Тюриков замолчал, словно вспоминая, сокрушенно покачал кудлатой, в густой седине головой.

— Теперь даже поверить не могу, — сказал он. — Парень сильно способный. Все с лету брал. Другому толкуешь, толкуешь, а ему раз показал. Второй он сам все сделает. Рука точная. Он шов ведет — я смотрю — как сам варил. Курсы у нас не ахти какие, три месяца всего, но основу даем, откуда к аппарату подойти — понимают. А тут вот такой парень. Знал бы я тогда…

— А почему вы решили, что сейфы резал именно он?

— Ну а кому ж еще? Это ведь Гвоздь точно углядел — моя рука.

Каким бы замечательным специалистом по газорезке ни стал Валерий Чумаков за эти дни, но представить себе, что можно “по почерку” со всей определенностью назвать имя сварщика, да еще и заявить уверенно, что он и никто другой… — этого Чумаков не мог. А потому к словам Тюрикова относился все с большим недоверием и разочарованием. Очень уж понравился сразу же Чумакову этот огромный и красивый человек, и тем обиднее было понимать, что он, судя по всему, человек несерьезный…

— Вот что я вам скажу, — Тюриков отвернулся, он все глядел на сейфы, теперь уже снова прикрытые клеенкой. — Я за свою жизнь много народу выучил. И конечно, отличить, где кто резал, — это трудно. Но у нас, у старых сварщиков, есть свои тонкости, свои приметы. И бывает, когда вот раз в жизни попадается ученик — вроде бы ты его учил, как всех. А выучился он больше всех. И не просто выучился — постиг. Вот для дяди Пети я был такой. А у меня — Гриша этот. Мой он ученик. Моя рука. Понимаете? И больно уж все сходится…

— Что — сходится?

— Да все. Я ведь многих сварщиков знаю. Меня осенью как раз спрашивали — искали хорошего специалиста, на паромную переправу нужен был. Работа интересная, заработок хороший. Ну, конечно, надо ездить, молодой нужен. Вот я подумал про этого Гришу: и молодой, и деньги ему нужны, и краснеть я за него не стану. Сказал ребятам, чтоб они его нашли. Потом приходят: нету нигде, не знают его. Его Ремтрест на курсы направлял. Зашли туда ребята, спросили — а его никто и не видел. Тогда мне первый раз подумалось — а может, аппарат как раз он потянул? Раньше у меня про него таких мыслей не было, знаете, если человек интерес к делу имеет и руки у него стоящие, на кой ляд ему воровать?

Чумаков подумал, что мог рассказать по этому поводу немало интересного. Но нить разговора сейчас Валерий держал крепко:

— Как фамилия этого Гриши?

— Коваленко.

— Сколько ему лет?

— Точно сказать не могу. Лет двадцать семь. До тридцати, во всяком случае.

— Так что же случилось с аппаратом?

— Да ничего не случилось. Было шесть — стало пять, вот и все. Стояли они в мастерских, в учебном классе. Сначала мы думали — взял кто-то, ну, мало ли, взял поварить. Потом смотрим — нет, и все. Аппарат уперли, баллон оставили.

— Сообщили кому-нибудь? — словно ненароком поинтересовался Чумаков.

— Да сначала не сообщали. Думали, кто-то из своих прихватил — взял чего-нибудь сварить. Вернет. А когда смотрим — нету, я пошел к начальнику курсов, сказал. Но он, в общем, спокойно отнесся. У нас ведь водительские курсы, сварка только сбоку припека. А через пару дней я ему бумагу написал: акт о пропаже. Он прочел, меня вызвал, смеется: что ты из меня дурака делаешь? Ясно же, кто-то из своих и попер. Прихватил домой, теперь будет подхалтуривать.

На лице сварщика внезапно появилось очень детское — странное для этого огромного человека — выражение обиды.

— Я честно скажу — у нас не без того. Иногда попросят — и не откажешь. Но что, подойдешь к вахтеру, переговоришь или у начальства разрешение возьмешь. Вышел с аппаратом, резанул там или сварил, тебе ж обратно привезли. Раз, а то и два в месяц это с каждым бывает. Но чтобы украсть, себе домой уволочь…

Конечно, иметь резак дома — милое дело. Готовый кусок хлеба. Но у нас и раньше такого не было, и ребята свои все. Поэтому я, честно говоря, обиделся, когда он так сказал. Сперли, говорит, сами, а теперь бумаги пишете. Составь акт о списании, как пришедшего в негодность, и не морочь мне голову.

