Приезд Феофила означал полное восстановление традиционного порядка утверждения новгородских владык митрополитом всея Руси. Коростынское докончание вступало в силу. Ориентация на Киев, если она и была в верхах новгородского духовенства (его оппозиционной части), была выброшена из памяти. Но дело было не только в поставлении архиепископа. Новгородские послы, и прежде всего сам владыка, подняли вопрос об освобождении пленных бояр, все еще томившихся в застенках. Через четыре месяца после заключения Коростынского мира знатнейшие новгородские «нятцы» еще не были отпущены на свободу.

В научной литературе высказывается мнение, что после победы на Шелони великий князь стремился прежде всего восстановить и укрепить свои отношения с новгородским боярством, переманить его на свою сторону и сделать опорой в своей политике в Новгороде. В свете известных фактов с этим трудно согласиться. И казнь четырех бояр и житьих в Русе, и долговременное тюремное заключение нескольких десятков других никак не соответствуют такой политике. Напротив, и эти репрессии против бояр, и отпуск на волю рядовых новгородцев еще до заключения мира свидетельствуют, что великий князь был далек от иллюзий в отношении новгородского боярства и считал необходимым и возможным противопоставить ему низшие слои городской общины— рядовых горожан Новгорода. Явно выраженная антипатия великого князя к новгородским боярам делала переговоры об отпуске «нятцев» особенно трудными.

Торжества в Москве шли своим порядком. 8 ноября был поставлен на пермскую епископию Филофей. Далекая Пермь находилась на самом северо-востоке Русской земли, окруженная языческими племенами. Близко к Перми подходили владения новгородских бояр. Назначение епископа в этот отдаленный, но жизненно важный край было серьезным цер_ковно-политическим мероприятием. Новый епископ был выходцем из Ферапонтова Белозерского монастыря, а на Белоозере издавна были сильны московские великокняжеские традиции. Ровно через месяц, уже в присутствии новгородских послов, был поставлен на Рязань епископ Феодосии, архимандрит кремлевского Чудова монастыря. Важное значение имела Рязанская земля для Русского государства — она перекрывала кратчайшие пути из Дикого Поля, от Орды. Давно прошли времена соперничества между Москвой и Рязанью. Теперь на рязанском столе сидел князь, женатый на сестре великого князя Московского. Назначение к нему епископом кремлевского архимандрита усиливало связи с Рязанью, усиливало влияние московской политики в Рязанской земле.

Наконец, в воскресенье, 15 декабря, дошла очередь и до Новгорода. На поставлении Феофила присутствовали архиепископ Ростовский, епископы суздальский, коломенский, сарский, пермский, рязанский, архимандриты и игумены крупнейших монастырей, весь «освященный собор славного града Москвы». Это было действительно большое торжество, завершение трудного и беспокойного года борьбы за Новгород, последний торжественный акт восстановления Новгорода в составе Русского государства.

Тут-то и бил челом новопоставленный архиепископ об участи пленных — «о Казимере и о прочих... товарищей его». Почва была подготовлена, несомненно, раньше. А теперь состоялась официальная процедура: «князь же великий прият (принял. — Ю. А.) их челобитье, и тех всех отпусти с честию». «Тех всех» оказалось 30 человек. Вымоленные из неволи архиепископом, они вместе с ним отправились в обратный путь. Прославляли ли они милость великого князя? Или в душе их преобладали другие, менее христианские чувства?

7 января 1472 года новгородцы встречали своего владыку и выпущенных из плена бояр. «Выидоша на поле... множество народа радованною ногою... и бысть радость велика»,— пишет по этому поводу новгородский летописец. «И... бысть в Новегороде всякого блага обил-но и хлеб дешев». Наступил долгожданный мир.

Глава 4: Суд на Городище

Прочным ли был мир, которому так радовались новгородцы зимой 1472 года? Ведь теперь боярство должно было во всем, во всех важнейших вопросах, подчиняться воле великого князя, своего «господина», как он назван в Коростынском докончании. Политическое подчинение при сохранении экономического могущества, смирение перед великим князем при сохранении всей полноты власти на вече, во всей необъятной Новгородской земле...

