— Отсюда следует, что Омура не кто иной, как китаец или японец.

— Это заключение можно считать окончательным? — переспросил обескураженный Куросима. Он ожидал более определённого ответа.

Профессор подтвердил свой вывод, сопроводив его ещё некоторыми пояснениями.

— Я всё отлично понял, господин профессор, — сказал Куросима и без всякого стеснения добавил: — Но ведь для нас главный-то вопрос именно в том, китаец он или японец!

— Взгляните, пожалуйста, ещё раз на схему, — ответил профессор и снова стал терпеливо её разъяснять. — Вот видите, что получается: длина головы Омуры совпадает с максимальной длиной головы у китайцев, а ширина с минимальной у японцев. Следовательно, его в равной мере можно отнести и к тем, и к другим.

— Как же так! — вырвалось у Куросимы.

— А так. Омура, как вы говорите, утверждает, что он японец, и это вполне вероятно. Но, с другой стороны, судя по тому же индексу, нет никаких оснований отрицать и его китайское происхождение. — На этот раз профессор говорил холодно и строго. От его стариковского добродушия не осталось и следа, и чувствовалось, что больше он ни в какие дискуссии вступать не намерен.

— Да, профессор, но в таком случае… — начал было Куросима, но профессор тут же прервал его:

— Видите череп Тамако-сан? Я потому и назвал его точной копией вашего Омуры, что по индексу он также одинаково характерен как для китайца, так и для японца.

— Значит, всё было напрасно! — удручённо произнёс Куросима и опустил голову.

Антропологическая экспертиза определённого вывода не давала. Психиатр не спешил с окончательным заключением, а антропологу объективные данные не позволяли дать точный ответ на вопрос. На что же надеяться? Никогда ещё наука не казалась Куросиме столь бесполезной.

Как бы желая его утешить, профессор Сомия оживился и снова заговорил:

— Я придерживаюсь такой концепции… Японский народ сложился в результате смешения различных племён, селившихся в Японии на протяжении нескольких тысячелетий. Поэтому антропометрические данные разных японцев могут оказаться совершенно разными и могут полностью совпасть с данными совершенно других народов… Я не знаю, в чём ваши трудности, но лично я ставлю вопрос так: если этот человек сам себя считает японцем, то и следует его признать японцем… Дело не в государственных границах или подданстве. Главное — это людские чувства, сознание, дух человеческий.

— Я понимаю вашу точку зрения, — сказал Куросима, растерянно взглянув на профессора. Вы человек науки и, естественно, судите по-своему.

Куросима чувствовал себя как побитая собака. Пока они спускались с четвёртого этажа на первый, он не проронил ни слова. Перед профессорской находившейся рядом с пустой приёмной, он впервые обратился к Фусако.

— «Нужно проверить, иначе вообще ничего не узнаешь», — так, кажется, сказал профессор?.. Ну что ж, вы довольны?

— Разве заметно? — спросила Фусако, поворачивая к нему чуть побледневшее задумчивое лицо.

Хотя она была его противником, Куросиме показалось, что и она обманулась в своих ожиданиях, разочарована и немного раздражена.

— Я отброшен на исходные позиции! А вы снова ускользаете из моих рук и имеете возможность выиграть время. Почему же вам не быть довольной?

— Всё это не так, — отрицательно покачала головой Фусако.

Ответ был неожиданный, но Куросима пропустил его мимо ушей и быстро вошёл в раскрытые из-за духоты двери. Столики были расставлены, точно в зале заседаний, в виде буквы «П», что свидетельствовало об отсутствии вкуса у хозяев. За ближайшим столиком сидел ассистент профессора Сомия и что-то писал на большом листе бумаги.

Омуры в комнате не было.

Увидев вошедшую пару, ассистент удивлённо поднял глаза.

— Чем могу служить?..

— Простите, — предчувствуя недоброе, заговорил Куросима, — профессор сказал, чтобы мы зашли к вам… — Он ещё раз обвёл глазами комнату и убедился, что Омуры нет — Где же Омура?

