— Они тоже получили письмо с таким же содержанием. Примерно с таким же.

— Я не спорю, какие-нибудь сантиметры и мы могли бы сэкономить, если хорошенько поднатужиться…

— Выслушайте, Вильям, мой совет! Если мы покажем, что способны сэкономить хоть один сантиметр, с нас спросят два, если покажем, что способны на два, спросят четыре. В комиссии будут люди, с которыми мы за долгое время дружно сработались, но будут и молодые, среди них бывают недоумки, которые любят выскочить… Не дай бог, если они ухватятся за этот один сантиметр… Они об этом целые дни, а может и годы будут говорить!

— В котором часу завтра ожидается комиссия?

— В час.

— Я отберу самые узкие тюки и приготовлю выкройки больших размеров. Комиссия будет счастлива, если вообще сумеет уложиться в норму… С вашего разрешения, конечно.

Валентина засмеялась. У нее был исключительно звонкий смех, никогда раньше Вильям не слышал, как она смеется.

— Разрешить я не могу вам ничего, ведь у нас с вами и разговора никакого не было.

На следующий день решением комиссии гражданин Элдманис или Фелдманис, или как его там, был признан идиотом, одержимым манией доброй воли, но из-за отсутствия обратного адреса официальный ответ ему послать не могли.

Справедливости ради надо заметить, что автор письма, который скрывался под псевдонимом Фелдманис или Элдманис, не очень-то разбирался ни в кройке, ни в шитье. В настоящее время он занимается сельским хозяйством, зовут его Вилберт Зутис, и отнюдь не возвышенные мотивы побудили его писать директору «Моды» Андрею Павловичу.

Когда Вилберт поливал шампиньоны теплой водой, у него появилась мысль, что письма могли бы благожелательно настроить судей, когда он вместе с Аргалисом и Цауной сядет на скамью подсудимых. Он даже представил себе, как встает и говорит полушепотом:

«Уважаемый суд, я сделал все, чтобы прекратить деятельность преступной группы, я был твердо убежден, что она действительно прекратилась и только поэтому я не сделал милиции личное письменное признание. Уважаемый суд имеет возможность убедиться в правдивости этих слов — мой адвокат приобщил к делу квитанции обоих заказных писем, они прикреплены к положительной характеристике, которую подписал председатель колхоза «Вирпени».

Кроме того, Зутис надеялся, что в «Моде» действительно сократят нормы расхода ткани, и бывшим компаньонам хищение больше не удастся. А если хищение прекратится, то появилась бы и реальная надежда на то, что оно канет в омут забвения.

Хотя рост материального благосостояния у мошенников был разным, кое-что перепадало и тем, кто был помельче.

Джонг был доволен, что впервые в жизни получил какую-то независимость, он казался себе более важным и значительным. Он жил у сестры, набил полный шкаф консервативными двубортными костюмами и развлекался почти по-пуритански — ходил в оперу и оперетту, сытно ужинал в ресторанах, не увлекаясь выпивкой, и среди официантов и швейцаров слыл как клиент, дающий щедрые чаевые.

Об устройстве своей жизни Джонг почти не заботился. Так много разных женщин пытались устроить его жизнь, что ему даже думать на эту тему уже не хотелось. Он решил, что пока надо радоваться жизни как таковой, а уж потом какая-нибудь охотница с сетями для него найдется.

На вечер, который устроила «Мода» в честь Женского дня, Джонг явился в суперэлегантном желто-коричневом костюме в полоску, великолепно танцевал вальс и танго, выделывая разные туры, целовал дамам ручки и угощал их в буфете шампанским.

После танца Валентина Мукшане пригласила его за столик, где сидела администрация: выглядело не совсем красиво, что за ним сидят одни женщины: Андрей Павлович подхватил насморк, и жена не выпустила его из дома.

Джонг по очереди танцевал со всеми дамами за своим столиком, произнес с полдюжины толковых тостов — писание красивых писем не было единственным его призванием — и предложил в этот вечер петь песни только о женщинах.

— В тихом Кемери, в тихом домике, жила Аннушка, раскрасавица… — начал он сильным голосом, и весь зал подхватил.