Я пришел, ребятам нашим, мастерам, это все рассказываю. А сам думаю: фигу тебе. Если мы сейчас такой акт напишем, ты нас и вовсе жуликами будешь считать. Посоветовались, пошел я снова: говорю — не брали наши аппарат, украл кто-то. А это уж нешуточное дело. Он только рукой махнул на меня: не буду я из-за вашей жадности и глупости курсы порочить, милицию вызывать. Только начни — потом не оберешься хлопот.

— И вы списали?

— Я — нет, — сказал Тюриков. — Я ему докладную оставил, и все. А они уже сами списали. Я же не ответственный материально. Там завхоз есть, кладовщик — они акт составили, начальник подмахнул — и все. Я через месяц только узнал.

— А дальше?

— Ну, что дальше? Работали. Потом, как стал я этого Гришу разыскивать — на паромную, я вам говорил, вот тут я подумал: а не он ли аппаратик упер? Хотя парень был спокойный, мастеровитый. Руки хорошие.

— А кто его на курсы направил, как вы сказали?

— Да сам-то я направления не видел. Ребята болтали — Ремтрест.

— Ясно. А начальника вашего как зовут?

— Миропольский. Геннадий Александрович Миропольский.

Чумаков записал имя, отчество и фамилию. Придется, конечно, познакомиться с товарищем Миропольским. А еще лучше было бы познакомить его с Кондратенко, с товарищем капитаном. С Кондратенко, который по всем райотделам запросы направлял: не было ли случая пропажи автогенных аппаратов? И отовсюду ответ получил: не было, не зафиксировано. Вот кого бы с Миропольским познакомить и оставить где-нибудь на берегу моря вечерком — без чинов, без должностей — просто по душам поговорить…

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Кравец.

Чумаков остановил его фразой:

— Малинин ищет. Сказал, чтобы сразу к нему.

Кравец молча повернулся и закрыл дверь.

— Адреса Гриши Коваленко вы, конечно, не знаете?

— Нет. В кадрах ребята смотрели, там тоже адреса не было. Он же не наш — сторонний.

— Ловкие люди у вас в кадрах, — только и сказал Чумаков. — Вот что, Александр Сергеевич, вы уж извините, но вам придется все, что вы мне рассказали, написать.

— Понимаю. Когда?

— А прямо сейчас. Садитесь на мое место, бумага есть, ручка вот, и подробно напишите.

— Ну что ж делать. — Тюриков сел к столу, из-за которого поднялся Валерий, повертел тоненькую шариковую ручку, казавшуюся спичкой в его огромной руке, начал писать, и неожиданно оказалось, что у него крупный красивый почерк, словно всю жизнь он держал в руках перо, а не инжектор сварочного аппарата.

Приход сварщика был удачей. Случай? Нет, не случай. Не вспомни бы про Тюрикова старый мастер Гвоздиков, все равно раньше или позже попал бы Тюриков в этот кабинет, увидел развороченные сейфы и рассказал бы про Гришу Коваленко. Но радости Чумаков не испытывал. Прав, наверное, оказался Кравец. Если Гриша Коваленко действительно резал эти сейфы, то учился он этому делу тут, в Приморске. И даже если он ворюга из ворюг, то все равно учился и готовился тут. Вот и учитель его сидит, вторую страницу дописывает.

И еще одно не позволяло сейчас Валерию порадоваться удаче. Если Коваленко — взломщик, то ведь все могло быть иначе. Все с самого начала. Его схватили бы за руку еще тогда, когда он уволок аппарат с курсов. В конце июня. Почти за полгода до первого взлома. И не было бы ничего! Кстати, и срок совсем другой получил бы этот Гриша. Ну, ладно, не нашли бы его тогда, не взяли, но хоть пропажу зарегистрировали бы, тоже все было бы иначе. После первого грабежа раскрутили бы — до второго дело не дошло бы. И мальчишка-сторож был бы жив.

Не раз и не два сталкивался уже Валерий с ситуацией, когда отчетливо понимал: преступления могло не быть. Вовсе могло не быть, если бы… И всякий раз его охватывало бешенство. Все про бюрократизм, про волокиту, про равнодушие казенное пишем, когда инструкция дороже человека… Правильно, все правильно. Но сколько же другого — обыкновенного разгильдяйства, ленивой неразберихи! Сколько же раз наплюют на эту инструкцию и забудут. А ты потом расхлебывай! Кто-то махнул рукой — подумаешь, пустая формальность. Кто-то рукой махнул, а мальчишки в живых нет. Вот тебе и пустая формальность! Сколько лет надо бубнить и втолковывать — ну не зря эти формы придумывали, не зря. Кто-то аппарат упер, кто-то подхалтурит на нем… Искать — себе дороже. Составили акт и списали потихоньку. Вроде никто его и не крал.