Но почему-то ни Тика, ни Отик не слышали, как подходил этот старик.

Он стоял на пороге и с интересом оглядывался, опираясь на видавший виды дубовый посох. Капюшон простого серого плаща был накинут на голову: лицо скрывала тень, только поблескивали ястребиные, пронзительные глаза.

— Чем я могу служить тебе, старец? — обратилась к нему Тика, но прежде тревожно обменялась взглядами с Отиком: уж не соглядатай ли Искателей пожаловал в «Последний Приют»?

— Э-э… — заморгал старик. — У вас открыто?

— Ну… — Тика замялась.

— Да-да, конечно, открыто. — Отик, широко улыбаясь, поспешил ей на выручку. — Входи, входи, седобородый. Тика, кресло для гостя! Он, должно быть, уморился, поднимаясь по лестнице…

— Что? Какая лестница? — Старик почесал затылок и выглянул на крыльцо, потом посмотрел вниз, на землю. — Ах да, лестница… такая пропасть ступенек… — Прихрамывая, он вошел внутрь и шутя погрозил посохом Тике. — Не беспокойся, умница. Я и сам могу подыскать себе кресло.

Пожав плечами. Тика подхватила швабру и вновь взялась за уборку, не забывая, впрочем, поглядывать на старика.

А он между тем проследовал на самую середину комнаты, осматриваясь кругом так, словно желал запомнить расположение каждого стола и каждого стула. Зальчик, правду сказать, был порядочных размеров и имел форму боба: валлиновый ствол служил ему внутренней стеной, а сучья поддерживали пол и потолок. С особенным интересом оглядел старец камин, устроенный в глубине помещения. Кроме камина, в гостинице не было ничего, сделанного из камня, но искусные строители-гномы даже и его сделали неотличимым среди сплошь деревянного убранства: дымоход уходил вверх, изгибаясь подобно ветви. Рядом с камином аккуратной горкой высились нарубленные куски сушняка и сосновые чурбаки, привезенные издалека, с гор: никому во всей Утехе и в голову не пришло бы пилить на дрова свои родные деревья.

Черный ход наружу вел через кухню и, вообще говоря, представлял собой люк в полу, под которым зияла сорокафутовая пустота. Тем не менее кое-кто из посетителей заведения находил столь необычный запасной выход весьма даже удобным. Вот и старец, заметив его, одобрительно кивнул годовой. И пробормотал что-то вполголоса, продолжая осматриваться.

Но как же изумилась Тика, когда он вдруг отложил свой посох, засучил рукава и принялся переставлять мебель! Тика даже бросила мытье пола и спросила, опираясь на швабру:

— Послушай, что ты делаешь? Этот стол всегда здесь стоял!

Она имела в виду длинный, узкий стол, который старец оттащил из центра комнаты к самому стволу валлина, утвердив его напротив очага. И отступил в сторону, любуясь работой.

— Вот и хорошо, — проворчал он. — Как раз у огня. Принеси-ка, девочка, еще пару стульев: их должно быть шесть.

Тика вопросительно повернулась к Отику. Тот, казалось, хотел возразить, но как раз в это время на кухне что-то вспыхнуло. Судя по крику повара, масло опять пролилось в огонь. Отик умчался на помощь, исчезнув за вращающимися кухонными дверьми.

— Дед безобиден, — шепнул он, пробегая мимо Тики. — Пусть делает что хочет… в разумных пределах, естественно. Может быть, у него вечеринка…

Вздохнув, Тика подтащила два стула и поставила там, куда показал ей старец.

— А теперь, — велел он, зорко оглядывая помещение, — поставь, милочка, еще два кресла — да смотри, самые удобные! — вот сюда, в темный уголок возле камина.

— Какой же он темный? — сказала Тика. — Солнце так и светит сюда!

— Верно. — Старец прищурился. — Но вечером, когда зажжется камин, здесь как раз будет тень, а?

— Ну… — замялась Тика.

— Тогда будь умницей и принеси два стула получше. И третий — для меня. Вот сюда! — Он указал место перед самым камином.

— У тебя вечеринка, дедушка? — спросила Тика, подставляя ему отменно удобное, хоть и порядком вытертое кресло.

— Вечеринка?.. — Старца почему-то насмешило это слово. — Да, девочка, — засмеялся он. — Вечеринка, причем такая, какой народ Кринна не видал со времен Катаклизма! Так что готовься, Тика Вейлан. Готовься!