Джонг стал как бы центром зала, конечно, это произошло оттого, что сидел он за столиком администрации, потому что в «Моде» никто не мог соперничать с ним в солидности, а остальные мужчины были здесь просто приглашенными.

Джонг рассказывал своим дамам допустимо пикантные анекдоты и удивил их тем, что регулярно посещает оперу, а также рассказал, какие интересные разноцветные перья бывают на шляпах у героев.

Валентина приметила Джонга давно: да и как можно не заметить мужчину на фабрике, где сильный пол не превышает пяти процентов общего числа работающих, но она никогда и подумать не могла, что он может быть таким остроумным и приятным кавалером. Она смотрела на Джонга слегка прищурившись, грудь ее волновалась, она ждала дамский танец. Она сегодня была одета с изысканной элегантностью и даже курила не папиросы, а сигареты, чтобы не нарушить этой элегантности. Валентина ждала дамский танец, чтобы пригласить Джонга и, пока еще другие пары не поднялись, танцевать с ним посреди пустого зала, потому что ей так нравилось и танцевала она хорошо.

Джонг тем временем рассказывал необыкновенные случаи из жизни известных актеров, о которых наслушался, будучи рабочим сцены. За столом он держался свободно, ему не приходилось думать, как и чем едят маслины, как держать поданную салатницу и в какие рюмочки наливать ликер — посещая рестораны, тоже можно кое-чему научиться.

Приглашение Валентины на танец подсказало Джонгу, что он ей не неприятен, но его все еще смущали ее элегантность и занимаемая должность.

И в конце вечера он попросил у Валентины разрешения проводить ее домой и не получил отказа.

На улице стоял леденящий холод. Валентина была в шубе, мягкость которой чувствовал и он. И сознавая, как великолепно они выглядят вместе, он как бы свысока поглядывал на прохожих.

На улице Джонг внезапно лишился дара речи — они шли молча. К счастью, Валентина истолковала это по-другому. Джонг вдруг попал в ситуацию, в какой раньше не бывал. Рядом с ним шла женщина, которая ему очень нравилась, но которая знала, что он всего-навсего заведующий каким-то складом. А не знай она этого — что бы изменилось? Она умная и образованная, такой не наболтаешь, что он заместитель директора, и не наплетешь что-нибудь про собрания, она спросит конкретно, ей не наплетешь и про то, что его ждет государственная премия за чертежи — стоит ей спросить его про линии «А», про пунктирные или осевые линии — и он тут же сядет в лужу, потому что про эти линии слышал только краем уха. Нет, тут его виды невелики, поэтому лучше отступить с честью.

— Мы пришли, — Валентина остановилась возле нового многоэтажного дома. — Я живу здесь.

— Было очень приятно познакомиться поближе, — пробубнил Джонг, целуя протянутую руку.

— Благодарю… Не хотите ли чашечку кофе?

Джонг не был бы Джонгом, если бы в конце концов не ляпнул что-нибудь невпопад.

Когда Валентина поставила на стол дымящийся кофейник и печенье, Джонг стал плести, как в будни он обычно пьет гранулированный кофе «Негзпеу» и таким образом каждое утро экономит несколько минут. На прямой вопрос, где можно достать такой кофе, Джонг, разумеется, ничего не мог придумать лучшего, кроме «дяди в Австралии», который присылает ему посылки. Ткань для всех его костюмов куплена не в комиссионке, как можно было бы подумать, а прислана тем же дядей. Кофе «Негзпеу», по его словам, упакован в коричневые жестяные банки с золотыми надписями и герметичной крышкой.

— У вас старый и богатый дядюшка, — сделала вывод Валентина, усевшись рядом с Джонгом. Кофе был сервирован на лакированном журнальном столике, и сидеть можно было на кушетке со спинкой или в кресле, но, войдя в комнату, Валентина открыла окно, и теперь кресло оказалось на сквозняке.

— Он недавно умер. Оставил довольно приличное наследство, но мне сказали, что налоговые отчисления будут большими. Я принесу как-нибудь и покажу фотографии похорон — красивые цветные снимки.