Сначала схлынула тошнота, сознание перестало кружиться в стремительном хороводе. А потом и зрение обрело четкость. Точнее…
Я моргнула. Зажмурилась снова и вновь распахнула веки. Осмотрелась.
Самаэль исчез, да и комната, в которой я очутилась, выглядела иначе. Просторная, светлая, с вытянутыми арочными окнами, занавешенными тяжелыми сливовофиолетовыми шторами. Большая кровать смята, две подушки валялись на полу, одеяло откинуто к ногам. На украшенной зачарованными цветами ширме висит тонкий шелковый халат.
Тряхнув волосами, я шагнула к нему. Стянула одни движением и накинула на плечи. Мельком глянула в ростовое зеркало и, взяв с тумбы серебряный колокольчик, принялась звонить. Точнее, зазвонило мое тело. Или даже не мое…
Я пыталась осознать увиденное в зеркале. Черные волосы, большие светло-серые глаза, пухлые губы с треугольными вершинками — это не мое отражение, оно Айрис. Но почему я…
— Вызывали? — испуганный голос вырвал из размышлений.
У входа стояла женщина в одежде прислуги. Голова низко опущена, руки сцеплены и прижаты к животу.
Мои губы искривились.
— Разумеется. Или ты думаешь, мне доставляет удовольствие слушать этот звон, пока ты соизволишь явиться? Приготовь ванну и подай алое дорожное платье.
— Вы куда-то собираетесь?
— Не твоего ума дело, — я — или все же Айрис? — шагнула к женщине. — Посмотри на меня, Ида.
Ее плечи дрогнули, голова склонилась еще ниже.
— Не надо, прошу вас, — выдохнула она испуганно.
— Ну же, И-и-да, это ведь такая мелочь. Я почти забыла, как ты выглядишь. Хочу вспомнить.
— У-умоляю, не надо.
В три шага оказавшись рядом, я схватила ее за подбородок и внутренне возликовала, почувствовав, как она вздрогнула.
— Посмеешь только проболтаться брату о моей вылазке, и я точно полюбуюсь на твое милое личико. Пока ты его себе не выцарапаешь, разумеется, — прошептала я, наклоняясь к самому уху. — Когда рядом нет никого, на кого можно выплеснуть ярость, она обрушивается на тебя саму. Это будет очень забавное зрелище… для меня.
Ида задрожала.
— Ты все поняла?
— Д-да, я буду молчать! Клянусь!
— Вот и славно, — я оттолкнула служанку и развернулась к зеркалу. — Ванна, Ида. Я жду.
Спешно поклонившись, она исчезла. Я улыбнулась, сцепила пальцы в замок и с наслаждением потянулась. Страх Иды будоражил, вызывал внутренний трепет. Пьянил сильнее любого вина и заставлял низ живота сладко сжиматься. Так и должно быть. Они должны меня бояться. Меня! Не Самаэля! И сегодня я докажу это всем.
Я не спеша приняла ванну, позавтракала в комнате, не удержавшись перед искушением вновь поддразнить Иду. Оделась и покинула поместье через сад. К сожалению, не всех слуг так легко запугать. Некоторые до собачьей преданности верны брату, умрут за него, если он попросит. И эти шавки точно доложат Самаэлю, что я нарушила его приказ.
Сидеть в четырех стенах? Вот уж нет! Я не стану затворницей!
По саду приходилось красться едва ли не на цыпочках, постоянно проверяя, свободен ли путь. Но вот, наконец, я выбралась. Оправила платье и вздернула подбородок.
Ты не спрячешь меня, Самаэль! Я не один из твоих артефактов, с которыми ты можешь творить, что захочешь! И судя по всему, судьба со мной была согласна. Стоило выйти на дорогу, как почти сразу же показался наемный экипаж. Я остановила его, не глядя на возничего, сунула в жилистую ладонь золотую монету и забралась внутрь. Сила царапалась в груди, подначивала посмотреть мужчине в глаза, заставить его подчиниться… но сейчас поместье слишком близко, и привлекать лишнее внимание не стоит.
Как я и приказала, экипаж ехал без остановок до северного разъезда. Там дорога разветвлялась, словно трезубец. В его основании, огороженный невысоким забором, расположился постоялый двор. Добротный, чистый, он всегда был полон гостей. И сегодняшний день исключением не стал — стоило ступить на землю, как слух тут же уловил звуки живой музыки, гомон и смех.
