Сердце Женевьевы екнуло.

— Я слушаю.

— В самом начале беседы я рассказал об опасностях этой дороги. Предложил пройтись и посмотреть на машину, которая лежит в пропасти. Вы не захотели. Может, все же пройдемся сейчас?

— Вы угрожаете?

— Нет, моя госпожа. Просто объясняю возможный ход событий. Вы, пусть не по своей вине, сунули ноги в чужую обувь. У нас не остается выбора: нужно либо освободить туфли для нашей сотрудницы, либо заручиться помощью того, кто их носит сейчас.

— Что произойдет, если я дам согласие, а сама обо всем расскажу шейху?

Бальфур открыл стекло и крикнул, обращаясь к одному из своих помощников:

— Раймон! Подойдите сюда!

Блондин, который привел на стоянку «Опель», подошел к «Мерседесу».

— Слушаю, шеф.

— Снимки у вас с собой?

— Да, они здесь.

— Позвольте показать их нашей даме.

— Пожалуйста, — Раймон вынул из кармана и передал инспектору пачку фотографий.

Бальфур взял их и начал по одной показывать Женевьеве.

— Это вы конспиративно встречаетесь с инспектором Раймоном Граве. Вот он, вот вы. Это другая агентурная встреча. Уже с инспектором Крейцем.

— Я никогда не встречалась с этими господами. Никогда! Я их не знаю. Это обычный фотомонтаж. Гнусная фальшивка!

— Ну, ну, успокойтесь. Зачем такие энергичные определения? Никакого монтажа нет, госпожа Дюран. Снимки отпечатаны с видеоленты, на которой есть точное время и дата встречи.

— Но встреч не было! — голос Женевьевы дрожал от возмущения.

— Они были. Это вот Раймон спрашивает у вас, как пройти к фирме проката машин. Мимолетная встреча. Здесь у магазина инспектор Крейц помог вам выйти из машины…

— Значит, это подлог.

— В какой-то мере, но в большей степени — это фотодокументы. Одна встреча с агентом полиции может быть случайной. В двух случаях просматривается совпадение. В трех — закономерность.

— У вас нет третьего снимка, в голосе Женевьевы прозвучало нечто вроде надежды на спасение.

— Боже мой, госпожа Дюран! Мы с вами сидим в моей машине на горной площадке. Раймон уже сделал пять или шесть снимков. Вы не заметили? Так что вы можете говорить шейху что угодно, но такое объяснение не в ваших интересах. Масрак поверит фотографиям, а не словам испуганной женщины.

Женевьева закрыла лицо руками.

— Он убьет меня, — простонала она в отчаянье.

— Нет, моя госпожа. Мы такой возможности ему не предоставим. Конечно, если вы согласитесь сотрудничать со мной.

Женевьева вздохнула:

— Что мне надо делать?

— Госпожа Дюран, вы умная женщина. Дальше поступим так. К вам в машину сядет мой помощник Раймон Граве. Вы оформите сотрудничество, он даст инструкции. Можете идти к своей машине.

Женевьева взялась за ручку дверцы, но Бальфур остановил ее:

— Секундочку.

Он подержал в руке снимок с изображением самой Женевьевы, потом протянул ей:

— Можно ваш автограф, госпожа Дюран?

Женевьева вынула из сумочки авторучку, быстро что-то черкнула на обороте фото, бросила его на сиденье и вышла из машины.

Бальфур поднял фото, повернул его изображением вниз. На белой стороне размашистым почерком был записан номер телефона.

— О'кей! — сказал Бальфур сам себе и засмеялся.

— И что, Арон, — задал вопрос инспектор Крейц, — ты уверен, что система заработает?

— Уверен. Госпожа Дюран уже не первый год промышляет в среде богатых сластолюбцев. Она по натуре авантюристка. Раймон поможет ей направить таланты в нужном направлении.

— Я поеду быстрее, — предупредила Женевьева севшего в «Опель» Раймона. — Шейх не любит, когда я опаздываю.

— Как угодно, мадам. Много времени у вас я не займу. — Раймон раскрыл кейс, который держал на коленях. — Я кое-что передам вам, госпожа Дюран. Не пугайтесь. В нашем наборе не будет традиционных безделушек вроде брошек-микрофонов, перстней-жучков, часов и фотографирующих зажигалок. Эти вещи теперь вызывают подозрения.

