В подвале главного здания имелся секретный ход. Через него офицеры во главе с майором Н., начальником Убукаты, вышли к зданию внутренней тюрьмы.

Двухэтажная тюрьма стояла посреди внутреннего дворика, который образовали прямоугольные корпуса главного здания. Снаружи этот двор нельзя было заметить. Через секретный ход сюда и препровождались заключённые.

В северной Маньчжурии стояла тогда глубокая зима. В помещении тюрьмы было ужасно холодно.

Тюремное здание имело два крыла; группа военных врачей в белых халатах вошла в подъезд правого крыла. От дверей вёл коридор метра полтора шириной. У входа находилось караульное помещение. По всей длине коридора тянулись полутёмные, с железными решётками одиночные камеры. Через глазок можно было увидеть сидевших в них людей. В камерах сидели китайцы и русские. Были среди них и женщины.

Сначала врачи направились в тюремную лабораторию, находившуюся в конце коридора.

Здесь на длинной скамье в ряд сидели пятеро мужчин, по виду крестьяне. Закованные в кандалы руки они держали на коленях.

У двоих совершенно не было пальцев на руках, а кисти были похожи на обгоревшие обрубки. Ещё у двоих последние суставы пальцев словно обгрызли крысы. У пятого руки были целы, но зато обнажённые ноги были изъедены язвами до костей.

— Опыты по обмораживанию, — пояснил майор Н.

Эти опыты производились следующим образом. Ночью в двадцатиградусный мороз заключённого выводили во двор, подставляли голые руки под вентилятор и при этом время от времени постукивали по ним палочкой, пока звук не становился похожим на удары по дереву.

Или, например, заставляли заключённых окунуть руки в бочку с водой и с мокрыми руками несколько часов держали на морозе. Или в студёные ночи вынуждали подолгу стоять босиком на снегу.

Затем заключённого вводили в помещение. Здесь ему приказывали погрузить руки или нога в тёплую воду, которую постепенно подогревали. Таким образом изучались способы отогревания обмороженных конечностей.

Из лаборатории врачи направились к камерам. Остановившись против одной из них, майор Н. сказал:

— Посмотрите повнимательнее.

На полу сидел худой как скелет человек. Ему можно было дать лет тридцать пять. Драная синяя рубаха была раскрыта на груди, и на коже виднелось несколько багровых язв диаметром сантиметров до пяти.

Надзиратель вошёл в камеру и что-то приказал заключённому. Человек поднялся, сделал несколько шагов и рухнул, как подрубленное дерево.

— Ноги подкашиваются — это один из признаков чумы, — прошептал Убуката своему приятелю.

Из анатомического театра, мимо которого они проходили, нёсся отвратительный трупный запах. Трупы сжигали в специальных печах, дым которых чёрным облаком валил из высоких труб. Тэрада слышал, что тут не один врач сошёл с ума.

Больше Тэрада ни разу не был в этой тюрьме. Но вскоре он снова встретился с Убукатой. Произошло это на полигоне близ станции Аньда. Кругом тянулась голая бескрайняя равнина. Лишь где-то вдали торчали засохшие ивы, похожие на перевёрнутые бамбуковые метёлки.

Полигон этот предназначался для испытания «в боевых условиях» результатов исследований и опытов, проводившихся в лабораториях отряда. Он находился в ведении 2-го отдела, но на испытании присутствовали офицеры 1-го и 4-го отделов.

Из сводок, поступавших с полигона, Тэрада знал, что там производились испытания фарфоровых бактериологических бомб системы Исии, которые сбрасывались с самолётов. Происходило это так.

На полигоне поднимались флаги и зажигались дымовые шашки, с базы отряда прилетал специальный самолёт. Покружив над полигоном, сбрасывал штук двадцать бомб. Бомбы взрывались на расстоянии 100–200 метров от земли, и из них тучками вылетали чумные блохи.

