

— А куда же ты убежишь?

— Да уж у вас направление спрашивать не буду. А судить меня не имеете права — молод еще…

«Стреляный воробей», — подумала Марина, водворяя подростка в детскую комнату управления милиции.

В книге «посетителей» против фамилии Валерия Бухарского стояло уже 5 приводов. Предшественник Марины, работавший инспектором детской комнаты, аккуратно вел запись всех «грехов» Валерия. «Первый раз задержан за спекуляцию билетами в кино. Предупрежден».

«Пытался из столовой унести 5 вилок и 6 ножей. Предупрежден». «Приведен за попытку украсть в магазине бутылку шампанского вина. Предупрежден». «Еще одно такое «предупреждение», и мальчишка станет профессиональным вором», — подумала Марина, захлопывая книгу.

— Родители-то у тебя есть?

Задержанный не отозвался. Он крепко спал, уткнувшись носом в спинку дивана. В его исхудалом лице не было озлобленности, с которой Марине часто приходилось сталкиваться за годы своей работы с беспризорными детьми. Давно немытые щеки ввалились. Мальчишка шевелил во сне потрескавшимися губами и изредка вздыхал. «Не легко, видно, живется парню», — подумала Марина. Она сняла плащ, висевший на случай дождя, и укрыла ему ноги. Часы пробили двенадцать. «Дочурка теперь уснула, не дождавшись меня», — подумала Марина и, погасив свет в комнате, закрыла за собой дверь.

Марина Ивановна Гулина и Валерий Бухарский.

На другой день чуть свет, прыгая через лужи окраинных улиц, Марина разыскивала домик, где должны были жить родители Валерия. Можно было бы и не ходить в такую даль. Просто написать повестку — пришли бы сами, но хотелось взглянуть на обстановку, в которой жил мальчишка. Хотелось выяснить причину, толкнувшую подростка к бродяжничеству.

Причину долго искать не пришлось. Еще на пороге Марина услышала злую ругань. С утра приложившийся к бутылке отец делал «смотр хозяйству». Слышались грубые ругательства и всхлипывания женщины.

Приход милиционера взволновал только мать. Родитель же, угрюмо поздоровавшись, ушел во двор. Мать беспомощно опустилась на стул. Да, она видит, что сын сбивается с дороги. Она все глаза проплакала, а что можно сделать? С чего начались побеги Валерия из дому?

Да уж сами видите, как живем…

В школе, где учился Валерий, развели руками: понять не можем этого ребенка. Типично трудновоспитуемый…

«Спасти мальчишку можно, только оздоровив семью, но ведь на это надо время, а оставить Валерия под влиянием улицы — значит дать вырасти преступнику», — думала Марина. В детскую комнату она возвращалась с твердым решением.

Мальчишку она застала уже проснувшимся.

Плащ висел на гвозде.

— Валерий, тебя придется отправить в колонию…

Валерий не стал спрашивать, почему. От уличных друзей он уже знал, что полагается за его поступки. Он уже давно ожидал этого приговора и почему-то считал, что если уж собираются послать в колонию, то должны на него кричать, ругаться. Спокойный тон озадачил его…

Ровно год пробыл Валерий в Абаканской детской воспитательной колонии. Первые месяцы он не знал, что Марина Ивановна, настоявшая отправить его в колонию, за сотнями дел, которыми ей пришлось заниматься, не забыла и о нем. Не знал он, что она не один раз ходила в окраинный домик, где жили его родители, и что от ее разговоров письма отца к нему стали ласковее и сердечнее. Не знал он и переписки Марины с начальником колонии. Наконец, к нему пришло письмо, написанное ровным почерком. Марина спрашивала, как он себя чувствует, хорошо ли к нему относятся, какую специальность он осваивает и какие отметки по его любимому предмету — математике.

Вначале ему хотелось порвать письмо: она ведь отправила меня в колонию! Потом, уже лежа в постели, он тихонько развернул листок еще раз. «Откуда же она знает, что я математику люблю?» Сразу почему-то вспомнился плащ, укрывавший ноги, бутерброд, который он нашел на диване в то утро. Потом вспомнились его побеги из дому, ночевки на чердаке старого склада, вспомнился дождливый вечер, когда ход на чердак кто-то заколотил и он ночевал в подворотне. Веки его слипались, и уже в полудреме перед глазами встал кривой Сенька Сурик, приказывавший красть для него яблоки на базаре. Потом вспомнился красноносый продавец, больно ударивший его за это по голове. А рядом с продавцом вдруг оказалась милиционерша.

Она взяла продавца за руку и спокойным голосом говорила: «Ты что же это делаешь?», и Валерка не знал, кому она это говорит — ему или продавцу. Глаза его закрылись, он спал…

Отвечать на письмо он сразу не стал, и только через месяц Марина получила письмо из колонии:

«Пишу ночью. Очень захотелось кому-нибудь рассказать о своей радости. Только что дочитал книжку «Александр Матросов». Вот был человек! А вы знаете, Марина Ивановна, он ведь беспризорником был. В колонию попал… На вас я больше не сержусь. Валерий».

Потом началась аккуратная переписка. Марина узнала, что в колонии есть «мировой» воспитатель Сергей Васильевич Пентин. «Начальству на воспитанников не жалуется, но так дело повернет, что в глаза ему стыдно смотреть».

«И еще есть воспитатель — моряком когда-то был — Михаил Макарыч Жмаков. Душа-человек.

Водит нас на рыбалку. А о море рассказывает как! Думаю себе брюки-клеш завести, как у него».

В ответ на посылку с книгами: «Овод», «Рожденные бурей», «Педагогическая поэма» — пришел ответ: «Благодарность вам пишет вся наша группа. Только посылок больше не присылайте. Пришлите, если можете, рекомендацию. Хочу приехать домой комсомольцем».