— Что же вы предложите?

— Небольшой несессер. В нем маникюрный набор. Щипчики, пилки, пинцеты. Пилочка может все время лежать на туалетном столике.

— Для чего?

— Это уже наша забота, госпожа Дюран. Не ломайте голову над пустяками.

— Вы правы, месье Раймон. Когда существует угроза сломать голову на крупном промахе, думать о пустяках вроде пилочек — глупо. Разве не так?

— Вот флакончик ваших любимых духов. Пробка в виде черного шарика. Внутри — чувствительный микрофон. Носите духи с собой. И еще вы должны…

Ровно через четверть часа Раймон попросил остановить машину и остался на дороге. «Опель», сердито взревев мотором, скрылся за поворотом горной дороги.

Утренний розовый свет зари осветил просторную спальню шейха. Ибн Масрак, раскинувшись на белых простынях огромной кровати, в которую можно было уложить по меньшей мере еще шесть человек, смотрел в зеркальный потолок. Рядом с ним на спине лежала Женевьева, чье тело шейх рассматривал с тем чувством, с каким увлеченный коллекционер изучает самые дорогие экспонаты своего собрания.

Левая рука шейха временами блуждала по телу подруги, то касаясь ее груди, то по животу опускаясь ниже. Женевьева тихо мурлыкала, изображая томление духа от прикосновений шейха.

Неожиданно интимную обстановку спальни нарушил мелодичный перезвон мобильного телефона, который исполнил несколько тактов популярной арабской песни.

Шейх опустил руку и поднял с ковра лежавшую у кровати трубку. Приложил к уху.

— Хэллоу, — и тут же, узнав в трубке знакомый рокочущий голос, наполнил свой сладкими нотками вежливости. — Мир вам, мой дорогой учитель. Рад слышать ваши слова, целительные для души и побуждающие сердце к добрым деяниям во славу Аллаха.

— И вам мир, благородный шейх. Мы здесь уже скучаем без вас и хотели бы встречи. Тем более что в саду сокровенных желаний полнятся соками бутоны прекрасных возможностей. У вас нет желания положить на них свой взгляд и руку?

— Мой благородный учитель, я с радостью принимаю ваше предложение. Вылетаю первым же рейсом.

На крутом вираже «Боинг-707» опустил вниз правое крыло, и ибн Масрак, сидевший у иллюминатора, увидел во всей экзотической красе столицу Иордании — Амман. Город растекся по пологим склонам холмов от горизонта до горизонта. Солнце ярко освещало широкие проспекты, по которым тянулась длинная череда автомобилей.

Самолет качнулся, и город исчез из вида.

Шум в салоне изменил тональность. Теперь к гулу двигателей примешивался свист выпущенного перед посадкой шасси. Ощущение потери высоты стало более заметным.

Ибн Масрак взглянул в иллюминатор. Над бетоном аэродромных полос струились потоки нагретого воздуха, создавая иллюзию, что лайнер садится в воду.

Ибн Масрак вышел из самолета и сразу оказался в объятиях зноя.

Быстрым шагом он пересек полосу, направившись к белому «Мерседесу». Хотелось поскорее оказаться в пространстве, охлажденном кондиционером.

Мелькнула мысль, что Европа быстро развращает людей даже своим климатом, делая их изнеженными и нестойкими.

Откинувшись на кожаные подушки сиденья, поскрипывавшие при каждом движении и пахнувшие полузабытыми запахами конской сбруи, ибн Масрак отдался созерцанию города, большого и шумного, который так хорошо знал и любил.

Полчаса езды в сплошном потоке машин, и «Мерседес» остановился перед большим трехэтажным особняком, огражденным кованой металлической оградой. Ворота автоматически распахнулись, и на мраморное крыльцо из дверей дома вышел человек в униформе и в красной феске на голове.

Машина осторожно проехала по дорожке, скрипевшей гравием, остановилась у ступеней, которые вели к парадной двери.

Страж в красной феске распахнул дверцу и поклонился, встречая вышедшего из машины ибн Марсака.

Шейх, еще недавно севший в «Мерседес» в легком светлом костюме европейского покроя, вышел из него облаченным в молочно-белую джелабу, с головой и плечами, покрытыми клетчатой бело-красной шемагой.