Когда я встретила человека, который называл себя Кино, мне было одиннадцать лет и я всё ещё жила в стране, где родилась. Если честно, то я не помню, как меня тогда звали. Я помню, что это было имя цветка, и что если его немного изменить, то оно превращалось в жуткое ругательство. Другие дети часто надо мной издевались.

Когда я встретила Кино, он был высокий и очень худой. В нашу деревню он пришёл пешком. Молодые охранники у ворот не были уверены, могут ли они позволить ему войти. Они связались со своим начальством и ждали его решения. Пока начальство решало, они, чтобы поиздеваться, заставили его посыпать голову белым порошком для уничтожения вшей. Но это не дало никакого результата.

Я заметила его, когда его заставили ждать, смотрела за ним, когда он с большим достоинством вошёл, и не спускала с него глаз, пока он не оказался прямо передо мной.

Но затем садящееся солнце простёрло его тень к моим ногам, и тень накрыла меня.

На нём были сапоги, каких я ещё ни разу не видела. Он носил чёрную куртку и длинное коричневое пальто, такое пыльное, словно он нашёл его где — то в грязи на обочине. За плечами у него висел рюкзак, такой поношенный, что из него торчали лохмотья. Рюкзак тоже был тощим. Таким тощим, что от одного взгляда на него мне захотелось есть. Его щёки были впалые, волосы растрёпаны. Белый порошок всё ещё был виден в волосах.

Я была выше всех моих друзей, но когда он заговорил со мной, ему пришлось наклониться.

«Эй, девочка. Меня зовут Кино. Я путешественник. А как твоё имя?»

Я подумала, что Кино — хорошее имя, короткое и его легко произнести. Лучше, чем некоторые глупые названия цветов. Я сказала ему своё имя.

«Какое милое имя. Скажи мне, где здесь можно найти гостиницу? Если ты знаешь такое место, не слишком дорогое, но в котором есть душ, я буду тебе очень благодарен. Я жутко устал».

В то время мои папа и мама держали дешёвую гостиницу.

«Похоже на наш дом».

Так я сказала.

Кино радостно улыбнулся. Это то, что ему нужно, сказал он.

Я отвела его к нам домой.

Кино сразу не понравился моему отцу, но его лицо выразило недовольство всего на мгновение перед тем, как он натянуто улыбнулся. Затем он встал из — за своего стола, чтобы проводить моего нового друга в его комнату. И он, конечно же, не отверг денег Кино.

Кино снова взял свой рюкзак, поблагодарил меня и стал подниматься по лестнице вслед за моим отцом.

Я отправилась в свою комнату. В ней на стене висел лист, на котором крупными красными буквами было написано: «Осталось три дня».

На следующий день я проснулась около полудня и вымыла волосы в раковине, что была в моей спальне. Папа и мама не пришли меня будить. Как бы то ни было, это была моя последняя неделя. На листке на стене теперь было написано: «Осталось два дня».

Я услышала шум из внутреннего дворика здания, и прошла туда через сад.

Сзади нашего дома была большая свалка железа с частями машин, сломавшихся много лет назад. Дети часто играли в этом месте до самого заката.

На краю свалки, склонившись, сидел Кино и что — то ровнял молотком. Это оказался обод колеса. Не такой толстый, как у машин, потоньше. Около Кино лежала рама мотоцикла. Наверно, колесо принадлежало ему.

Кино заметил, что я наблюдаю за ним.

«Доброе утро».

Так он сказал. Его волосы были всё ещё растрёпаны, но порошка против вшей уже не было видно, так что они выглядели немного лучше.

«Что ты делаешь?»

Так я спросила.

«Чиню мотоцикл. Я хотел купить его, но твой отец сказал, что это старый кусок металлолома, и если я хочу, то могу забирать его».

«Ты можешь починить его?»

«Я могу вылечить его».

Кино рассмеялся, добавив, что это займёт некоторое время, поскольку мотоцикл был в довольно плачевном состоянии.

Когда он закончил выравнивать колесо, то присоединил его к мотоциклу. Затем он занялся починкой других деталей, складывая их и собирая из маленьких деталей что — то большее, более сложное.

