Семилетку Павел окончил в вечерней школе, и сразу способного человека послали учиться в техникум. По дороге в Магнитогорск два друга, Попович Павел и Алексей Компанец, потеряли билеты. Ехали «зайцем» и в товарных вагонах, местами по шпалам шли. Желанный Магнитогорск был уже близко, когда истратили последние десять рублей. На привокзальный «толчок» пошли продавать запасные штаны.

— Продается?.. — пожилой стрелочник поставил фонарь и растянул брюки в руках — подойдут ли сынишке? Потом спросил: — Откуда? Куда?.. — Потом достал промасленный кошелек. — Вот двести целковых. А штаны спрячьте.

Павлом зовут? Я верю: будут деньги — вернешь. Вот адрес…

Такой человек. Когда увидишь улыбку, не только двести целковых поверишь. В индустриальном техникуме он старостой в группе.

Космонавты выбрали Павла парторгом. Утром 12 апреля 1961 года он держал в руках микрофон. Ему доверили позывной «Ландыш». Гагарин знал: это позывной друзей-космонавтов. Гагарин знал: это Павел спокойным голосом говорил: «Я — «Ландыш»…

Юра, все в порядке. Все ребята тебя обнимают…»

Бесконечные испытания и тренировки, прежде чем скажут: «Годен!».

Он любит песни и поет хорошо. В Магнитогорске он выступал на большой сцене. Друг и земляк космонавта Алексей Компанец пел первым голосом, Павел — вторым. Обоих звали в консерваторию.

Алексей пошел, окончил и поет сейчас в Киевском ансамбле, Павел не забыл песен, но дорогу выбрал другую.

В Магнитогорском аэроклубе он первый раз поднялся на самолете и в тот же день написал в Узин: «Решено. Буду летчиком».

Аэроклуб. Военная школа. Служба в Сибири, в Карелии, на Дальнем Востоке. Он был хорошим летчиком. Вряд ли можно сосчитать все комиссии, по которым проходит летчик, пока он сможет назвать себя космонавтом.

Павлу на всей дороге «светил зеленый». В решающий день вызвали к генералу. Седой чело век подал руку, долго говорил. Потом спросил просто, как будто надо было съездить в Узин навестить стариков:

— Готовы, значит?.. Ну а если в ракете, скажем, на Марс… Решитесь?..

Это была только шутка.

— Хиба можно хохла запугать салом? — шуткой ответил и Павел.

Генерал засмеялся, вышел из-за стола, похлопал летчика по плечу. И сказал седой генерал, не веривший ни в бога, ни в черта:

— Ну, с богом…

Хорошо посидеть над книгой.

* * *

У меня выходной. Приезжай… Его дом рядом с домом Гагарина. Из окна можно крикнуть: «Юра!» Так и поступают, когда надо собраться.

Выходной космонавт получил по случаю приезда тетки… Тетка сидит на диване. Павел весело крутит блестящие краны и рукоятки:

— Это вода, это горячая вода. Это холодильник. Газ…

Тетка уверена, что все эти блестящие штуки имеют непременное отношение к космосу…

Признаться, я и сам разглядывал три комнаты не как жилище обычного человека. Лет пять назад на обложке журнала я видел лицо человека, суровое, непреклонное — устремленные вверх глаза, плотно сжатые губы.

Таким представлял космонавта художник.

Казалось, такой человек выше всех на голову. Он ходит иначе, по-особому мыслит и песни поет особые. Сейчас так не думаешь, потому что знаешь Гагарина, Титова. И все-таки…

Стучится почтальон. Журналы и письма. В эту квартиру почтальон доставляет украинский «Перець». Павел достает из банки привезенные теткой крошечные нежинские огурцы и листает журнал:

— Нет, ты посмотри… Ха-ха-ха!

Он переводит украинский текст. Хохочем вместе. Потом Павел вздыхает:

— Скажи честно: вот ездишь, пишешь, а читать время есть?..

