Отто кивнул и убрал пальцы с дверной ручки. Он так и не осмелился войти и никогда не осмелится. Даже после того, как со стен и пола стерли следы трагедии.

- Судья - мой должник, так что думаю, что смогу это уладить. Но мне интересно, кто дал ему оружие. Он не смог бы достать его в одиночку.

Когда Брунхильда рассказала ему, что сделал Пауль и как она в ответ выгнала Райнеров, барон рассвирепел.

- Ты хоть понимаешь, что наделала?

- В этом доме они для нас угроза, Отто.

- Или ты забыла, что поставлено на карту? Ради чего я, по-твоему, терпел их в своем доме столько лет?

- Чтобы заглушить и успокоить свою совесть, - ответила Брунхильда с горечью, что все эти годы копилась в ее душе и теперь готова была выплеснуться наружу.

Отто даже и не подумал ничего отрицать, ибо это была правда.

- Не только поэтому, - ответил он.

- Эдуард говорил с твоим племянником, - сказала Брунхильда.

- О боже! И ты знаешь, что он ему рассказал?

- Не имеет значения. После того, как они ушли сегодня вечером, они превратились в подозреваемых, хотя завтра мы и не станем на них заявлять. Они не осмелятся заговорить, да и доказательств у них нет. Мальчишка не мог ничего выяснить.

- Думаешь, меня беспокоит, что откроется правда? Для этого придется найти Кловиса Нагеля. А Нагель уже давно не живет в Германии. Но это всё равно не решает нашу проблему. Только твоя сестра знает, где письмо Ханса Райнера.

- Ну так следи за ними. С разумной дистанции.

Отто на мгновение задумался.

- У меня есть для этого подходящий человек, - произнес он наконец.

Этот разговор слышал еще один человек, который прятался в темном углу коридора. Он слышал всё, хотя ничего и не понял. Когда же чета Шрёдеров наконец удалилась в свою супружескую спальню, он проскользнул в комнату Эдуарда.

При виде того, что находилось внутри, он упал на колени. Когда же он встал, то даже те остатки невинности, которые не удалось выжечь его матери, те частички души, которую еще за все эти годы не заразила ненависть и зависть к двоюродному брату, были мертвы и превратились в пепел.

Он убьет за это Пауля Райнера.

Теперь он - наследник. Теперь он будет бароном.

Он не мог разобраться, какая из этих двух противоречивых мыслей кажется ему более возбуждающей.

Пауль Райнер дрожал под мелким майским дождем. Мать больше уже не тащила его за собой, он шел рядом по кварталу Швабинг, где обитала богема - сердцу Мюнхена, тому месту, где воры и поэты до самой зари делили таверны с художниками и проститутками. Однако Пуаль с матерью обнаружили лишь немногие двери открытыми и не вошли ни в одну, потому что не имели ни пфеннинга.

- Спрячемся в этом подъезде, - сказал Пауль.

- Опять придет сторож и вышвырнет нас на улицу, как и в прошлые три раза.

- Мы не можем оставаться здесь, мама. Ты подхватишь пневмонию.

Оба втиснулись на узкое крыльцо здания, которое знавало лучшие времена. По крайней мере, этот выступ на фасаде защищал их от дождя, намочившего пустынные тротуары и неровные булыжники мостовой. Скудный свет фонарей отбрасывал на поверхность мокрых улиц странные тени, таких Пауль в жизни своей не видывал.

В страхе он еще теснее прижался к матери.

- Ты же по-прежнему носишь отцовские часы, ведь так?

- Да, - признался Пауль, немного испуганно.

За последний час она задавала этот вопрос уже трижды. Илзе была вымотана и словно потухла, будто на усилие, с которым она дала сыну пощечину и увела его по переулкам, подальше от особняка фон Шрёдеров, она растратила тот резерв энергии, о существовании которого даже не предполагала, но теперь потеряла навсегда. Ее глаза запали, а руки дрожали.

- Завтра мы их заложим, и всё будет хорошо, - заверила она.