— А вы разве не поднимались на четвёртый этаж? Минут десять назад…

— Что минут десять назад? — резко перебил его Куросима.

— Пришли люди из вашего лагеря. Они сказали, что должны препроводить его на четвёртый этаж, и увели с собой.

— Какие люди? Как они выглядели?

— Двое молодых людей в белых рубашках с отложными воротниками, — ответил ассистент и, поняв, наконец, что случилась серьёзная неприятность, стал растерянно оправдываться: — Понимаете, я хотел спросить профессора, как быть, но, к сожалению, в каникулярное время внутренний телефон не работает, а я тут как раз приводил в порядок полученные данные.

— Да, здорово я влип! — прикусив губу, прорычал Куросима.

Чтобы из профессорской попасть наверх, нужно было пройти мимо приёмной, затем мимо вестибюля и, повернув по коридору налево, подняться по лестнице. Через вестибюль можно было совершенно спокойно и незаметно выйти из здания во двор. Тем более в каникулярное время, когда университетским служащим до посторонних посетителей было мало дела.

— Следовательно, эти люди… — запинаясь, проговорил побледневший ассистент.

— Эти люди похитили его, — резко ответил Куросима. — Никогда не думал, чтобы это могло случиться в подобном месте!

Ассистент растерянно молчал.

— Что ж, давайте искать вместе, — бросил ему Куросима и, резко повернувшись к Фусако, сказал: — И вы тоже!

Втроём они выбежали из профессорской. Ассистент быстро зашагал по панели, тянувшейся вдоль двора, а Куросима с Фусако — по боковой дорожке через сад. Через каких-нибудь пять минут они обогнули с обеих сторон новый восьмиэтажный корпус и подошли к главным воротам.

Учащённо дыша, ассистент отрицательно качал головой: никакого, мол, следа.

— Но знаете, — начал он слова оправдываться, — они ведь сослались на вас… Сказали, что Куросима-сан поручил.

— Да, они, видно, всё продумали, — ответил Куросима. — Ничего не попишешь, я допустил оплошность.

Похитители уже опередили его почти на двадцать минут. Если они воспользовались машиной, их не догонишь. Было бы естественно прибегнуть к помощи городской полиции, но в Куросиме заговорила гордость чиновника иммиграционной охраны, у которого ещё не было ни одного серьёзного промаха, и он сразу отказался от этой мысли.

— Это наверняка те парни, что были в кафе, — сказана Фусако.

— Я тоже так думаю, — ответил Куросима. — А вы не их сообщница?

Те парни походили на служащих, но в их лицах и повадках было что-то подозрительное. Они странно поглядели на Куросиму, когда он выхватил у Фусако сумочку с пистолетом. Но тогда Куросима не придал этому особого значения, подумал — простое любопытство.

— Моя организация здесь ни при чём! — решительно ответила Фусако. — Иначе я ведь тоже скрылась бы, верно? За полчаса до вашего приезда в университет эти парни слонялись здесь по двору. Поэтому я и насторожилась, когда они зашли в кафе.

Она говорила с такой горячностью, что Куросима невольно сбавил тон.

— Если ваша организация к этому не причастна, то, кроме вас, о сегодняшнем посещении университета знали… — Куросима хотел назвать Ундзо Тангэ, но воздержался (как-никак у него рекомендации от влиятельных лиц из Особого бюро при кабинете министров) и сказал: — Намиэ Лю…

— Вот именно. Это дело рук супругов Лю!

— Откуда такая уверенность? — натянуто улыбнулся Куросима и повернувшись к застывшему в недоумении ассистенту, спросил: — Откуда здесь можно позвонить?

Они вошли в главное здание университет, и ассистент провёл его в вахтёрскую. Городская станция сразу же соединила его с лагерем.

К телефону подошёл поручик Такума. Куросима коротко рассказал о происшествии и попросил послать двух человек из лагерной охраны к китайскому ресторанчику «Весна» в Иокогаме.

— Ну и ну! — воскликнул Такума. — Дело принимает интересный оборот. Надеюсь на успех, но учти, Куросима, для обыска нужен ордер. А достаточно ли у нас оснований…