Он потрепал ее по плечу, ласково взъерошил ей волосы — и уселся, хрустя суставами, в кресло. И потребовал:

— Кружку эля!

Тика нацедила и подала ему эль. Снова взялась за швабру… И только тут до нее внезапно дошло: «Откуда он знает, как меня зовут?..»

Флинт Огненный Горн со вздохом опустился на обросший мхом валун. Старые кости гнома горько жаловались на дальнюю дорогу, требуя отдыха.

— И чего ради я вообще уходил? — ворчал Флинт, глядя вниз, в долину. Он рассуждал вслух, хотя вокруг не было видно ни души. Долгие годы одиноких странствий выработали у гнома привычку беседовать с самим собой. Он хлопнул ладонями по коленям и закончил со всей страстью: — Да провались оно все!.. Чтобы я еще отсюда куда-нибудь потащился!..

Валун, нагретый послеполуденным солнцем, был весьма кстати после целого дня ходьбы по стылому осеннему воздуху. Откинувшись, Флинт с наслаждением ощущал, как впитывает тепло его старое тело. Тепло было не только телу, но и душе, ибо Флинт вернулся домой.

Он неспешно оглядывался, любуясь знакомым пейзажем. Перед ним лежала долина, щедро разукрашенная всеми красками осени. Алое и золотое великолепие валлиновых листьев растворялось в лиловой дымке, окутавшей далекие пики Харолисовых гор. Лазурное небо, сиявшее над головой, отражалось в водах озера Кристалмир. Над вершинами валлинов поднимались из невидимых труб тонкие струйки дыма, в воздухе пахло домашним уютом, теплом родных очагов… Ах, Утеха, Утеха!

Не торопясь подниматься. Флинт машинально извлек из заплечного мешка деревянный чурбачок и обнажил блестящий кинжал. Его народ с незапамятных пор любил придавать форму бесформенному. Сам Флинт был кузнецом, притом довольно известным, — пока не отошел от дел несколько лет назад. Он принялся было строгать деревяшку, но потом, разглядев что-то внизу, остановился.

— Во всех домах горят очаги, а мой — погас… — проговорил он тихо. Но тут же сердито встряхнулся — ишь, расчувствовался! — и снова взялся за чурбачок, продолжая громко ворчать: — Еще бы, столько времени без хозяина! Небось и крыша протекла… вся мебель заплесневела… нет, до чего дурацкое путешествие! В жизни большей глупости не совершал!.. Так ничему и не выучился за сто сорок восемь лет!..

— И не выучишься, гном, — ответил ему далекий голос. — Ну, может, разве к двумстам сорока восьми.

Флинт выронил чурбачок, рука его, оставив кинжал, привычно легла на топорище секиры. Голос раздавался с тропы и казался знакомым. Давным-давно уже гном не слышал знакомого голоса. Мудрено было сразу определить, кому он принадлежал.

Солнце садилось; Флинт щурился, вглядываясь против света. Он увидел человека, шедшего к нему по склону Поднявшись, Флинт отступил в тень высокой сосны, чтобы свет не так бил в глаза. Походка человека была упругой и легкой — на эльфийский лад, подумалось Флинту, — но тело выглядело мускулистым и крепким, — черта не вполне эльфийская. Зеленый капюшон мешал разглядеть лицо. Флинт видел только загорелые щеки и рыжевато-русую бороду, какие у эльфов не растут никогда. При бедре у человека висел меч, а на плече — длинный лук. На нем была одежда из мягкой кожи с тисненым узором. Узор был эльфийским. Но борода? Погодите-ка…

— Танис? — окликнул Флинт неуверенно.

— А кто же еще! — Бородатая физиономия расплылась в широченной улыбке. Танис сгреб гнома в охапку, оторвав его от земли. Флинт ответил объятием на объятие, но тут же вспомнил о своем достоинстве и высвободился из рук полуэльфа.

— Я смотрю, за пять лет ты так и не выучился хорошим манерам, — пробурчал он. — Никакого почтения ни к возрасту, ни к заслугам! Я тебе не мешок с картошкой!.. — И добавил, оглянувшись на тропинку: — Надеюсь, нас не видел никто из знакомых…

— Сомневаюсь, чтобы нас многие помнили, — ответил Танис, с любовью глядя на друга. — Для нас с тобой, старина, время движется совсем не так, как для людей. Для нас пять лет — краткий миг, для них — долгий срок… — И улыбнулся: — А ты все такой же!