Нерульф презрительно рассмеялся: «Нашла дурака! Я не так прост, как может…» В этот момент Нерульф почувствовал, как что-то прикоснулось к его руке, опустил глаза и увидел длинные влажносерые пальцы с подушечками на концах и выпуклыми шишечками суставов. Сдавленно что-то выкрикнув, Нерульф неуклюже отступил, увязая в болотной грязи и размахивая шпагой.

Друн и Глинет отбежали подальше, остановились и посмотрели назад.

Нерульф медленно отступал, путаясь в камышах, от гецептора, угрожающе тянувшего вперед длинные руки с растопыренными длинными пальцами. Нерульф пытался фехтовать — ему удалось проткнуть гецептору плечо, на что чудище ответило печальным укоризненным шипением.

Время настало. Друн позвал: «Дассенах! Ко мне!»

Шпага вырвалась из пальцев Нерульфа и прилетела в руку Друна. Друн хмуро вложил ее в ножны. Гецептор рывком наклонился, обнял завопившего от ужаса Нерульфа и увлек его в болотную жижу.

Стало темно; на небе зажглись бесчисленные россыпи звезд. Друн и Глинет взобрались на самый верх поросшего травой холма в нескольких шагах от дороги. Собрав охапки травы, они приготовили удобную постель и растянулись на ней, радуясь тому, что их уставшие конечности нашли покой. Полчаса они смотрели на звезды — большие, горящие мягким белым светом. Вскоре у них начали слипаться глаза и, прижавшись друг к другу, чтобы согреться, они крепко проспали до самого утра.

Проведя в странствиях два сравнительно безмятежных дня, Друн и Глинет вышли на берег широкой реки, которая, по мнению Глинет, не могла быть ничем, кроме Мурмейля. Перед ними был массивный каменный мост через реку — здесь кончалась древняя кирпичная дорога.

Перед тем, как вступить на мост, Друн трижды позвал сборщика пошлины, но никто не появился и никто не помешал им перейти по мосту.

Теперь предстояло выбрать одну из трех дорог. Первая вела на восток по берегу реки. Другая, прибрежная дорога позволяла идти вверх по течению. Третья удалялась на север, но блуждала зигзагами, словно в нерешительности, то в одну, то в другую сторону.

Друн и Глинет отправились на восток и два дня шагали по берегу, наслаждаясь чудесными видами. Было солнечно и тепло. Глинет заметно воспрянула духом: «Только подумай, Друн! Если бы тебя действительно преследовала неудача, мы бы промокли до нитки под холодным дождем или замерзли бы в снегу!»

«Хотелось бы верить в лучшее».

«Какие могут быть сомнения? Посмотри, сколько тут прекрасных сочных ягод! Разве это не удача?»

Друн уже склонялся к тому, чтобы согласиться с подругой: «Может быть».

«Не может быть, а именно так! Давай больше не говорить о заклятиях, порчах, наговорах и сглазах», — Глинет побежала к густому кустарнику, окаймлявшему небольшой ручей там, где он впадал в Мур-мейль из расщелины в скалах.

«Подожди! — остановил ее Друн. — Осторожность никогда не мешает». Он громко спросил: «Кто-нибудь запрещает собирать эти ягоды?»

Ответа не было, и они наелись до отвала сладкой спелой ежевикой.

Некоторое время они лежали, отдыхая в тени. «А теперь, когда мы почти вышли из леса, пора подумать о том, что делать дальше, — сказала Глинет. — У тебя есть какие-нибудь планы?»

«Разумеется! Мы будем странствовать из одной страны в другую, пока не найдем моих родителей. Если я действительно принц, в конце концов мы поселимся в замке — и я потребую, чтобы тебя тоже сделали принцессой. Тебя нарядят в роскошное платье, у тебя будет карета, мы снова заведем кота и назовем его Петтисом».

Смеясь, Глинет поцеловала Друна в щеку: «Я не прочь пожить в замке. И мы наверняка найдем твоих родителей — не так уж много на свете принцев и принцесс!»

Наевшись и согревшись, Глинет захотела спать. Веки ее опустились, она задремала. Друн не хотел спать. Ему стало скучно, и он решил сходить вверх по течению ручья — посмотреть, куда ведет тропа. Пройдя сотню шагов, он обернулся. Глинет безмятежно спала. Друн прошел еще шагов сто, и еще. В лесу, казалось, царила необычная тишина. Кругом росли гигантские деревья — выше всех, какие Друн когда-либо видел; их далекие кроны образовывали сияющий светло-зеленый свод.

