Вот так 13 мая 1919 года, больше чем через пять лет после того, как отец отправил их в Соединенные Штаты, подальше от надвигающейся войны, дети самого влиятельного еврея-промышленника в Германии вышли на перрон номер три на станции Хауптбанхоф.

И с той самой минуты Алиса точно знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

- Не суетитесь, Дорис, ладно? Бросьте это, я сама понесу, - произнесла она, вырывая шляпку из рук горничной, которую отец прислал, чтобы их встретить. Служанка пыталась водрузить шляпку на тележку. Алиса отогнала одного из носильщиков, слетевшихся вокруг, как мухи и пытавшихся помочь с чемоданами. Алиса их всех боялась. Она не выносила, когда ее пытаются контролировать, а самое ужасное - когда считают, что она не может что-то сделать самостоятельно.

- Наперегонки, Алиса! - крикнул Манфред, пускаясь бежать. Мальчика в отличие от сестры не терзали сомнения, он ограничился тем, что сжал в руке свою тросточку, с которой никогда не расставался.

- Ну погоди, головастик! - воскликнула Алиса и толкнула тележку. - Не отставай, Дорис.

- Фройляйн, ваш отец не одобрит, что вы тащите коробки. Будьте добры... - сказала горничная, тщетно пытаясь поспевать за девушкой и окидывая неодобрительными взглядами носильщиков, которые с озорством толкали друг друга локтями, показывая на Алису.

Именно в этом и заключалась главная сложность в отношениях Алисы с отцом: он распланировал каждую секунду ее жизни. Йозеф Танненбаум был человеком из плоти и крови, но мать Алисы всегда говорила, что у него, похоже, вместо органов - шестеренки.

- По твоему отцу можно сверять часы, дорогая, - шептала она дочери на ухо, и обе смеялись. Но тихо, потому что герр Танненбаум не любил шутки.

Когда в 1913 году грипп унес ее мать, Алиса горевала и не могла с этим примириться, пока четыре месяца спустя они с братом не отправились в Колумбус, штата Огайо. Они поселились у Бушей, епископальной семьи из верхушки среднего класса. Глава семьи, Сэмюэль, был генеральным директором сталелитейного предприятия "Баки Стил", с которым Йозеф Танненбаум заключал выгодные сделки. В 1914 Сэмюэля Буша назначили представителем правительства по вооружению и боеприпасам, и его отношения с отцом Алисы приняли немного другую форму. А именно, в виде миллионов пуль, пересекающих Атлантику. Пока Америка еще занимала нейтральную позицию - в отправляющихся в западном направлении ящиках, а когда в 1917 году президент Вильсон решил распространить демократию на Европу - в патронташах солдат, плывущих на восток.

В 1918 Буш и Таннебаум обменялись любезными письмами, сожалея о том, что "из-за политических глупостей" им придется временно прекратить торговлю. Они возобновили ее пятнадцать месяцев спустя, одновременно с возвращением юных Танненбаумов в Германию.

В тот день, когда пришло письмо, что Йозеф призывает их обратно, Алисе захотелось умереть. Только пятнадцатилетняя девочка, тайно влюбленная в одного из сыновей Бушей и узнавшая, что должна покинуть его навеки, может так твердо быть уверена, что ее жизнь навсегда закончена.

"Прескотт, - рыдала она в своей каюте. - Если бы я хоть поговорила с ним еще немного... Если бы он обратил на меня чуть больше внимания, когда вернулся из Йеля на день рождения, вместо того, чтобы обращаться со мной как и с прочими девушками на вечеринке".

Вопреки своим ожиданиям, Алиса это пережила и поклялась на заплаканных подушках, что никогда не будет страдать из-за мужчины. С этого мгновения она сама будет принимать решения относительно своей жизни, кто бы что ни говорил. И тем более отец.

Она найдет работу. Нет, папа никогда этого не позволит. Лучше попросить его дать ей место на одной из его фабрик, только чтобы скопить достаточно для обратного билета в Америку. Когда она ступит на землю Огайо, то обнимет Прескотта за шею и будет держать, пока тот не попросит ее руки.

Вот так я поступлю, и никто меня не остановит.

