Мой первый рабочий день. В психиатрической лечебнице имени Святого Виктора в Висконсине. Не самое лучшее место для работы двадцати пяти летней девушки? Не то слово. Я училась на медсестру, а потом хотела стать ветеринаром. Но переучиваться было поздно. Собиралась пойти на ветеринара после окончания учебы, но мама сильно заболела, и мне пришлось вернуться домой. Из полюбившегося мне городка О-Клэр, в котором я провела почти все детство и годы обучения в институте, проживая у тети Цунаде, в Уэст-Эллис, город в котором я родилась, и который мне никогда не нравился. Порой я хотела вернутся туда, вспомнить всех, с кем я дружила в детстве, где любила бывать, но потом осознавала с каким облегчением я уезжала оттуда в О-Клэр. И вот мне снова пришлось вернуться в маленькую квартирку возле психиатрической больнице, в которой моя мама почти всю свою жизнь работала санитаркой.

Квартира встретила меня привычным холодом и мрачной обстановкой. Две комнаты, одна из которых раньше принадлежала мне, а другая родителям. Кухня. Ванная. Туалет. Прихожая. Ничего не изменилось. Ни разу за всю мою жизнь здесь не менялись обои. В моей комнате обои были зеленого цвета, с яркими цветами, которые со временем выцвели на солнце, чему я очень удивлялась. Это самая темная комната в доме. Солнце здесь можно увидеть редко.

Мама лежит в больнице третий день, и только позавчера я узнала об этом. Купила билет и сразу сюда. Отец пил всё моё детство. А потом мама сказала, что у него в голове что-то сломалось. Разрушилось. Он начал бредить, истерически плакать и громко смеяться. Его забрали в ту же психиатрическую больницу, где он находится уже пятнадцать лет. Лучше ему не стало, впрочем как и хуже. Он всё еще узнаёт людей и воспринимает происходящее, но в какой-то момент у него что-то ёкает и приступы паники и истерии вновь начинаются.

В больнице мне сказали, что у мамы опухоль головного мозга. Рак. Причем последней стадии. Через пару дней её выписали домой. Умирать. А мне пришлось найти работу, чтобы иметь хоть какие-то средства для проживания. Из-за работы я не могла быть с мамой постоянно, поэтому пришлось нанять сиделку. Миловидную девушку лет двадцати трех, которой нужно было проходить практику по уходу за больными и стариками, либо больными стариками. Я доверила Хинате, а именно так звали сиделку, свою маму.

В больнице меня приняли с распростертыми объятьями, с радостью, словно они действительно ожидали, что я продолжу дело матери. Персонала не хватало, а вот пациентов было хоть отбавляй. Всегда ненавидела это место. Запах. Атмосфера. Люди. Меня всё здесь пугало. А в городскую больнице меня не взяли, потому что у меня не было опыта работы и нормальной практики.

Первым пациентом, к которому мне пришлось заглянуть оказался моим отцом. Он заметно постарел, хотя мы и виделись несколько лет назад, когда я приезжала проведать маму и его. Стали видны морщины, которых не было даже у мамы, глаза потухли. К моему удивлению, он узнал меня, мы с ним поговорили, потом я дала ему таблетки и рассказала про болезнь матери. Столько боли я никогда не видела в его глазах. А потом он заплакал, вздрагивая в беззвучном рыдании, позже оказалось это был истерический смех, к которому привыкли многие пациенты и персонал лечебницы. Я крикнула, чтобы позвать санитаров, но отец схватил меня за руку и, посмотрев в глаза что-то безмолвно произнес одними губами, но я не смогла разобрать. Санитары пришли почти сразу же и, вколов ему успокоительное, спросили о моем самочувствии. Чуть в подавленном состоянии я сказала, что со мной все нормально и пошла в следующую палату, чуть задержавшись в коридоре. Я прислонилась лбу к холодной стене больнице, пытаясь привести дыхание и сердцебиение в норму. А затем зашла в палату с номером шесть.

Мне говорили, что там находится парень. Скорее мужчина. Довольно странный. Мрачный. Ино, медсестра, с которой я успел познакомиться сегодня, сказала, что он убил всю свою семью, но его признали невменяемым и поместили сюда на всю жизнь; она сказала, чтобы я просто дала ему таблетки, отметила состояние и тихо ушла; она сказала, что он действительно опасен и безумен. Никто не пытался с ним поговорить. Его боялись, можно так сказать.

— Здравствуйте... — я взглянула на карточку с именами пациентов, с которой зашла в палату, — Учиха Итачи. Я пришла проверить ваше самочувствие и последить, чтобы вы выпили таблетки, — я положила на тумбочку рядом со стаканом воды две таблетки, которые я достала из кармана вместе с пачкой, они были последними.

— Здравствуйте, — он принял сидячее положение и, положив в рот сразу две таблетки, запил их водой, а затем устремил свой взгляд на меня. Я тоже на него посмотрела. У него были темные волосы длинной до лопаток, которые были собраны в низкий хвост, темные глаза, взгляда в которых хватило, чтобы я перестала ощущать волнение и небольшой отголосок страха, у него были четкие скулы, бледная кожа, ровный нос, аристократические черты лица и два шрама возле глаз, которые заканчивались возле носа, телосложение у него было спортивная. Он был безусловно красив. Встретив его на улице, я бы даже предположить не смогла, что он будет лежать или лежал в психиатрии.

— Как вы себя чувствуете? Что-нибудь беспокоит?

— Да, — я внимательно посмотрела на его лицо, ни одна из его мускул не дрогнула. Мне стало интересно, что же с ним случилось, из-за чего именно он оказался здесь, — Меня беспокоит то, что каждый день сюда трижды заходит человек. Приносит мне еду, таблетки; таблетки; еду и снова таблетки! Каждый день у меня спрашивают о состоянии, и каждый день, когда я говорю, что все нормально, на меня смотрят надменно-презрительным взглядом, и я понимаю, что никогда отсюда не выйду. А что беспокоит тебя? — его голос был такой спокойный, красивый, но холодным его не назовешь, а последний вопрос прозвучал так участливо, что ввел меня в ступор.

— Что простите?..

— Ты ведь тоже чувствуешь себя здесь как за решеткой. Значит, я тоже могу задать тебе этот вопрос. К тому же ты тут новенькая. И только действительно психически больной человек будет работать тут с желанием и по собственной воле. Так что тебя беспокоит? — его голос успокаивал меня, заставлял меня довериться ему. Но даже когда он перешел на «ты», я все же решила продолжить общаться в уважительной форме, хоть и не сомневалась, что он тоже вкладывал в свои слова уважение ко мне, ведь он все-таки мой пациент. И всё же я выложила ему всё как на духу. Рассказала ему и про болезнь мамы, и про отца, про переезд, про причину из-за чего мне пришлось работать здесь. И он слушал. так внимательно. Его глаза выражали то ли жалость, то ли понимание. И после своего рассказа я захотела услышать его история. Почему-то я не сомневалась, что он расскажет мне все.

— А что случилось с тобой? Почему ты здесь?

— Я ведь псих, — грустно усмехнулся Итачи.

— Неправда. Я не верю, — улыбнулась я.