Отпустив возничего, я уверенно зашагала ко входу. Туфли тихо шаркнули по каменным ступеням, когда я поднималась, потом глухо стукнули каблуками о дощатый пол. В нос ударили ароматы тушеного мяса, специй, хмеля, яблочного пирога и человеческого пота. Последний заставил поморщиться. Но ненадолго — усиливающаяся в животе щекотка быстро отвлекла от неприятного запаха.
Я неспешно зашагала к маленькой сцене, на которой выступало четверо музыкантов. Две скрипки выводили быструю, зажигательную мелодию, бандонеон и свирель дополняли их песнь. Музыканты топали в такт, постояльцы хлопали, слышались глухие удары тяжелых кружек, радостные выкрики. Однако даже в этом шуме я отчетливо различала стук собственных каблуков. Размеренный, неспешный, уверенный. Такой же, как и биение моего сердца.
Две ступеньки, и я на сцене. Музыканты заулыбались, приветствуя. Я улыбнулась в ответ. Все во мне задрожало в предвкушении. Чувства натянулись, как струны тех скрипок, что сейчас рождают музыку. Вот только внутри меня звучит совсем другая мелодия. И я хочу, чтобы все услышали ее, прочувствовали красоту каждой ноты.
Сегодня, здесь, сейчас… всего через мгновение все изменится. Они узнают.
Уголки губ дрогнули. Я прикрыла веки, наслаждаясь ощущением, выдохнула. Коснулась пальцами груди над самым сердцем — там, где пульсирует сила, — открыла глаза и взмахнула рукой. Привлеченные движением, многие повернулись в мою сторону. Я снова улыбнулась. Внутренне возликовала, услышав, как дернулся смычок и смазал выверенную мелодию фальшью. Несколько кружек с грохотом приземлились на стол. Разносчица что-то недовольно сказала толстяку с рыжей бородой, тот огрызнулся.
Ярость стремительна. Хватит всего несколько искр, чтобы труха человеческих чувств воспылала пожаром. Я же стану тем ветром, что разнесет его, раздует и без того голодное пламя и выжжет все вокруг до серого пепла.
Самаэль ошибается — силу, подобную моей, нельзя усмирить. Она стихия, пламя, которое не затушить. И сегодня я заставлю его это понять.
Голоса звучат все недовольнее, злее, музыка — все фальшивее. Наконец, двое торговцев в синих дорожных платках, вскакивают с мест и с рычанием вцепляются друг в друга. Скрип отодвигаемых стульев режет воздух, словно нож для бумаги — запечатанный конверт. Крики, ругань, грохот скинутой посуды… теперь в обедней звучит совсем иная музыка. Созвучная той, что рождается в моей груди.
Ярость разрастается стремительно. Всего минута, и начинается драка. Кто-то кинул бутылку, получил брошенной кружкой в ответ. Кто-то схватился за нож…
Чем безумнее становились люди, тем большее веселье охватывало меня. Я даже не разозлилась, когда один из музыкантов, решив кинуться в общую потасовку, задел меня локтем. Два удара, и музыкант отлетел в сторону. Снова попал под чей- то кулак и, рыча, попытался достать обидчика. Но судя по всему, силенок у скрипача было мало.
Кто-то закричал. Повернувшись в сторону звука, я рассмеялась. Вот это не повезло! Того самого рыжебородого толстяка умудрились приложить о котел, в котором греется вода для постояльцев. Оттолкнувшись от вентилей, толстяк кинулся обратно в драку. Ха, а вот теперь ему повезло — ни один из кранов не открылся.
Музыка безумия становилась громче. Я уже не вглядывалась в лица — больше в этом не было нужды: сердца всех в зале уже отравлены яростью.
Мимо меня пролетела бутылка. Врезалась в стену и с громким звоном разбилась. Я рассмеялась. Так близко! Но только мне никто не может навредить — дар Рабии защитит носителя. Спрыгнув со сцены, я без страха шагнула в толпу. Шла через нее и чувствовала себя всесильной. Все эти люди подчинились мне, поддались. И теперь только от меня зависит, выживет ли хоть кто-нибудь, или все они сгорят в пламени ярости.
Взрыв прозвучал неожиданно громко. Громче криков и людского рычания, громче треска ломаемой мебели. Что-то хрустнуло — я не успела понять, что именно. Услышала свист и ощутила удар в спину. Перед взором взметнулся вихрь темных пятен. А потом мир померк.
Глава 18
Когда я открыла глаза, все изменилось. Исчез охваченный безумием зал, исчезло туманящее рассудок ощущение всесильности. Я снова стала собой, а передо мной вновь сидел Самаэль. И удивительным, совершенно невозможным способом я почувствовала себя в безопасности — он рядом, а значит, все будет хорошо.