— Знаете, Андрей, в чем разница между шарлатаном-гадальщиком и разведчиком? Все очень просто. Я мог бы сейчас рассыпать перед вами карты и, указывая то на одну, то на другую, говорить: вам, Андрей Назаров, предстоит дальняя дорога, по пути будут ждать опасности, но вести к цели будет денежный интерес и обязательства, взятые перед казенным домом. Ну, и так далее. Это будет шарлатанством, потому что не карты рассказывают мне правду, а знания. Располагая точными знаниями, я могу перенести свое умение гадать на черные и белые бобы, на звезды… На что угодно…

— Значит, доктор, вы связаны с теми, на кого я собрался работать?

— Нет, я их знаю, но с ними не связан.

— Как же тогда вы узнали?

— Я человек, который проходит сквозь стены. Вы никогда не видели памятник Рихарду Зорге в Москве? Он изображен проходящим сквозь стену.

— Нет, не видел. Однако знаю, что Зорге был разведчиком.

— Я тоже.

Андрей засмеялся.

— Ладно вам дурачить меня.

— Я сказал правду.

— И на кого ж вы работаете?

— Вы слыхали такое название как «Моссад»?

— Вы же узбек, мусульманин…

— Нет, я еврей. Стопроцентный, хотя живу здесь почти всю жизнь.

— Все же вы меня разыгрываете…

— Должно быть, вас удивляет, почему я так открыто говорю с вами о вещах, о которых предпочтительней молчать. Ведь разведка очень деликатное дело. Очень. Вы согласны?

— Да, конечно.

— Вас интересует, почему?

— Конечно, если скажете.

— Все просто, Андрей. Вы, может быть, один из многих миллионов русских, с кем еврей, да еще разведчик, может говорить без боязни совершить непоправимую глупость. Я не стану нумеровать пункты, делающие вас человеком, к которому можно обратиться за помощью и получить поддержку. Поэтому, если интересно, я скажу, каким вижу вас в деталях и в целом.

— Мне интересно.

— Хорошо, я буду говорить. Очень важно для меня, что вы выросли и обрели характер здесь, на Востоке, в Азии. Русский в Рязани или Твери просто русский. Если кто-то по-пьяни в пивной или на улице пошлет его нахер, это может стать поводом для драки или как минимум перебранки, но никак не раздует межнационального конфликта. Потому что самый далекий посыл русского русским не задевает его сокровенных национальных чувств. Как вы сами говорите: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь». Верно? А здесь, в Азии, признаетесь вы или нет, но вы всегда жили и живете с обнаженным национальным нервом. Если вас кто-то обзовет, то не потому, что вы сволочь, а только за то, что русский. Если быть объективным, то трудно подсчитать, сколько доброго русские сделали для узбеков, казахов, туркменов, киргизов. Современная медицина, собственные ученые, национальный театр, кино — все это от русских. Но надо быть лицемером, чтобы сказать, будто киргизы на своих отгонных пастбищах зачитываются Чингизом Айтматовым, который признан и восхваляем в России. А вот услыхать у себя за спиной шепот: «Откуда здесь эта недорезанная русская свинья?» от людей, которым вы не сделали зла, явление довольно обычное. Так?

— Ну, положим, я не очень часто с этим сталкивался. Моя жизнь больше проходила в глубинке, среди простых людей. Там упор на национальность не так заметен. С мордой, перемазанной нефтью, с руками в мозолях не ищут рядом с собой врагов.

— Допускаю. А теперь промежуточный итог. Вам понятно, что значит быть изгоем, человеком не коренной национальности, на которого самое, меньшее смотрят с подозрением, самое большее — могут пырнуть ножом в спину за просто так.

Андрей кивнул, соглашаясь. Он знал о случаях нападения на русских, случаях не спровоцированных, но совершенных сознательно, с целью создать в обществе атмосферу ненависти и страха.

— Вот и хорошо, — сказал Халиф. — Это означает, что вы не героический генерал Маркашов, который не представляет, что здесь, в старом городе, ему, хранителю чистоты русской крови, могут крикнуть во след: «Убирайся вон, свинья, безбожник сраный!» И ничего не изменится, даже если он перекрестится. Вы же, насколько я выяснил, никогда не называли азиатов чуреками, чурками, чучмеками. Значит, не назовете еврея жидом.

— Мне кажется, что этого мало для серьезного доверия.

— Мало, но мы пойдем дальше. Я очень подробно исследовал все, что связано с вашим уходом из султаната туркменбаши. То, как вы уходили оттуда, прихватив двух туркменов, уже окружено легендами. Десять убитых и пятеро раненых записано на ваш общий счет. Хотя у меня есть предположения, что кое-кого могли просто приписать вам, чтобы проще было называть вас бандитом.