Наступило лето 1472 года. Тревожным было оно для Руси. Дотла сгорел московский посад, многие тысячи людей остались без крова. Но самое главное и страшное—с юга снова надвигалась Орда. Хан Ахмат со всеми силами прошел через Дикое Поле необычным путем, обманув бдительность русской сторожевой охраны, и вышел на Оку у маленького городка Алексина. После двухдневного боя Алексин погиб в пламени со всеми своими жителями. Ордынцы начали форсирование Оки. Но кровь горожан Алексина, которые «изволиша згорети, неже предатися татарам», была пролита не напрасно. Эффект внезапности был ордынцами утрачен. Русские войска по тревоге быстро стягивались к опасному месту. Первая попытка ордынцев перейти реку была отбита. И когда Ахмат увидел на противоположном берегу «многи полкы великаго князя, аки море ко-леблющеся, доспехи же на них... чисты велми, и яко сребро блистающеся, и вооружены зело», он приказал отступить. Угроза нашествия на этот раз миновала. Но для этого пришлось напрячь силы всей Русской земли. 180 тысяч воинов, конных и пеших, было развернуто под великокняжескими знаменами на полуторастах верстах от Коломны до Алексина. Что было бы с Русью, если бы Ахмат начал поход годом раньше, когда наймиты Борецких кричали на новгородских улицах: «Хотим за великого князя Литовского»? Если бы докон-чание новгородских бояр с Казимиром вступило в силу и на Городище распоряжался наместник «честного короля»? Летом 1472 года Русь была на волосок от нашествия Орды, небывалого по масштабам со времен Тохтамыша. Шелонская битва, разыгравшаяся год.назад, спасла Русскую землю.

Осенью Русь торжественно встречала невесту великого князя. Племянница последнего византийского императора, нищая эмигрантка-сирота, воспитанная при папском дворе, ехала с пышной русско-греческой свитой в Москву, чтобы превратиться из Зои Палеолог в великую княгиню Софью Фоминишну. Новгородские приставы приехали встречать ее на рубеж со Псковской землей «и взяша казну ее на своа подводы». В Великом Новгороде будущая великая княгиня прожила пять дней. Она «от владыки Феофила благословение прием-ши», а от посадников и тысяцких и от всего города— «честь и дарове» и «поеха скорее к Москве».

Торжественная церемония встречи будущей великой княгини, «честь» и «дары», которыми ее осыпали,— не просто ритуал, а важная политическая акция. Как и Псков, Великий Новгород свидетельствовал свое почтение невесте великого князя, а тем самым лояльность и преданность своему «господину». Известно, что во Пскове, «видевше такову почесть», царевна заявила: «Где... вам надобе будеть, ино яз... о ваших делех хощго печаловатися вельми...» Будущая супруга великого князя заранее обещала гостеприимным и дальновидным псковичам свою опеку и покровительство. Давала ли она подобные обещания и новгородским боярам? Источники об этом молчат. Новгородский летописец, в отличие от псковского, посвящает приезду царевны всего несколько слов. Новгородские бояре старались показать себя лояльными. Но едва ли они могли всерьез рассчитывать на «печалованье» новой великой княгини. Они уже хорошо знали своего «господина» и имели с ним свои счеты.

И когда через год, в конце 1473 года, вспыхнула очередная военная тревога на псковско-орденском рубеже и великий князь послал свою рать на помощь, новгородцы тоже «ходища в пособие псковичам» во главе со своим воеводой Фомой Андреевичем. Безвозвратно прошли времена новгородско-орденского союза против Пскова, открытых конфликтов Новгорода со Псковом — двух «отчин» великого князя всея Руси. Но летописец отметил: «...а в то время новгородцкимъ волостем много бысть пакости и убытка». Не очень охотно и радостно собирались новгородские «вой» на защиту чужой для них Псковской земли.