знания ее от недостатка рассудительности и опытности будут только порождать причуды и сделают ее капризной; ежели у нее дурной нрав, то недостаток воспитания сделает его еще хуже и она станет надменной, дерзкой и крикливой;

ежели по природе своей она вспыльчива, плохое воспитание сделает ее грубой и сварливой, а сварливая женщина едва ли лучше сумасшедшей;

ежели она горда, то неуменье обуздать свою гордость (что тоже дается воспитанием) породит в ней самомнение и нелепые мечты и сделает ее смешной;

и наконец, сделается она своенравной, крикливой, требовательной, сварливой, настоящей ведьмой...

Самое замечательное различие, какое находим мы между мужчиной и женщиной, проистекает от различия в их образовании; мы в этом убедимся, если сравним образованного мужчину с необразованным или проведем такое сравнение между двумя женщинами.

И тут я беру на себя смелость утверждать, что весь свет неправильно поступает с женщинами. Ибо я не могу поверить, что всемогущий Бог сотворил их такими нежными и прекрасными, наделил их очарованием, столь приятным и восхитительным для мужчин, одарил их душами, способными к тем же совершенствам, что и у мужчин, и все для того лишь, чтобы мы сделали их управительницами наших домов, нашими поварихами и рабами.

Я ни в коей мере не являюсь сторонником господства женщин, но желал бы, чтобы мужчины брали женщин в товарищи и воспитывали их так, дабы они для того подходили. Женщине разумной и хорошо воспитанной столь же противно посягать на права мужчин, сколь разумному мужчине противно злоупотреблять слабостью женщин. Но даже самое слово это было бы забыто, если бы души женщин были украшены и усовершенствованы просвещением. Говорить о женщинах как о созданиях слабых, стало быть, бессмысленно; если бы дать им образование, то невежество и безрассудство встречались бы среди них не чаще, чем среди мужчин.

Я помню одно рассуждение, которое мне довелось услышать от некой весьма незаурядной женщины. Она обладала острым умом и недюжинными способностями, на редкость красивым сложением и лицом, а также большим состоянием, но прожив всю свою юность как бы в заточении, потому что опасались, что ее могут похитить, не имела свободы приобрести необходимое знание обязанностей и приличий женских. И когда пришлось ей вступить в свет, природный ум сделал ее столь чувствительной к недостаткам своего образования, что она высказала следующее суждение о самой себе: «Я стыжусь разговаривать даже с моими служанками, — сказала она, — потому, что не знаю, когда они правы, а когда виноваты. Я более нуждалась пойти в школу, чем выходить замуж».

Мне нет нужды распространяться о том, какой ущерб наносит женщинам отсутствие образования, как нет нужды доказывать, сколь благотворным оно для них явилось бы. С этим легко согласиться, но нелегко изменить обычай. Глава эта есть лишь опыт об этом предмете; и я полагаю, что обычай будет изменен в те счастливые времена (если только они когда-нибудь наступят), когда мужчины сами поймут всю разумность подобной перемены.

1698 г.

Памфлет появился в начале 1701 г. в ряду других выступлений Дефо против попыток тори путем подкупа усилить позиции Новой Ост-Индской компании, созданной в 1698 г. в противовес старой, находящейся в руках вигов.

Великие усилия всей нации устремлены ныне на то, дабы избрать в парламент представителей, достойных встречи с королем и годных подавать ему советы в делах великой государственной важности. Но в пору, когда нам следует избирать людей наиболее способных отправлять сию почетную должность, когда нам нужно отыскать наилучших, чтоб вверить им религию и мир всей Англии, а может быть, и всей Европы, нам досаждают своей дерзостью обе Ост-Индские компании, словно их выгоды можно поставить вровень с заботой о протестантской вере и всеобщем мире и словно те, кому дано решать от имени народа великие вопросы о войне и мире, о договорах и союзах с нашими соседями, о престолонаследии, о том, как нам сберегать протестантское исповедание, не могут разрешить незначащие споры двух торговых компаний-соперниц. На выборах вы больше не справляетесь о том, каков ваш кандидат: разумен ли, благочестив ли, честен ли, имеет ли достаток, — а лишь осведомляетесь, какую из компаний он поддерживает — старую или новую?

