Лесков начал свою речь заготовленной заранее фразой:

— Товарищи, я позволю себе… — но вдруг забыл, что именно он собирается себе позволить. Тщательно разработанный план выступления пропал, словно его утянули из-под руки. Лесков заглянул в блокнот, там мелькали какие-то знаки, слова и цифры, у него не было времени разбираться в них, — речь сама неудержимо рвалась, свободная ото всех расписаний, гневная и вдохновенная. Лесков сразу ударил по тому, что, по его мнению, составляло главное зло сегодняшнего совещания, по тому, о чем говорить не полагалось, хотя все понимали, что как раз в этом суть.

— Мне кажется, мы забавляемся игрой теней, — сказал он едко. — Вот слушаешь — и представляется, что идет горячий спор об одежде андерсеновского короля: одни с гордостью утверждают, что выполнили все установки по линии кройки и шитья, другие жалуются, что по их особенной части — строчке швов — задано излишне много работы, третьи, охваченные благородным негодованием, критикуют необоснованную трату золота и шелков. А король — гол, товарищи, гол, несмотря на всю сутолоку и шум вокруг его мнимой одежды!

Неделин нахмурился: Лесков выступал слишком развязно. Неделин покосился на Крюка, тот невозмутимо рисовал на листе для заметок маленьких чертиков с собачьими хвостиками крючком. Зато Пустыхин наслаждался: он откинулся на спинку стула, в упоении закрыл глаза. Самый опасный из его соперников совершал непоправимую глупость — возносил спор в такую высь, где уже нет высоты, а одна пустота. Он не критиковал недостатки, но все отвергал и всех оскорблял. «Бей, бей! — молчаливо поощрял его Пустыхин. — Когда зеркало в осколках, никто не интересуется, было ли оно кривым, кидаются хватать хулигана». Он все же отмечал некоторые достоинства. «Хлестко! — сказал он про себя с уважением. — Паренек умеет живописать яркие картины. Жаль, что в проектировщики пошел, ему бы в фельетонисты — мелких головотяпов пужать».

Пустыхину, однако, тут же пришлось отказаться от этого радостного заблуждения: уже не фельетонные насмешки, а цифры появились в речи Лескова.

Лесков с вызовом бросил собранию сведенные им в таблицу данные: на каждую тысячу человек, занятых на заводе, семьсот — больше половины — будут трудиться на подсобных немеханизированных работах.

— Как можно говорить о передовой технике, о скачке на высшую ступень, когда себестоимость продукции определяют у вас неквалифицированные люди, чернорабочие? — страстно обратился он к Пустыхину. — Вы понимаете этот абсурд: работает совершенный конвейер, а детали тащат к нему на спине? Да это же все равно, что настилать ковры прямо по грязи.

Цифра на инженера действует сильнее, чем эмоция, техник мыслит цифрами. Число, словно взрывчатый заряд, несет в себе энергию, оно подставляет собой своеобразный концентрат дел, отношений и свойств, за ним стоят люди и вещи. Пока Лесков нападал на проект словами, зал был холоден, из него словно струилась настороженность и недоверие. Но сейчас Лесков дрался цифрами, он с ликованием ощущал, что стоявшая перед ним стена колеблется и поддается нажиму. Он видел угрюмое лицо Пустыхина, восторженного Бачулина. «Крой, Санечка, крой!» — кричали его глаза. А Неделин растерялся: ему все больше нравилась мысль Лескова, но по-прежнему не нравился его тон. Лесков вносил недопустимую страстность в технический спор. Что бы стоило по-хорошему: «Новый вариант, товарищи, бесспорно, на уровне новейших достижений, но сам этот уровень можно еще немножко приподнять». И тут же конкретные предложения в порядке усовершенствования. Человеку со стороны может показаться, что они, неделинцы, занимаются очковтирательством, и только Лесков, великий одиночка, все это вывел на чистую воду. И Крюк, вредный сопун, что-то все заносит в свои бумаги, пойдет потом кляузничать в министерство — не отбрешешься! А все же это правда: ужасно много остается ручного труда! Разве не сказали ему в Москве: «С варварством этим, ручным трудом, пора кончать!»?

Когда Лесков закончил, Неделин строго заметил Пустыхину:

— Что же это получается, Петр Фаддеевич? Вроде концы с концами не сходятся. Вы утверждаете, что достигнут высокий уровень автоматизации, а на поверку сказывается, завод старого типа — ручной? Давайте, давайте, требуется разъяснение!

