Уже с первых слов Лескова Пустыхин решил, что тот требует неосуществимого. Для Пустыхина это означало одно: Лескова нужно осадить. «Завод без людей! — думал он, угрюмо усмехаясь. — Крепенько формулирует. Для газетной статьи подойдет, а в чертеж не уложится!»

И когда Лесков после работы явился в комнату металлургов, между ним и Пустыхиным состоялся откровенный разговор, все поставивший на свои места. Пустыхин для удобства пересел со стула на стол.

— Выкладывайте! — сказал он почти приветливо. — Какие вы у меня обнаружили уклоны, загибы и перегибы? Правые, левые, продольные или поперечные?

Лесков повторил то, что уже днем сказал о проекте. Задание Пустыхина создает впечатление, что новая техника внедрена во все процессы, но это только видимость. Автоматических регуляторов много, а автоматизированного производства нет — осталась масса ручного труда! Вот что его, Лескова, бесит — они делают пустое дело. Телеграмма Неделина требует совсем другого.

Пустыхин слушал Лескова внимательно. Его живые темные глаза то улыбались, то вспыхивали иронией, то делались вдруг серьезными и ласковыми. Он лицом и глазами словно подбодрял и подталкивал: вали, не стесняйся, тут все свои. Но Лесков не умел спорить. Он иссяк уже на третьей минуте, смутно чувствуя, что не опровергает ошибки проекта, а только бранится, отвергая его в целом.

— Хорошо! — сказал Пустыхин с одобрением. — Очень искренне! Приятно работать с человеком, который верит в то, что слова — это не слова, а дела. Впечатление такое, как будто выпил чего-то освежающего.

— Это не ответ! — крикнул Лесков запальчиво. — Прошу разобрать мои аргументы по существу!

— А это и есть существо ваших аргументов, Александр Яковлевич, — то, что вы молоды и неопытны. Сейчас я оглушу вас одним-единственным вопросом, и после ответа на него вы будете мертвы. Понимаете, мертвы! Вопрос таков: что вы предлагаете?

Лесков изумился:

— Как что предлагаю! Именно то, о чем говорится в телеграмме Неделина, — комплексную автоматизацию! Никакого ручного труда, работают одни машины, люди лишь наблюдают за машинами. Только такое производство надо проектировать.

Пустыхин с торжеством стукнул ладонью по столу.

— Вот тут я вас и поймал, дорогой Александр Яковлевич. Такого производства нет. Что вы на меня уставились? Повторяю: нет его, этого вашего совершенного, полностью автоматизированного металлургического производства, завода без людей, с цехами на замке. Нигде нет: ни у нас, ни за границей. Это производство еще только рождается в умах исследователей, в тигельках лабораторий, и никто не знает, каково оно будет.

Лесков знал, что именно это возражение выдвинет против него Пустыхин, и подготовился — сейчас начинался настоящий бой.

— Ну и что же? — сказал он с вызовом. — Знаю, что подобного производства еще нет. Тем более надо его создать, раз оно не существует. Разве не в этом задача проектировщика — разрабатывать то, чего до него и в помине не было, а вовсе не повторять зады? Срочно закажем промышленности новые машины…

— А пока будут разрабатывать новые машины, мы на целые годы сложим ручки на животе? — спокойно заметил Пустыхин. — Удивительная у вас фантазия, Александр Яковлевич! Вы, кажется, думаете, что вся жизнь вращается на подшипниках ваших желаний? Поймите нашу реальность: площадка для проектируемого завода уже подготавливается, мы не можем ждать недели, а вы предлагаете потратить годы на исследования и разработку! Вы, как фанатик, свято верите в каждое пышное название, за которым ничего важного и нового не кроется.

— Как ничего? — чуть ли не крикнул Лесков.

— Ничего! — с силой повторил Пустыхин. Он решил говорить начистоту: мальчишку следовало поставить на место, чтоб он не наделал неприятностей. — Скажите, пророк автоматизации, в какую сумму должна обойтись перестройка всей металлургической цепочки по вашему плану? Это ведь новые агрегаты, оборудование, размещение зданий и прочее. Я понимаю, вам трудно указать точную цифру. Никто ее не укажет. Я прошу дать грубую оценку.