— Вы тоже считаете меня бандитом?

— Нет. Один из туркменов назвал вас сарбасом. В точном переводе с фарси это человек, играющий собственной головой. В русском варианте — сорвиголова. Впрочем, чего вам объяснять. Так вот вы — сарбас.

Андрей усмехнулся, подумав, как легко при желании найти определение, при одних и тех же поступках меняющих отношение к человеку.

— Остановились на сарбасе, — сказал Халиф. — Для дела с «портфельчиком» Ширали-хану нужен именно такой человек. И, наконец, главное. Случайно узнав, что экспедиция в степь будет связана с поисками ядерного оружия, вы пошли на большой риск и поставили об этом в известность российские спецслужбы. Значит, вам не безразлично, где должен грохнуть взрыв. Вы ведь не знали, где?

— Нет.

— А ибн Масрак уже определил цель — уничтожить Израиль. Это удобное место для того, чтобы перессорить весь мир. Тем более что после взрыва прессе будут предоставлены свидетельства русского происхождения устройства.

— Чего вы от меня хотите? — Андрей не знал, как отнестись ко всему, что говорил Халиф. Что если весь разговор служит способом проверки верности бурового мастера новым хозяевам? Но в то же время то, что он связался с российскими спецслужбами, не могло быть известно его нанимателям. Знай они об этом, никаких других проверок не потребовалось бы.

Халиф точно понял сомнения Андрея.

— Не волнуйтесь, это не провокация. Мне нужна ваша помощь. То, что вы сделаете для России, будет одновременно и вкладом в безопасность Израиля.

— Если я не соглашусь?

— Вы человек мужественный, потому отвечу честно: если вы откажетесь поддержать меня, вы человек конченый. Хан Ширали уже в самом начале операции решил вашу судьбу. А он своих решений не меняет. Аллах не предусмотрел кары за ликвидацию правоверным безбожника или иноверца.

— Что же вы предлагаете, если уже все решено?

— Я приставлю к вам человека. Верного человека. Он скорее умрет, чем позволит упасть волосу с вашей головы.

— Кто он?

Халиф развел руками.

— У любого знания, Андрей, есть предел. Вам лучше не знать, кто станет вашей тенью. Надо только помнить, она всегда будет за вашей спиной.

— А если мне потребуется его помощь?

— Постарайтесь обходиться без нее. Мой человек поможет вам без просьб в двух случаях. Первый — если вас распознают и решат убрать.

— Тьфу-тьфу, — Андрей изобразил, что сплевывает.

— Простите, если мои слова не пришлись по душе. Однако я обязан предусмотреть все.

— А если он не сумеет узнать о подобном решении?

— Андрей, если вы ни во что не ставите старого еврея, то уважайте его хотя бы как представителя Моссада. Цену этой организации знают самые фанатичные исламисты. А вы…

— Я тоже ее знаю, господин Халиф… И все ж, кто у меня отобрал право на сомнения? Моссад?

— Насчет прав вы ошибаетесь. Их никто у вас не отбирал. Что касается моего человека, то он будет знать, что глава экспедиции и ответственный за ее безопасность Иргаш ест, что пьет, понос у него в данный час или запор.

— Выходит, в экспедиции будет ваш человек? — спросил Андрей и, чтобы уточнить, добавил: — Он еврей?

Халиф бросил на собеседника проницательный взгляд:

— Вы считаете, что в таких обстоятельствах разумным может оказаться только еврей? А это не так. И вот почему. Когда появилось атомное оружие, первое, что произвело на людей самое сильное впечатление, оказалась ударная волна. Именно она позволяла сравнивать разрушения с теми, которые производят обычные взрывчатые вещества. Появился даже дурацкий по существу термин «тротиловый эквивалент». Планируя атомные взрывы, военные на картах чертили концентрические круги. Одни обозначали зоны сплошных разрушений, другие — частичных. И словно за скобками оставалась куда более страшная опасность — радиация. Потом был Чернобыль. Минимальный тротиловый эквивалент взрыва, который разрушил реактор, вызвал мощный выброс радиации. Он привел к глубокому заражению земель Белоруссии, Украины, России. Так вот, Чернобыль слегка вправил обществу мозги. Умные люди поняли, что ядерное оружие — самоубийство. Если исламисты сумеют взорвать бомбу в Израиле, на этой земле не смогут жить не только евреи, но и сами арабы. Выходит, что те, кто подбивают экстремистов на такие действия, меньше всего заботятся о палестинцах, их землях, о судьбах простых мусульман. Те арабы, которые это понимают, готовы помочь нам ликвидировать ядерную опасность. Есть немало мудрых и честных людей в Средней Азии. Они готовы противостоять экстремизму.