Некоторое время я наблюдала за ним. Затем проголодалась и вернулась в дом, чтобы позавтракать.

После завтрака я снова вернулась к Кино. К тому времени он уже почти наполовину «вылечил» мотоцикл. Теперь он стоял, опираясь на подножку.

«Этот мотоцикл очень похож на тот, на котором я когда — то давно путешествовал».

Так, повернувшись, сказал Кино. Теперь он полировал какой — то стержень.

«И сколько это займёт времени?»

Так неожиданно спросила я.

«Я имею в виду — его лечение?»

«Ну, я думаю, что ещё день. Довольно скоро он сможет поехать».

«Он? Мотоцикл может сам ездить?»

Так я спросила, придравшись к странному выбору слов Кино.

«Ну, если быть совсем точным, то сам он не может, нет. Кто — то должен сесть на него сверху, заключив с ним договор. Тогда он сможет поехать».

«Что за „договор“?»

Кино посмотрел на меня и легонько похлопал по топливному баку мотоцикла, почти погладил его.

«В данном случае договор — обещание помогать друг другу».

«Помогать друг другу — как?»

«Ну, я не могу бегать так же быстро, как ездит мотоцикл».

Так он сказал.

Я кивнула. Он был слишком тощим и вряд ли мог бегать быстро или убежать далеко.

«А мотоцикл может ездить быстро, но не может держать баланс, если только кто — нибудь не сидит на нём».

«Понятно».

Кивнула я.

«Поэтому я сажусь на него сверху и сохраняю равновесие, мотоцикл поддерживает скорость, и вместе мы можем получать удовольствие от путешествия».

«Так вы помогаете друг другу. Это договор».

Так я заключила.

«Точно. Как только он проснётся, я спрошу, что он об этом думает».

«И он тебе ответит?»

«Конечно!»

Так он сказал и подмигнул мне.

Я вернулась в дом, сделала кофе и принесла чашку Кино. Он отхлебнул и сказал, что очень вкусно. Выпив половину, он сказал:

«Мы должны выбрать для него имя. Как ты думаешь?»

«А как ты звал свой старый мотоцикл?»

«Гермес».

«Мне нравится».

«Правда? Ну, значит, Гермес».

Кино радостно улыбнулся.

Мне кажется, я улыбнулась в ответ.

Затем Кино продолжил лечить мотоцикл. Я села позади него, некоторое время смотрела, затем спросила:

«Что ты делаешь, Кино?»

«Делаю?»

Так он ответил, не оборачиваясь. Его руки продолжали своё дело.

«Ты же взрослый, так?»

«Ну, по сравнению с тобой, несомненно».

«Но все взрослые занимаются какой — нибудь работой, так же?»

Мне показалось, что Кино несколько смутился. Теперь я понимаю, почему.

«Ну… да, наверно».

«Тогда какой работой ты занимаешься?»

Так настаивала я.

«Ну, я думаю, что ты можешь сказать, что я путешественник».

Так ответил Кино.

«Да, профессиональный путешественник».

«Значит твоя работа — посещать разные места?»

«Ага».

«Даже плохие места?»

«Иногда. Но большинство мест хорошие, и это доставляет мне радость».

«Но тогда это не работа».

Так сказала я. Руки Кино замерли, он повернулся и посмотрел на меня.

«Работа трудная», — объяснила я. — «Она не приносит радости. Да и не должна. Это то, что ты должен делать, чтобы выжить. Если тебе это нравится, значит путешествие — не работа».

«Правда?»

Так пробормотал он, склонив голову набок.

Я подумала, что он насмехается надо мной, потому я попробовала показать ему, что понимаю, как устроен мир:

«Вот поэтому завтра, нет — послезавтра, мне сделают операцию».

Он выглядел удивлённым:

«Что за операцию?»

«Операцию, которая сделает меня взрослой. Так что это моя „последняя неделя“».

Кино спросил, что я имею в виду. Сначала я удивилась, что он не знает, что такое «последняя неделя». Затем поняла, что удивляться нечему. Конечно же, он не знал про «последнюю неделю», он же был не из нашей деревни. Я решила всё ему объяснить. Хоть это и заняло бы много времени, я знала — он будет слушать.