Двадцать семь человек... Пути к преступникам шли через них, через кого-то из них.

Распределили обязанности, наметили мероприятия...

Засиделись.

Начальник райотдела пригласил Ивана Ивановича перекусить. Тот уже было поднялся от стола, с удовольствием потоптался на месте, разминая затекшие ноги, когда вошла секретарь-машинистка — принесла почту.

— Лариса свет Алексеевна! — взмолился подполковник Авдюшин. — Вы самая человеколюбивая женщина. Даже моя жена знает, как я в вас влюблен. И не ревнует!.. Пощадите! Десять часов на одном чае. Готовите вы его на уровне мировых стандартов, но... пожалейте мою двенадцатиперстную! Позвольте с другом съесть по тарелке борща! Оставьте бумажки на потом.

И, чуткая, обаятельная, «самая человеколюбивая» из женщин, Лариса Алексеевна вспыхнула, будто девчонка: на ровненьком носу вырисовались милые крапушки, а в серых глазах появились розовые оттенки вечернего заката.

Иван Иванович грешным делом подумал: если и есть совершеннейшее творение природы, то это именно такая женщина, которая в самую критическую для мужчины минуту может подкупающе-доверчиво улыбнуться, засмущаться и тем самым помочь примириться с порою горьковатой действительностью.

Всем своим видом Лариса Алексеевна говорила: в самом деле, надо же подполковнику милиции если не отдохнуть, то хотя бы поесть по-людски.

Врачи-педанты утверждают, что простому смертному сегодня, в век нервных перегрузок, космических скоростей, недостатка положительных стрессов и прочих «болезней» эпохи НТР необходимо четырехразовое питание. Профсоюзное законодательство говорит: рабочий день — не более восьми часов с обязательным перерывом на обед, хотя бы в сорок семь минут. Но работник милиции в этом плане (увы!) даже не член профсоюза.

Вот и стоит обаятельная Лариса Алексеевна с красной папкой в руках возле стола начальника райотдела УВД, которого «прижала» язва, так как он с утра еще ничего не ел.

— Владимир Александрович, — мягко уговаривает начальника человеколюбивая, чуть смутившаяся, а от этого похорошевшая Лариса Алексеевна, — познакомьтесь лишь с одним — прибыло фельдъегерской почтой. Может, что-то важное... А вы уедете, замотаетесь...

Подполковник Авдюшин глянул на Ивана Ивановича: ничего не поделаешь!

— Куда бедному крестьянину податься! Майор из области давит! Лариса свет Алексеевна терроризирует! Давайте уж ваши фельдъегерские секреты. Опять какое-нибудь предупреждение: «Не пейте сырую воду некипяченой во избежание... появления очагов желудочно-кишечных заболеваний».

Подполковник Авдюшин «взвесил» на ладошке конверт из плотной пакетной бумаги и взломал сургучную печать.

Прочитав письмо, скептически покачал головой, мол, так и знал: вибрион эль-тор в крутом кипятке, то есть не заслуживающее внимания... И протянул послание фельдъегерской почты Ивану Ивановичу.

— О друге твоего Саньки. Отдельное поручение военной Прокуратуры. Оказывается, в день отъезда прапорщика Сирко в отпуск в части пропал автомат системы Калашникова. Военный следователь просит «понаблюдать» за вышеуказанным военнослужащим сверхсрочной службы, так сказать, в штатских, мирных условиях. Увы... Прапорщик в отпуске Сирко С. П. — уже неделю на гарнизонной гауптвахте и понаблюдать за ним никто, кроме военного коменданта, не сможет.

Скептик Авдюшин иронизировал. А Ивану Ивановичу от содержания письма стало не по себе.

«Автомат Калашникова...»

В мгновение все сплелось в единый клубок: звонок Сани к полковнику милиции Строкуну: «Что такое примус?..» Чуть приметная точка в спецсловаре напротив слова «автомат»... Сказочка о симпатящке из студенческой многотиражки, для которой обещано написать озорной рассказ... И деталь к нему: «Сколько можно содрать за автомат Калашникова с заинтересованного покупателя? Тысячи три?..» Зачем эта взволнованность: «Видел Григория Ходана». Узнал человека, ни разу в жизни не видя его, только по интуиции. Но только ли по интуиции? И, наконец, драка с другом в ДК в присутствии свидетелей — девчонок... Драка без видимых причин. Требование: «Протокол по всей форме! И передайте в прокуратуру. Сообщите об антиобщественном поступке ко мне в институт и Славке в часть...»

