Предположения, предположения...

Воскресный рынок

В воскресенье в городе Каобанге, административном центре провинций Каоланг, над рекой, собирается с рассветом огромный, многотысячный базар, а вдоль дорог, на склонах гор, над пропастями, всюду, где есть трава и сочные кусты, появляются сотни пасущихся буйволов. В другие дни этих животных встретишь только в упряжке или на полевых работах.

Рынок, частью крытый, частью огороженный только забором под открытым небом, несуетлив, некриклив, степенен и деловит. Народ тут собирается трудовой, серьезный — крестьяне, шахтеры с рудников, старатели или охотники. Суетливость, подсидки, шумный торг и быстрая уступчивость здесь не в почете. Товары, предлагаемые на продажу, сплошь собственного производства. У ворот сидят продавцы железных ножей, медных и оловянных кастрюль, чайников, плошек и другого скобяного хозяйства. За ними — яркие вышитые покрывала, куски домотканой материи, шерсть. Потом рыба, от которой несет йодистой тиной. Дальше мясные ряды: черные поросята, живьем вплетенные в корзины, куски свинины, буйволятины, мясо козуль, медвежатина. Знахари предлагают снадобья в пакетиках, на которых по старинке обозначения проставлены иероглифами — «внутреннее», «от стариковских слабостей», «цветение молодости». У маленьких столиков и днем горят коптилочки самодельного стекла. Присев на низенькую табуретку так, что колени торчат выше головы, можно попить зеленого чайку, выкурить бамбуковую трубку местного самосада, щепотка которого, заряженная в крохотную воронку, прогорает за минуту, едва успеешь сделать четыре-пять затяжек. Подлинные знатоки и ценители потом еще минуты две понемногу выпускают из легких дымок. Среди курильщиков топтался парень в стальной каске, судя по припаянному на ее макушке гребню — французской, времен первой мировой войны. Длинный самодельный самопал и сумка, с которой свисала шерсть, держались на сыромятных ремнях, переброшенных крест-накрест через плечи. К поясу рядом с флягой и ножом прикреплена была роговая пороховница. Одна из торговок приценивалась к шкуре какого-то неведомого мне зверя, лежавшей у ног парня.

— Охотник мео, — пояснил Хоанг Туан Нам, заведующий отделом пропаганды Каобангского горкома партии, вызвавшийся сопровождать меня.

— А почему в каске?

Последовал короткий разговор, и парень протянул нам свой головной убор. Внутри каску выстилала травяная прокладка сухого и мягкого плетения. Каска, оказывается, сохранилась у охотника со службы в отряде самообороны в недавние времена бомбардировок. Она вполне устраивает его как шляпа, износу ей нет, потому и носит. Заодно посмотрели ружье и порох. Самопал заряжался с дула, порох был черный, самодельный, пачкавший руки, как сажа. Пришел парень в город пешком из Хазианга, в ста тридцати километрах по прямой от Каобанга, что, принимая во внимание труднопроходимые горы, на деле составило расстояние в два-три раза большее.

—: Усталость людям мео незнакома, — сказал Хоанг Туан Нам. — В годы антифранцузского Сопротивления они считались лучшими носильщиками в партизанских отрядах, связными и разведчиками. Единственно, что трудно им дается, это дисциплина. Они все неисправимые фантазеры. Мео не задумается в одиночку отправиться в далекий путь без видимой причины. Захватив ружье, без горсти риса, он идет от перевала к перевалу, всегда следуя местами, где живут его соплеменники. В любом месте и в любое время он заходит в первую же попавшуюся хижину. Знают его, не знают — еда обеспечена. Никто ни о чем не спрашивает. Так же молча, не сказав ни слова, закончив трапезу, он уходит дальше...

Тиньтук

Тысячелетия противоборства человека с природой, борьба за каждый квадратный метр ровной почвы под рис придали дикому краю обжитой вид. Освоив долины, человек принимается за горы. Строительные отряды нивелируют склоны, и во многих местах Видишь, как гигантские ступени рисовых чеков поднимаются террасами вверх там, где оказалось под силу этого добиться.

Как прозрачны ручьи! Легко, весело бегут они от порога к порогу, как резвящийся ребенок.