На самом деле часы не представляли особой ценности, они даже не были золотыми. Пауль подумал, что вырученных за них денег хватит разве что на одну ночь в пансионе; ну, в лучшем случае, еще и на горячий ужин.

- Чудесный план, - выдавил он.

- Прежде всего нам нужно найти крышу над головой, а потом я собираюсь снова устроиться на пороховой завод.

- Но, мама... Порохового завода больше нет. Его расформировали, как только закончилась война.

"И ты сама мне об этом рассказывала", - добавил про себя Пауль, теперь по-настоящему обеспокоенный.

- Скоро солнце взойдет, - сказала мать.

Пауль не ответил. Он наклонил голову и сделал несколько быстрых и уверенных шагов, чтобы успокоиться. Он хотел лишь дать себе отсрочку, чтобы на несколько мгновений прикрыть глаза.

Я так устал... И не понимаю, что произошло ночью. А она вела себя так странно... возможно, она говорила правду.

- Мама, ты знаешь, что случилось с папой?

Илзе на несколько мгновений пробудилась из летаргического сна. В глубине ее глаз зажегся огонек, словно усталое дуновение ветра разожгло последнюю искру давно угасшего костра. Она взяла Пауля за подбородок и с нежностью провела рукой по его лицу.

- Пауль, я тебя очень прошу. Забудь обо всём, что ты слышал сегодня вечером. Твой отец был хорошим человеком и трагически погиб при кораблекрушении. Обещай мне, что ты не будешь лезть в это дело и не станешь докапываться до истины, которой всё равно не найдешь, потому что я не могу потерять еще и тебя. Ты - единственное, что у меня осталось. Мой крошка Пауль.

Первые проблески зари удлинили тени на улица Мюнхена и унесли с собой дождь.

- Обещай мне, - настаивала она, и голос ее звучал все тише.

Пауль засомневался, прежде чем ответить.

- Обещаю, - сказал он наконец.

- Тпру!

Повозка угольщика со скрипом остановилась на Райнштрассе. Пара лошадей нетерпеливо били копытами по мостовой, их глаза были прикрыты шорами, а крупы почернели от пота и угольной пыли. Угольщик спрыгнул на землю и рассеянно провел рукой по боковине повозки, на которой краской было выведено его имя - "Клаус Граф", хотя разобрать можно было только первые две буквы.

- Наведи здесь порядок, Вилли! Я люблю, когда клиенты знают, кто им поставляет сырье, - почти добродушно произнес угольщик.

Мужчина, сидевший рядом с ним на облучке, снял шляпу, вынул тряпку, на которой еще оставались остатки цвета, и насвистывая принялся оттирать дерево. Это была его единственная манера изъясняться, так как он был нем. Мелодия была тихой и стремительной, а мужчина казался довольным.

Момент был подходящим.

Пауль шел за ними всё утро с тех пор, как они выехали из каретного сарая в Лехеле, принадлежавшего Графу. Мальчик наблюдал за ними со вчерашнего дня и понял, что у него больше шансов получить работу у угольщика ближе к часу дня, во время полуденного перерыва. Мужчины расправились с огромными бутербродами и выпили по паре литров пива. Они уже забыли об утренней раздражительности, когда с росой ожидали у повозки, пока откроется угольный склад, но еще были далеки от вечерней вспыльчивой усталости, с которой молча поглощали последнюю порцию пива в таверне, находившейся неподалеку от последнего дома, куда они поставляли уголь, от которого першило в горле.

"Если не удастся, да поможет нам Господь", - подумал отчаявшийся Пауль.

Вот уже два дня он безуспешно искал работу, и за эти дни у них почти и крошки во рту не было. Денег, полученных за часы, которые они заложили, хватило на две ночи в пансионе и завтрак, состоявший из хлеба и пива. Мать тоже упорно искала работу, обращаясь в самые разные места, но вскоре обнаружила, что в эти времена куда-нибудь устроиться было настоящей утопией. Сейчас женщин увольняли отовсюду; даже те, у которых во время войны была работа, теперь ее лишились, как только с фронта вернулись мужчины. Впрочем, работодатели были от этого отнюдь не в восторге.