Сколько мудрого понаписано! Временами не по себе. Тренировки, академия. В книжный список заглянешь — то не успел, то не прочел. Иной раз всю ночь просидел бы — нельзя! Режим…

В высоком шкафу книги: «Тихий Дон», «Кобзарь», Есенин, Хемингуэй. Десятка два книжек с ракетой и обручами орбит на обложке. Ленин, Гиляровский, «Книга об альпинистах», «Красное и черное», очерки Михаила Кольцова, Маяковский, «Философский словарь», «Двенадцать стульев», Куприн. Это корешки одной средней полки. Тут же, рядом, на стеллаже — чертежная доска, огромная готовальня, рулоны бумаги, кипа учебников, теннисная ракетка, гантели, лампа с зеленым козырьком…

В кино мы видели, как готовятся космонавты. Даже мальчишки могут сейчас перечислить: барокамера, термокамера, сурдокамера…

Очень трудные камеры. В одной время измеряется длиной бороды.

Много дней человек не слышит ни звуки из мира, не видит даже собственного изображения. Много дней. Выходит, пошатываясь, и если при этом человек улыбнуться способен, врачи улыбаются тоже: «Годен!» В другой камере вода закипает, хотя температура не выше, чем в комнате, и, если человек и тут улыбнулся, врачи пишут: «Годен!» В третьей камере — пекло. Потом — ураганная карусель. Парашют. Катапульта…

Люди, самые близкие космонавту. Мать Федосья Касьяновна, отец Роман Порфирьевич, брат Колька. Приехал человек из Москвы, от сына… Стынет чай, слушают гостя.

На листке я пишу названия всех испытаний и тренировок.

Список выходит длинным. С шутливой грустью подвожу под колонкой итог: «Корреспондентов не скоро возьмут в ракету…» Павел смеется:

— Да, не легкая лестница…

Трещит звонок у дверей. Входит женщина в кожаной куртке:

— Ребята, включайте телевизор, скорей!

Комната наполняется ревом моторов. Четыре машины прошивают на экране ровную строчку.

— Павлик, настройку!..

Еще четыре машины. Разворот. Четыре машины взмывают кверху, не теряя строя, летят вверх ногами, падают вниз, «свечка», «спираль»…

«Кто эти женщины?» — говорит диктор. Он называет портниху, чертежницу, потом называет инструктора-летчицу. Потом крупным планом лицо на экране… Фильм снимался в прошлом году, на празднике в Тушине. Женщина, которая сидит сейчас с нами у телевизора, показала высший класс пилотажа. Ее зовут Мария.

Мария Попович. Это жена космонавта. Семь лет дома на вешалке рядом висят две кожаные куртки. Он летчик, и она летчик. В этом доме жена не спросит мужа: «Это опасно?» Жена знает, каких людей берет себе небо в друзья.

На экране длинные, словно копья, машины. Пулею в небо, и только дым по экрану. Голос диктора: «Кто этот летчик?» Лицо на экране.

— Виктор, Мария, это же Виктор!

Это майор Виктор Швецов. Павел летал в звене у Швецова…

После фильма о летчиках на экране появилась девушка, объявила: «А теперь мультипликация, «Бесенок». Павел вскочил и побежал за Наташкой. Остаток дня мы смеялись над забавным Бесенком. Наташа сидела у отца на коленях.

— Пап, а тебе нравятся бесенки?.. А в нашем доме на чердаке есть бесенки?..

Наташа уснула у отца на коленях…

За ужином читали Есенина и «Тараса», спорили о фильме «9 дней одного года», смотрели альбом с фотографиями, рассказывали анекдоты и пели. Пели «Карие очи, черные брови».

Павел пел «Реве та стогне Дншр широкий…».

Потом все вместе пели «У нас еще до старта четырнадцать минут…».

— Ну а теперь рыбу съедим, — и спать, а то «дядьки» будут браниться, — сказал Павел.

Я похвалил приправу из хрена.

— Любишь? Иди сюда… Вот, гляди, десять банок купил. Мировой! Мать говорила: «Хрен будешь есть — грома не будешь бояться…»

…В электричке я почувствовал в кармане пальто маленький сверток. Хрен. Две баночки и записка: «Грома не будешь бояться…»

Полночный поезд мчался без остановок. Мелькали стрелы огней. Рядом на скамейке двое студентов, зевая, листали старый журнал.