— Разве это труд? — поджимала губы Ольга. — Ты — я уверена — все лето не садился за инструмент всерьез. А большее тут и не нужно. Насобираете свои рубли за “Мясоедовскую”, выпьете и разбежались

Возражать было трудно. Оставалось одно — обидеться, сказать что-нибудь злое и резкое и уйти, жалея себя.

— Да, где уж нам уж, ресторанным таперам, да еще с девушками из высшего общества. Нам чего-нибудь попроще бы…

Однажды такой разговор закончился пощечиной. Виктор выругался и ушел. С того дня он перестал бывать в консерватории, объяснив себе: не хочу ее видеть, страдаю, но терплю.

На площади Виктор из автомата позвонил Вале.

Вечером Ольга Синельникова была с адвокатом Селиховым в театре. Едва в городе появились афиши кубинского балета, как она подумала — позвонит и пригласит. И ждала этого звонка, не признаваясь самой себе, что ждет. Он позвонит вечером и скажет, как всегда посмеиваясь, что в его общественной жизни образовалась пауза и не пойти ли им по этому поводу в театр.

Селихов звонил нечасто, и всегда у него были билеты на самые соблазнительные гастроли. Игорь Львович говорил об этом откровенно, чуть кокетничая:

— А чем же я еще могу приковать к себе на целый вечер такую молодую и красивую спутницу?

Ольгу смущала странность их отношений с Селиховым. Он ей нравился, был умен, остер, весел и красив поздней мужской красотой — сединой, несколькими выразительными морщинами, устало-ироничным выражением глаз.

Их познакомил отец в один из своих приездов в Приморск. (Отец и Селихов работали после войны в Констанце, где отец был начальником лоцманского поста, а Селихов, молодой юрист, начинал при военной прокуратуре).

Когда приезжал отец, начинался праздник, необычная жизнь. Отец рассказывал Ольге о своих делах, потом они шли в пароходство.

Сколько Ольга себя помнила, отец всегда был нужен огромному количеству людей. Ему писали, звонили домой по ночам, присылали телеграммы и радиограммы из каких-то далеких портов. И у него всегда не было ни единой свободной минутки.

— Выйду на пенсию и умру, — смеялся отец, — как шахтерская лошадь.

Притчу про шахтерскую лошадь Ольга тоже помнила с детства. В старину уголь из шахт поднимали в бадьях деревянным воротом. А ворот крутили лошади, спущенные под землю. Там, в темноте, они ходили по кругу, слепли без света. Совсем уж старых лошадей поднимали наверх, выпускали на зеленое пастбище. Но и на поле лошади упрямо ходили по кругу, протаптывая в траве серую дорожку. И умирали на этом кругу.

Селихов был моложе отца лет на десять, но для Ольги он оставался товарищем отца.

Когда он позвонил впервые, она встревожилась. Но он ни разу не перешел строго очерченных рамок заботы, был снисходителен, любезен и внимателен. И хотя Ольга понимала, что не заботой о дочери товарища продиктованы эти звонки, ей не в чем было упрекнуть Игоря Львовича. Разговаривать с ним было легко и весело. Ольга рассказывала Селихову о своих консерваторских делах, вскоре он знал ее друзей и подружек по именам, прекрасно ориентировался в отношениях, живо ими интересовался. Только про Крюкова Ольга никогда не рассказывала Селихову. И, поссорившись с Виктором, задумалась однажды: а почему никогда прежде не сказала ни слова о нем Селихову?

Они шли по узенькой улочке в центре города, и Селихов то и дело раскланивался со знакомыми.

— Трудно это — быть модным адвокатом? — улыбнулась Ольга.

— Ну, я как раз не моден. И вообще адвокат не роскошь, а средство передвижения, — смеясь, ответил Селихов.

Ольга уже привыкла к его манере выражаться, и ей даже нравилось приноравливаться к ней:

— Куда?

— Подальше от уголовной ответственности. Или поближе к справедливости. В общем, кому куда.

Я вообще-то занимаюсь экономическими преступлениями. Сейчас в адвокатуре нет строгой специализации, но какое-то условное деление все же существует. Скажем так — по привязанностям, по интересам.