Тропа поднималась на небольшой каменистый холм. Друн взошел на вершину, откуда открывался вид на тенистое озеро, окруженное высокими вязами. По мелководью бродили пять обнаженных дриад — грациозные создания со светло-розовыми губами и длинными бежевыми волосами; маленькие упругие груди, стройные бедра и милые лица делали их невыразимо привлекательными. Так же, как у фей, у них не было волос нигде, кроме как на голове; так же, как феи, они казались состоящими из материи не столь грубой, как мясо, кровь и кости.

Минуту-другую Друн стоял, зачарованный, но вскоре его обуял неожиданный страх, и он стал потихоньку отступать в тень.

Его заметили. Послышалась перекличка недовольных звонких голосков. Дриады разбросали по берегу озера ленты, которыми перевязывали свои бежевые волосы. Смертный, схвативший такую ленту, приобретал власть над дриадой и мог заставить ее делать все, что угодно, до скончания веков — Друн этого не знал.

Одна из дриад быстро провела рукой по поверхности озера, направляя брызги в сторону Друна. Брызги взметнулись в воздух, сверкнув в солнечных лучах, и превратились в рой маленьких золотистых пчел. Пчелы бросились Друну прямо в глаза и стали жалить, жужжа и кружась. В глазах у Друна потемнело — он больше ничего не видел.

Потрясенный, Друн закричал и упал на колени: «Феи, вы ослепили меня! Я случайно вас увидел, я не хотел… Вы слышите?»

Ему ответил только шорох листвы, потревоженной послеполуденным ветерком.

«Феи! — взмолился Друн, плача горькими слезами. — За что вы меня ослепили? Я вам ничего не сделал!»

Лес молчал — ему вынесли безжалостный, бесповоротный приговор.

Спотыкаясь, Друн пробрался вниз по тропе, ориентируясь на слух по журчанию ручейка. На полпути он встретил Глинет — та проснулась и, не обнаружив поблизости Друна, пошла его искать. Она сразу поняла, что произошло что-то ужасное, и подбежала: «Друн! Что такое? Что случилось?»

Глубоко вздохнув, Друн попытался придать голосу уверенность, но, несмотря на все усилия, голос его дрожал и прерывался: «Я прошелся вверх по тропе. Увидел дриад, купающихся в пруду. Они напустили пчел мне в глаза, и теперь я ничего не вижу!» Друн судорожно сжимал в руке свой талисман, с трудом сдерживая рыдания.

«О, Друн! — огорченно сказала Глинет. — Открой глаза пошире, дай посмотреть».

Друн поднял голову и раскрыл глаза: «Что ты видишь?»

«Как… странно! — неуверенно ответила Глинет. — У тебя в глазах круги золотого света, один внутри другого, разделенные темными полосками».

«Это пчелы! Они наполнили мои глаза жужжанием и медом!»

«Друн, бедный Друн! — Глинет обняла его, поцеловала и постаралась утешить как умела. — Почему они такие злые?»

«Я знаю, почему, — упавшим голосом ответил Друн. — Семь лет сплошных неудач. Интересно, что еще со мной стрясется? Тебе лучше держаться от меня подальше…»

«Друн! Как ты можешь такое говорить?»

«.. чтобы не упасть в ту же яму, куда я обязательно упаду».

«Я тебя никогда не брошу!»

«Глупости! Я уже хорошо понял — мы живем в ужасном, жестоком мире. Все, что ты можешь сделать в этом мире — это позаботиться о себе. Оставь меня».

«Но я тебя люблю больше всех на свете! Мы как-нибудь выживем! И когда пройдут семь лет, тебе всегда будет сопутствовать удача!»

«Но я ослеп!» — закричал Друн, снова не в силах сдерживать дрожь в голосе.

«Слепота может быть временной. Она вызвана волшебством — значит, волшебство может тебя исцелить. Как ты думаешь?»

«Надеюсь, ты права, — Друн сжал в руке талисман. — Хорошо, что я не знаю страха — даже если мне самому тут нечем гордиться. Подозреваю, что в глубине души я жалкий трус».

«С талисманом и без талисмана — ты отважный Друн, и мы с тобой выживем в этом мире, так или иначе».

Друн немного подумал и вынул из сумки кошель: «Лучше тебе его носить. А то мне опять повезет, и его стащит какая-нибудь ворона».