На привале я сбросил ботинки и вошел в воду. Она была теплой и прозрачной близ берега, затем синей чуть дальше и совсем зеленой под прибрежными кустами. Разомлевшая рыба, пригревшаяся на солнце, медленно оттолкнувшись хвостом, лишь давала течению нести себя в сторону. Ребристое русло резало ступни.

— Знаете, как называется у нас такое дно? — крикнул мне провожатый, заметив, что я едва плетусь обратно. — Кошачьи когти...

Ручей уходил дальше, а дорога отклонялась от него по круче вверх. Долина кончалась. Где-то впереди были пропасть и перевал, путь по обрыву над другим ручьем, грызущим внизу граниты, а затем и новая долина.

Эти пятна ровной земли, рассеянные среди гор Каоланга, — подлинная кладовая сокровищ. В их недрах есть цинк, железо, свинец, серебро, вольфрам и олово, больше всего олова. При этом в касситерите, или оловянном камне, то есть породе, из которой добывают этот ценный металл, содержится и золото. Женщины тхаи, мео, нунгов и других горных народностей буквально обвешивают себя серебром, но поделки из золота не носят. Золото полностью идет на продажу. Оно на севере и рассыпное и коренное. Как ни строг государственный контроль, шайки «диких» старателей, порою проникающих из-за китайской границы, моют драгоценный металл, берут не только песок, но и самородки. Натыкаясь на патрули народной полиции или пограничников, «дикие» не уклоняются от боя...

Дикие старатели — в общем-то, мошкара по сравнению с теми крупными грабителями, которые действовали здесь до победы революции. Крупнейшими из них были «Сосьете дэз этэн э вольфрам дю Тонкэн» и «Сосьете де мин д"этэн дю О Тонкэн», созданные около 1918 года. В 1921 году они начали разработку касситеритовых отвалов в шестидесяти километрах от города Каобанга, в Тиньтуке.

Туда и лежал наш дальнейший путь.

Доходы горных колониальных компаний в прошлом были настолько огромны (никаких налогов, шахтеры-кули почти бесплатно), что даже в кризисный период кануна 30-х годов добыча и вывоз росли беспрерывно. К району Хахиеу компании сумели доставить по частям драгу и пустить ее по золотоносному ручью. Чтобы отвлечь доморощенных старателей из местных национальных меньшинств от их занятия, стали приучать тхаи, мео и других к культивированию опиумного мака. Продажа его приносила изрядные выгоды князькам горных племен.

В 1939 году, воспользовавшись поражением Франции во второй мировой войне, ее оттеснили японцы. Вплоть до 1945 года разработкой полезных ископаемых в Каоланге занималась так называемая «Императорская геологическая миссия Японии». Ни французы, ни японцы, естественно, никакой документации после себя не оставили...

В тот день мы встретили по дороге в Тиньтук геологов, и среди них советского специалиста Бориса Галиулина из Башкирии. Это была одна из тех многочисленных групп, что заняты в Каоланге восстановлением геологической карты края. Работы по учету горных богатств продвигаются успешно, хотя для полного их завершения требуется еще время и время.

Грейдер к карьерам Тиньтука из города Каобанга мечется между краями ущелья. Полицейский сержант, проголосовавший на одном из поворотов, предупредил:

— Сейчас начнется спуск. Будьте внимательны, дальше край дороги осыпался...

Вылетаем на спуске за поворот и видим эту осыпь. Над ней пятеро всадников сдерживают лошадок, потревоженных нашей машиной. Лошади прянули к пропасти, и всадники вдруг исчезают. Проскакиваем над пропастью в клубах пыли, удерживаясь на полуобвалившемся карнизе дороги только по инерции. С тревогой свешиваюсь на ходу из УАЗа, чтобы посмотреть, что же сталось с «кавалеристами». Всадники еле держались на узкой тропинке, проложенной в последние дни пешеходами чуть ниже дороги. Из пропасти дохнуло, как из кондиционера, прохладным и сухим воздухом. Далеко внизу, под кручей, амфитеатром шли террасы затопленных полей. Три-четыре десятка буйволов, впряженных в сохи и развернувшихся в одну линию, брели, взбаламучивая серую густую жижу.