Большинство дел стандартны, типичны. Возьмите практику любой юридической консультации. Что преобладает? Бракоразводные процессы и имущественные споры. Правда, в последние годы появилось еще много дел, связанных с дорожными происшествиями. Следствие усиленной автомобилизации, так сказать. Ну а суды из-за имущества и разводы — вечные темы, как говорят поэты. Любовь и голод правят миром. И почему-то именно посредством суда, в чем мне приходится убеждаться на собственном опыте.

Селихов коротко взглянул, и Ольга поняла: проверяет — знает ли она. Ольга спокойно поглядела в ответ. Она знала. Селихов когда-то разошелся с женой. И что детей у них не было.

Игорь Львович понял — она знает. И кивнул удовлетворенно.

— И вот что особенно любопытно, — легко продолжал он, — гражданские и уголовные дела поддаются группированию по городским районам. В новых районах особенно много бракоразводных процессов. Создается впечатление, что, переезжая на новую квартиру, люди везут с собой мечту о какой-то иной, новой жизни. И все, с чем они прежде мирились, объясняя это плохим бытом, неустроенностью, все это в новом доме становится особенно невыносимым. Множество женщин, приходивших к нам, ревмя ревело, проклиная день и час, когда они получили новую квартиру.

А пригороды дают наибольшее число имущественных споров. Тоже понятно, социально объяснимо. Пригород уже не село, еще не город. Этические нормы села, где все знают друг друга, где велико давление общественного мнения, где все на виду, утрачены. A нормы города, его мораль еще не усвоены. А первой, как известно, усваивается, воспринимается материальная культура, ее ценности. Она кажется главным признаком новой городской жизни, самым ценным в ней, ибо у нее есть нарицательная стоимость. Изменилось многое: в селе все так, а в городе все иначе. А вещи стоят тех же денег. Значит, это прочно, важно, существенно. Вот и делят пополам шкафы, телевизоры, холодильники.

Центр дает, конечно, пик хулиганских происшествий. Сюда по вечерам стекаются добры молодцы в чистом поле погулять, серых уток пострелять, руку правую потешить. Вот уж кого я вовсе терпеть не могу — двести шестую статью.

— Кто это?

— Хулиганы. Часть первая — полегче, часть вторая — пострашнее. А дистанция от части до части почти неразличима.

— Но вам ведь их тоже приходится защищать?

— Конечно. Но только по назначению. Тут ничего не поделаешь — любой обвиняемый имеет право на защиту. Но он не просто имеет право, мы обязаны его этой защитой обеспечить. Вот и обеспечиваем. Но если выбирать между хулиганами и жуликами, я лично предпочитаю жуликов.

— Не знаю, — с сомнением покачала головой Ольга. — По-моему, все они омерзительны.

— Ну нет, — возразил Селихов. — Чисто бытовой пример: вы ведь не станете общаться с хулиганами, вам это будет противно. А с жуликами, я думаю, вы общаетесь без особых эмоций.

— Ничего подобного, — возмутилась Ольга.

— Ловлю вас на слове, — весело вскинулся Селихов. — И предлагаю пари.

— Какое?

— Вы утверждаете, что не общаетесь с жуликами, что среди ваших знакомых таковых просто нет. Я вас верно понял?

— Верно, — твердо сказала Ольга.

— Вот и прекрасно. Пари такое: если я доказываю, что среди ваших знакомых есть по меньшей мере один жулик, что вы не считали его омерзительным человеком, мило и достаточно часто с ним общались, значит, я выигрываю. Если нет — я проиграл. Тогда вы вправе требовать от меня все, что угодно.

— А если вам удастся выиграть?

— Тогда… — Селихов улыбнулся. — Я думаю, что мы найдем выход в этой ситуации. Вероятнее всего, я попрошу вас принять одно предложение.

Ольга замолчала. На какую-то минуту ей показалось, что Селихов слишком серьезно отнесся к разговору, что она знает, о каком предложении идет речь. Но потом прогнала эту мысль, слишком невероятную. А он продолжал все так же весело:

— Какой назначим срок? Месяца хватит?

— Хорошо, — принужденно согласилась Ольга.

— Вот и все. И, кстати, это вовсе не стыдно — общаться с жуликами. Среди них попадаются вполне приличные люди. Тем более что с моими подопечными, с экономическими жуликами, дело не всегда бесспорно. Темна вода в облацех. Один мой коллега шутя утверждает, что статей в кодексе хватит на всех. Собрали материал — вот ты и преступник. Не собрали — честный человек.