— Послезавтра я обязательно с вами поеду, — ответил Кохияма. — А что это за материалы? Над чем всё-таки работал Убуката-сан?

— Я вам, кажется уже говорил. Он изучал культуру микробов, устойчивых к лекарственным препаратам.

— Да, вы об этом говорили, но…

— Да, да, — торопливо добавил Тэрада, — это было темой его научной работы. Точнее, он занимался генетическим исследованием устойчивых к лекарственным средствам кишечных палочек.

И Тэрада. решив, по-видимому, что такой ответ избавляет его от дальнейших расспросов, принялся за овощи. Покончив с едой, он повернулся к окну, за которым блестел канал, маслянисто-зеленоватый в неоновом свече.

На лице Тэрады появилась горькая улыбка, и Кохияма подумал: «Может быть, и его смущает мысль, что кишечная палочка не имеет никакого отношения к воспалению лёгких?..»

— Эмма Убуката работает манекенщицей в ателье мод, — швырнув карандаш на стол, сказала Нобуко Маэдо. — Её мать была из русских белоэмигрантов. Портреты Эммы не раз помещались в еженедельнике «Трибуна нового человека».

Штат отдела науки газеты «Нитто» состоял из четырёх человек, включая заведующего отделом Сомэю. Они занимали уголок в огромной редакционной комнате и сидели друг против друга, поставив свои столы прямоугольником. Сегодня Цурумато — старейший сотрудник отдела — заболел и не явился в редакцию, и еженедельную полосу научных новостей пришлось готовить троим: Сомэе, Кохияме и Нобуко Маэдо.

— Она пользуется такой известностью? — удивился Кохияма.

— Нет, об известности говорить ещё рано, — ответила Маэдо. — Но ведь сейчас такая мода на метисок! Вот она и выплыла на этой волне. У неё красивые глаза, гибкое, как у пантеры, тело, она бесстрашна, даже дерзка, знает иностранные языки. Вы непременно влюбитесь в неё, Кохияма-сан, она в вашем вкусе.

— Возможно, — усмехнулся Кохияма, стараясь скрыть своё смущение.

Начни этой женщине возражать, она обрушит на тебя словесный поток. Повернувшись к Сомэе, он спросил:

— Вы что-нибудь слышали о факторе R?

— Ты хочешь писать об этом в заметке, посвящённой Убукате? — вместо ответа спросил Сомэя.

— Нет, в заметке я лишь укажу, что это было темой его исследований.

— Ну, большего пока и не требуется, — сказал Сомэя. — Нашу полосу читают специалисты, а им нужна квалифицированная научная информация. Разберёмся сами, тогда и напишем подробнее.

— Согласен. Тем более что какими бы устойчивыми кишечные микробы ни были, не можем же мы написать, что они вызвали пневмонию.

Оба улыбнулись.

— О факторе R я кое-что слышал, — сказал Сомэя. — Это носитель наследственности в так называемых эписомах. Открытие принадлежит японским учёным: Анибе из Токийского императорского университета, Отиаи из инфекционной больницы в Нагое, Ватанабэ из университета Кэйо, Накатани из Института экспериментальной медицины и Мицухаси из Гуммского университета. Возможно, это не все, но, во всяком случае, именно они — один за другим — первыми объявили о своём открытии.

Во время войны Сомэя был мобилизован и послан на фронт санитаром. Сразу после окончания войны он стал работать корреспондентом отдела науки и за эти годы приобрёл такие знания, о которых начинающие медики или фармаколога могли только мечтать. В редакционных кругах его даже прозвали «ходячей медицинской энциклопедией». По своим знаниям он вполне мог бы занимать высокий административный пост в органах здравоохранения или в высшей аттестационной комиссии, но он предпочитал оставаться в газете. Многие из его сверстников считали Сомэю неудачником, а молодые журналисты посмеивались над ним, называя за глаза «упрямым чудаком» и «вечным санитаром». Но он был одним из тех журналистов божьей милостью, которые беззаветно преданы своему делу.

Кохияма работал весьма старательно, он собирал для газеты главным образом информацию по медицине и новейшей фармакологии, однако темы для статей, как правило, подсказывал ему всё тот же Сомэя.