Если такое-то лицо выдвинуто в парламент от соседнего местечка, спрашивается, кто его выдвинул? Всем ведомо, что этот человек там не живет и не жил прежде, не держит в тех краях земли в аренде, его не знают в округе, где у него не наберется даже двадцати знакомцев, но стоит вам задать вопрос, кому он служит, и вы увидите, как из-за моря, будто на крыльях, примчится вся компания, дабы, употребив влияние, каким она располагает, способствовать его избранию в парламент.

Нам недостало бы ни времени, ни места, вздумай мы перечислять всех лавочников, купцов, разносчиков и маклеров, коих каждая компания, снабдив их чужими слугами и усадив в кареты шестериком (которых у них сроду не бывало, Бог свидетель), отряжает из Лондона в далекие округи, дабы тамошние чересчур доверчивые обыватели из лучших побуждений и по совету своих сквайров, отрекшихся от собственного права на избрание (вследствие чьих-то неоспоримых доводов, природы коих мы не можем разгадать), избрали их в парламент.

Нам уже прежде говорили, сколь вредно сорить деньгами на обывателей таких местечек, что истинная правда. Введенье надлежащего парламентского акта было мудрой упредительной мерой со стороны правительства. Всем было невдомек, чем можно возместить себе две тысячи фунтов ( да что там две! — на место от Уинчелси ушло не менее одиннадцати!), истраченные на право заседать в парламенте, где честному человеку не причитается и фартинга. Но это не просто новый способ наживаться: ежели сельский джентльмен имеет столь великий вес в городке, что может от него пройти в палату общин, но не намерен этим правом пользоваться, откуда ни возьмись к нему являются какие-то молодчики, вышеозначенные биржевые маклеры, и покупают это его право за тысячу фунтов стерлингов. По нашему разумению, сие есть спекуляция на выборах, новейший род торговли, который мы, английские фригольдеры, считаем своим долгом развенчать в надежде, что парламент Англии наложит на него запрет. Ибо такие биржевые махинации не что иное, как новейший вид deceptio visus ( обмана зрения), торгового трюкачества, столь сильно перемешанного с плутнями и надувательством, что в них не разобраться даже опытному логику. И посему для нашей конституции, а в скором времени для нашей веры и свободы, не будет ничего опаснее, чем этот торг местами в парламенте, которые, как в случае с акциями Ост-Индской компании, переходят к тому, кто больше заплатит. Благодаря такой методе сельские джентльмены, не покидая собственного дома и только переписываясь с маклерами из кофейни Джонатана и Гэрровея, смогут сбывать по высшей ставке, сообразно спросу, место в своей округе, где они пользуются властью. А горожане и иные лица, что служат той или иной компании и полагают в том свой интерес, сумеют совершить покупку, не тратясь на дорогу и на роскошные наемные кареты, упоминавшиеся выше. Довольно будет им дойти до Биржевой аллеи, чтоб, сговорившись с маклером, заплатить за выборы, исход которых предрешит сей сельский джентльмен, иначе не видать ему ни пенни, ибо «по товару и деньги». Можно надеяться, что вследствие сей ускоренной методы и выборы, и даже сам парламент окажутся в ближайшем будущем в руках у кучки лиц и все события будут развиваться соответственно.

Банки и капиталы, в мгновенье ока учрежденные, смогут скупать у сельских джентльменов их влияние, а сами эти джентльмены, горящие желанием, как мы упоминали выше, честнейшим способом набить карманы, охотно продадут и свое место в парламенте, и свое отечество, к чему всех более склонны те из них, кому угрожает разорение.