Однако, когда мерседес остановился на Принцрегентплатц, решимость Алисы сдулась, как двухпенсовый воздушный шарик. Девушка тяжело дышала и едва обращала внимание, как брат нервно дергается на сиденье. Ей казалось невозможным везти с собой это решение целых четыре тысячи километров, с самой середины Атлантики, и расстаться с ним, когда остались последние четыре тысячи метров от станции до роскошного здания. Швейцар в ливрее открыл дверцу, и Алиса не успела опомниться, как уже поднималась на лифте.

- Как думаешь, Алиса, папа устроит праздник? Я просто умираю с голода!

- Ваш отец в последнее время очень занят, господин Манфред. Но я лично куплю вам пирожные с кремом, чтобы перекусить.

- Спасибо, Дорис, - пробормотала Алиса, когда лифт с металлическим скрежетом остановился.

- Так странно жить в квартире после дома в Колумбусе. Надеюсь, в моей комнате ничего не трогали, - сказал Манфред.

- Даже если и так, ты всё равно не вспомнишь, гномик, - заметила сестра, на мгновение позабыв о страхе встречи с отцом и ласково потрепав Манфреда по голове.

- Не называй меня гномиком. И я всё прекрасно помню.

- Прекрасно.

- Так я и сказал - прекрасно. На стенах там были нарисованы голубые корабли. А еще в ногах кровати сидел шимпанзе, который играл на цимбалах. Папа мне не разрешил взять его с собой, потому что сказал, что у герра Буша голова треснет. Я его найду! - крикнул он, бросившись между ног дворецкого, как только открылась дверь.

- Подождите, господин Манфред! - воскликнула горничная, но без толку. Мальчик уже бежал по коридору.

Резиденция Танненбаумов занимала последний этаж, квартиру из девяти комнат и более трехсот квадратных метров площадью, что по сравнению с домом в Соединенных Штатах, где они жили с братом, было просто смешно, но для Алисы это было совершенно другое измерение. Когда они уехали в 1914 году, она была ненамного старше, чем теперь Манфред, и смотрела на всё вокруг именно с этой позиции, словно стала короче на тридцать сантиметров.

- ...фройляйн?

- Простите, Дорис. Что вы сказали?

- Господин примет вас у себя в кабинете. У него был посетитель, но думаю, что он уже ушел.

Кто-то приближался по коридору - высокий и крепко сложенный мужчина в элегантном черном сюртуке, которого Алиса не узнала. За ним шествовал герр Танненбаум. Когда они дошли до прихожей, человек в сюртуке остановился - так резко, что отец Алисы почти на него налетел - и в упор уставился на нее через монокль в золотой оправе.

- Ах, дочка! Как хорошо, что ты здесь, - сказал Танненбаум, с заговорщическим видом глядя на своего спутника. Господин барон, позвольте представить вам мою дочь Алису, которая только что прибыла вместе с братом из Америки. Алиса, это барон фон Шрёдер.

- Очень приятно, - холодно сказала Алиса. Она не сделала вежливого реверанса, что при встрече с представителем дворянского сословия было почти обязательным. Ей не понравилось высокомерие барона.

- Красивая девушка. Хотя боюсь, что она приобрела американские манеры.

Танненбаум возмущенно поглядел на дочь.

Девушка с жалостью отметила, что за эти пять лет отец почти не изменился. Приземистый, коротконогий, с зализанными назад волосами. А его поведение с другими было всё таким же властным и строгим.

- Не представляете, как я об этом сожалею. Ее мать умерла молодой, а у девочки не было возможности выйти в общество, ну вы понимаете. Если бы она снова могла контактировать со сверстниками, хорошо образованными...

Барон покорно вздохнул.

- Почему бы вам с дочерью не зайти к нам во вторник часам к шести? Мы отмечаем день рождения моего сына Юргена.

Судя по тому, как они с отцом переглянулись, у Алисы создалось впечатление, что всё это было подготовлено заранее.

- Конечно, ваша светлость. С вашей стороны так любезно нас пригласить. Позвольте проводить вас до двери.

- Как ты могла быть такой невнимательной, дочка?