«Автомат Калашникова...»

«Саня-Саня! Ну, кто же решает серьезные дела таким наивным, детским способом!»

Иван Иванович вернул письмо Авдюшину с самым безразличным видом. А сердце требовало: «Домой! Домой!»

И все-таки от обеда-ужина отказаться было невозможно: не поймут.

Нужна была встреча с Саней, серьезнейший разговор по душам двух мужчин. Только этот разговор мог поставить точки над «i», разрешить сомнения Ивана Ивановича.

...Вернулся в начале девятого. Заехал в управление. Строкуна не было, дежурный сообщил, что полковник «на происшествии». «Труп. Девчонке девятнадцать. Есть подозрение, что кто-то из родственников».

Будни милиции. Тяжкое преступление. Порою из-за мелочи. Что-то в быту не поделили — кухонные дрязги, не сумели найти общую точку зрения на раздел имущества... Казалось бы, никто миллионами не владеет: домишко с огородом, машина и гараж, мебель импортная.... Эпоха научно-технической революции дала человеку сверхзвуковые скорости, вывела в космос, опустила на дно мирового океана, подарила такие материалы (и болезни), которых не сумела создать природа, запрягла атом, помогла разгадать тайны наследственности, но при том при всем она сделала его зависимым от успехов техники и науки, лишила «венец творения природы» некоторых индивидуальных черт. «Воспитать нового человека», — говорится в Программе КПСС, а воспитать — значит, научить разумно, не в ущерб другим (и себе), пользоваться теми благами, которые дает человеку эпоха научно-технической революции...

Вот... теперь за обычной дракой встало другое: пропавший из части автомат системы Калашникова, современное боевое оружие... Но пока об этом знают только трое, вернее, двое... А может быть, даже один... А двое лишь догадываются.

«Что же знает о пропавшем из части автомате Саня?»

Дома, куда позвонил Иван Иванович, сына, конечно, не было.

— В библиотеке, — пояснила Марина — Взял с утра шахтерский «тормозок» и ушел. К открытию.

Иван Иванович глянул на часы: «Библиотеке работать еще час... Есть смысл».

Можно было от управления до библиотеки проехать три-четыре остановки трамваем или троллейбусом. Иван Иванович отправился пешком: надо собраться с мыслями для серьезного разговора.

«Война дважды перекатывалась через Донецк, но уличных боев в городе не было, его судьба решалась на дальних подступах — и тогда, когда его оставляла шахтерская дивизия полковника Провалова, и тогда, когда драпали гитлеровцы. Стратегические дороги обнимали и обминали его, а остаться в «котле» — кому хотелось... Но перед отступлением оккупанты взорвали все мало-мальски приличные здания. Не избежала это участие и библиотека, которая в то время была окраинным зданием.

Спроси сегодня юного донетчанина: «Что было раньше на том месте, где сейчас замечательный сквер имени Горького с кинотеатром «Красная шапочка»? Мальчишка удивится и ответит: «Наверно, был сквер». Для юных — война с ее смертями и надругательством над всем человечным, святым, непреходящим — всего лишь... захватывающие кинофильмы о подвигах...

...Уходит из жизни поколение, для которого Отечественная война — часть биографии. Подрастают другие. Для них 1941 год — нечто весьма далекое, даже экзотическое: фильмы и книги, семейные сказания о подвигах. А страдания и тяжесть утраты со временем обесцвечиваются, забываются, — это срабатывает природная защита, не позволяющая перегружать нашу память тяжелым чувством. И нельзя за это осуждать наших внуков, жизнь еще предоставит им сюжет для собственных легенд, создаст условия для совершения подвигов, которые станут частью уже их биографии...

Иван Иванович прошел в научный зал. Здесь жила густая, словно паста, тишина. Ее подчеркивал шелест страниц, редкое поскрипывание стульев, когда кто-нибудь потихоньку, так, чтобы не привлекать к себе внимания и не беспокоить соседей, потянется, пошевелит под столом занемевшими ногами.