Пустыхин поднялся со своего стула. Он был бледен и решителен. Он знал: сейчас с Лесковым будет покончено, — или он, Пустыхин, потерпит провал, какого еще, не ведал в жизни. Он раньше всех, раньше самого Лескова почувствовал изменение настроения техсовета. Произошло самое страшное, что могло случиться: массовое отравление модными, неотразимыми фразами. Лесков напустил целое облако смертоносного тумана слов, ловко пронизав его послушными цифрами. И вот результат: даже Шур затих в углу, даже неукратимый Шульгин потерялся — они нападали на Пустыхина, как на фантазера, а фантазер оказался жалким пределыциком.

Высоко подняв голову, Пустыхин бросил собранию:

— Я буду отвечать на вопросы, товарищи, я сам буду их задавать!

Лесков, возвращаясь на свое место, прошел мимо Пустыхина. Они столкнулись взглядами, как лбами. И хотя Лесков уже торжествовал победу, он первый опустил глаза: столько энергии и веры в свою правоту было во взгляде Пустыхина. Этот пустяк на минуту испортил радостное настроение Лескова. Бачулин влюбленно шепнул ему: «Санька, да ты у меня башка! Смотри, выдвину тебя в Верховный Совет!» Усевшись, Лесков мысленно возвратился к своей речи. Он переживал ее, словно слушал со стороны. Нет, очень неплохо получилось! Они важно ходили на сцене и декламировали о выполнении установок по одеванию голого короля. А он, Лесков, одним ударом обрушил их размалеванные декорации. И вот реальность: на подмостках ошалело снуют камергеры и дамы, а за ними грязные стены, театральная ветошь и злой шип режиссера: «Митька, черт, сияния убавь!» Попробуйте, дорогие товарищи, в этих условиях разыгрывать свои парадные сценки!

Пустыхин между тем пункт за пунктом опровергал Лескова. В его голосе слышались те же, странные для технической дискуссии нотки страсти и негодования. Зачем заниматься демагогией, товарищи? От них что требуется? Минимум ручного труда? Минимум не значит полное отсутствие. Почему уважаемый Лесков забывает о решающем, о том, что у них тысяча человек остается там, где на других заводах занято две тысячи? Поймите наконец, нельзя вносить в чертежи еще не существующие машины! Он, Пустыхин, инженер, а не романист, он не повести для юношества пишет, а проектирует заводы, которые завтра же должны давать продукцию. В этой связи он обращается к руководителю автоматики с одним, только одним вопросом и просит ответить без экивоков, прямо и честно.

Пустыхин повернулся к Лескову, за ним в ту же сторону повернулся весь техсовет. Лесков встал, как ученик, вызванный к ответу. Он сразу понял, о чем его будут спрашивать. Он невольно усмехнулся… Нет, далеко ему до Пустыхина! Вот сейчас на него обрушат вопрос, острый, как меч, и сразят этим вопросом, как мечом. Пустыхин, сверля Лескова возмущенным взглядом, продолжал:

— Можете ли вы утверждать, что мы отказываемся внедрять какие-либо существующие машины, облегчающие труд человека?

— Нет, не могу этого сказать, — ответил Лесков, и по залу пронесся шум.

Пустыхин с силой опросил снова:

— Значит, все существенное из реально имеющегося мы учли?

И на это Лесков ответил:

— Да, учли.

Он тут же попытался перехватить инициативу: они, проектировщики, должны подталкивать промышленность, а не плестись у нее в хвосте. Но никто его не слушал. Напряжение, охватившее зал, разом спало. Собрание гомонило, распадаясь на десятки спорящих голосов. Лесков, вдруг всеми забытый, сел.

Один Неделин с сочувствием смотрел на Лескова. Он сожалел о его поражении, хотя и радовался спасению чести проекта. Неделин постучал карандашом о графин и сказал:

— Слово Владимиру Семеновичу Крюку.

Крюк начал с того, что рад деловому обсуждению. В целом ему представляется, что работа над проектированием завода идет неплохо, предприятие получится вполне современное и передовое. Кое-кто из товарищей желает большего — что ж, желание законное, нужно стремиться вперед, кто отстанет, того бьют. Он, Крюк, всячески приветствует подобные устремления, если при этом, конечно, не теряется чувство реального. Короче, он одобряет основные идеи проекта — такая серьезная организация, как их контора, безусловно, окажется на высоте. Одно его смущает: комбинат строится, скоро подойдет очередь и металлургического завода. А где чертежи? Где спецификации, на оборудование? Где заявки на материалы? Не о характере завода надо спорить, а о том, как ускорить выдачу готовой технической документации.