— Ну, это очень приблизительно, — сказал Лесков, замявшись. — Думаю, что-нибудь вроде четверти сумм, отпущенных на завод в целом.

Пустыхин кивнул головой.

— Именно. Порядок дополнительных затрат вы оценили правильно. Но завод, да будет вам известно, обойдется свыше двух миллиардов рублей, а четверть составит ровно пятьсот миллионов. Улавливаете, дорогой? Неделину же отпускают дополнительно семьдесят миллионов. Неужели академики Госплана не знают, что они делают? Неужели они не понимают того, в чем так хорошо разбираемся мы с вами? Чепуха, все они знают! Просто и в мыслях у них не было требовать от нас революции, о которой вы мечтаете. Понимаете ли вы теперь, что формула «комплексная автоматизация» — только хлесткая фраза, некрепкая голова от нее кружится, а в сущности — это фикция, ярлык очередной кампании.

Лесков был сражен. Растерянный, он смотрел на Пустыхина. Тот болтал ногами, сидя на столе, и светил проницательными глазами. Он наслаждался разгромом, учиненным Лескову. Он знал, что против таких аргументов возразить нечего.

— Вот так, дорогой Александр Яковлевич, — подвел он итоги. — Давайте бросим утопии. Слова останутся словами, а дело делом. Мы займемся, как всегда, делом.

Лескова, однако, разгромить было легче, чем заставить признать поражение. Он сказал упрямо:

— Я все-таки буду отстаивать свой план — требовать разработки новых машин, а не ориентироваться на готовенькое. Можно в конце концов добиться увеличения ассигнований. Уверен, что Неделин посмотрит иначе, чем вы. И на техсовете я тоже с этим выступлю.

Выговорив все это, Лесков вызывающе посмотрел на Пустыхина.

— Что ж, выступайте, — холодно ответил Пустыхин после недолгого молчания.

Больше они не спорили. Лесков удалился, Пустыхин соскочил со стола и задумался. Если бы Лесков увидел сейчас обычно веселого и насмешливого Пустыхина, он бы возликовал: противник его был мрачен и раздражен. Одного, только одного он не сказал Лескову, один слабый пункт не расшифровал, а мальчишка с какой-то безошибочной интуицией все бьет и бьет по этому месту. А может, у него не интуиция, а логика, может, он прав, этот мальчишка? Смотри, с каким убеждением спорит, как горячо и искренне! Молодец все же! Вздор, прав он, Пустыхин, как уже десятки раз бывал прав в спорах с другими мальчишками. Все это очередная кампания, ничего больше. Развитие техники идет своим порядком, это — глубинное течение, а наверху кипят поверхностные бури — кампании. Лесков теперь поднимет крик, и этот крик понесется по ветру новой кампании. Свою фантастику он прикроет модными фразами. Против мыслей можно спорить, идею можно опровергнуть. А против модных фраз защиты нет. Лесков завопит: «В проекте узаконивается ручной труд, какая же это автоматизация?» И все с ужасом закачают головами: «Ах, нехорошо, нехорошо! Ручной труд, говорите? Кошмар!» Ручной труд сохранится, конечно, но дело будет стоять, нервы им потреплют. Техника остается техникой, она развивается шагами, скачками, а не взрывами, как того хочется всяким мальчишкам. Это истина, такая же истина, как то, что солнце встает на востоке, а детей рожают женщины, — глупая, банальная, святая правда. Легче ему, Пустыхину, от сознания, что правда на его стороне, не станет. За правду тоже бьют, и больно!

— А ты уже и испугался? — вслух с презрением спросил себя Пустыхин. — Поджилки затряслись? Что-то раньше я в тебе, друг, трусости не замечал!

Он продолжал размышлять. Итак, примирение с Лесковым не состоялось, будет драка. Что ж, подеремся! Он, Пустыхин будет драться не из амбиции, а за важное дело, чтобы разрабатываемый им завод быстрее вступил в строй, скорее дал необходимую стране продукцию. Лесков, возможно, найдет сторонников, таких же прожектеров, но и он, Пустыхин, тоже не окажется в одиночестве. Сейчас главное — убедить Неделина, чтоб он не поддался Лескову. Черт его знает, с какими настроениями Неделин приедет из Москвы! Телеграмма его, прямо сказать, туманна.