После этого оставалось только ждать, когда блохи доберутся до находившихся на полигоне заключённых, которых через несколько часов подвергали дезинфекционной обработке (чтобы они не занесли с собой блох) и на самолёте отравляли на базу, где наблюдали за результатами испытаний.

Первое испытание прошло неудачно. Причиной этого было то, что испытания производились в разгар лета, когда блохи недостаточно активны.

Тэрада присутствовал во время новых испытаний.

Десять «брёвен» привязали к столбам, вкопанным в землю с промежутками 5 метров. День был холодный, морозный. Заключённые, посинев от холода, дрожали всем телом.

Против каждого из них на расстоянии 10 метров установили баллоны, в которых содержалась культура чумы. К каждому баллону были подведены электровзрыватели.

Когда офицер в белом халате нажал на кнопку взрывного устройства, раздался звук лопающегося стекла. Баллоны разлетелись вдребезги. Бактериальная жидкость вырвалась из них густым паром и стала рассеиваться вокруг. Кто-то испуганно вскрикнул, но остальные, стиснув зубы, злобно смотрели на своих мучителей в белых халатах.

Это был опыт заражения через дыхательные пути, заражения чумной пневмонией, которая заканчивается гибелью больного через 2–3 суток.

— Чепуха, вряд ли что-нибудь из этого получится, — прошептал Тэрада на ухо Убукате.

Действительно, и этот опыт оказался неудачным. Но ещё до того, как он узнал о результатах опыта, Тэрада был переведён в 3-й отдел.

Причины перевода он не знал. Возможно, дело было в том, что он не добился успехов в 4-м отделе. Однако позднее, когда он был интернирован, это обстоятельство оказалось для него спасительным. Дело в том, что в ведении 3-го отдела находились лишь две службы: госпиталь, который обслуживал личный состав отряда, и Служба противоэпидемической защиты профилактики водоснабжения, расквартированная в Харбине. Что касается этой службы, то она существовала в первую очередь как официальное прикрытие секретных целей 731-го отряда.

После перехода в 3-й отдел Тэрада переехал в Харбин: к этому времени он уже получил звание поручика медико-санитарной службы. В соответствии с официальной задачей харбинского филиала он вёл работу по противоэпидемической защите и профилактике водоснабжения всех гарнизонов Квантунской армии. С Убукатой он больше не встречался до самого конца войны. Судя по всему, тот довольно часто наведывался в Харбин по служебным делам, но с Тэрадой они не виделись. До Тэрады доходили слухи, что Убуката слывёт в 1-м отделе одним из наиболее серьёзных и опытных военных врачей. Когда Убуката снова появился перед своим другом, он уже был в роли офицера, укрывающегося от плена, с ним была будущая мать Эммы. Тэрада загорелся желанием во что бы то ни стало спасти их. Основная база 731-го отряда была уничтожена, с прошлым было покончено. Тэрада считал своим долгом помочь Убукате скрыться. Возможно, он думал тогда не только об Убукате, он хотел, чтобы и его собственное прошлое было навсегда вычеркнуто из людской памяти. И побуждал его к этому, возможно не только страх перед победителями, но и страх перед самим собой, перед собственной совестью. Однако Тэрада до сих пор не мог бы ответить на вопрос, правильно ли он тогда поступил.

Попав в плен к русским, он должен был выступать свидетелем на судебном процессе в Хабаровске. Но его так почему-то и не вызвали в суд. Он работал врачом в лагере для японских военнопленных, пока наконец ему однажды не разрешили вернуться на родину.

Вернулся он совсем иным человеком, он уже был не тем молодым медиком, который увлекался поэзией. Дня него начались серые будни рядового сотрудника частной фармацевтической фирмы…

Словно очнувшись от сна, Тэрада бросил пипетку на стол, и вдруг губы, помимо его воли, зашептали стихи Хагивары, которые он когда-то часто повторял в лагере:

«Странно, — подумал он с удивлением, — стихи эти отвечают сейчас моему настроению, пожалуй, даже больше, чем тогда, в лагере…»

Наступило четвёртое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочерёдно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилёг на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на её лице, и от её стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.