— Вашей осведомлённости, Сомэя-сан, можно позавидовать, — проговорил Кохияма. — Скажите, во время войны вы тоже были в Маньчжурии, не так ли?..

— Ты хочешь спросить, не встречался ли я там с Убукатой? Нет. Правда, он учился в Мукдене, но к тому времени он уже окончил университет и, возможно, стал «его благородием военврачом». Я же был рядовым, и к тому же нашу часть всё время перебрасывали с места на место: из Дайрена[2] в Мукден, из Мукдена в Синьцзин, потом в Харбин. А в конце войны меня неожиданно направили санитаром в пограничный отряд, стоявший в Хуцуне, на северо-востоке Маньчжурии. И вот оттуда-то, не успев даже осмотреться, и угодил прямо в Сибирь.

До сегодняшнего дня Кохияма как-то всегда забывал, что Сомэя участвовал в войне и побывал у русских в плену. Он никогда об этом не расспрашивал своего шефа. Но сегодня был особый день.

Странные люди это среднее поколение! Чертовски работоспособные, умные и по большей части добрые, порой даже чересчур добрые. Но иногда они вдруг поворачиваются к тебе другим своим лицом и кажутся тогда непонятными, загадочными, а подчас даже страшными. Как проявило себя на войне поколение Убукаты, Тэрады или даже Сомэи? Сколько на их совести убитых или искалеченных людей? Когда Кохияма думал об этом, его охватывало смешанное чувство страха и отвращения.

Кохияма считал, что его поколение тоже кое-что испытало. Его студенческие годы совпали с годами борьбы против так называемого договора безопасности. Окончив английское отделение литературного факультета университета Кэйхоку, он целый год не мог никуда устроиться. И вовсе не потому, что был активистом Всеяпонского студенческого союза, а просто потому, что литературный факультет университета считался главным опорным пунктом этой организации. Только год спустя ему удалось поступить на работу в «Нитто».

Но он не слишком горевал от того, что целый год вынужден был просидеть без дела. Втайне он скорее даже гордился этим.

Люди, живущие в одно и то же время, на самом деле часто переживают разные эпохи, и подчас им трудно понять друг друга. Бывают моменты, когда это особенно остро чувствуется. Именно такой момент переживал сейчас Кохияма.

— А вы знаете Кёити Тэраду из Института фармакологии Гоко? — спросил он.

— Тэраду?.. Позволь, позволь… — Сомэя задумался.

— По его словам, они с Убукатой однокашники, вместе учились в университете в Маньчжурии.

— Ты как будто задался целью вызвать духов сороковых годов, — усмехнулся Сомэя. Он снял очки, близорукие глаза часто замигали. Такая у него была привычка, когда он задумывался или старался что-либо вспомнить. — Подожди! Был у нас в Сибири, в Чите, солдат по фамилии Тэрада. Однажды утром его неожиданно вызвали к начальству, и больше он не вернулся. Позднее я слышал, что был он офицером медицинской службы, подозревался как военный преступник, а в лагере скрывался под видом рядового солдата.

— А в чём конкретно его подозревали?

— Не помню. Впрочем, имя у того было другое: не Кёити, а Киёси. Возможно, это совсем не тот, о ком ты спрашиваешь. Тот был человек мрачный, неразговорчивый… увлекался поэзией. Родом он был из Маэбаси и особенно почитал он своего земляка поэта Хагивару. Вечно бормотал его стихи. Фамилия Тэрада не такая уж редкая, наверное, именно поэтому я хорошо её запомнил.

На другой день Кохияма встретился с Тэрадой возле станции электрички «Парк Инокасира»

— Так, значит, в Сибири, в Чите… — с места в карьер начал Кохияма.

У Тэрады от удивления поползли кверху брови.

Осеннее солнце уже клонилось к закату, и его лучи ярко освещали побелённые стены маленького вокзальчика, полосатые красно-синие тенты лавок, телефонные будки. Но эстакаде прогромыхала электричка. Тэрада медленно шагал впереди, словно следуя за своей собственной тенью.

— …Говорят, что вы там часто читали стихи Хагивары?

— Я и сейчас кое-что помню из его стихов, — спокойно ответил уже вполне овладевший собой Тэрада. — Вот, например: