Такие столкновения между сюзереном и вассалом не способствовали укреплению взаимного доверия. Они были характерны и симптоматичны. По мере усиления Москвы назревал коренной вопрос о дальнейших путях развития Русской земли. Великокняжеская Москва и боярский Новгород занимали в этом вопросе противоположные позиции. И когда после смерти Василия Дмитриевича на Руси вспыхнула феодальная война между претендентами на великокняжеский стол — юным Василием Васильевичем и его дядей, Юрием Дмитриевичем Звенигородским, тактическая линия новгородского боярства была однозначной
Когда 20 марта 1434 года Василий был разбит Юрием, он нашел временное пристанище в Великом Новгороде. А когда через несколько месяцев Василий Васильевич укрепился на Московском столе после скоропостижной смерти своего дяди, Новгород приютил и другого беглеца Василия Юрьевича, выступившего теперь претендентом на великое княжение...
На многие годы затянулась кровавая распря между внуками Дмитрия Донского. Как и их современники, потомки английского короля Эдварда III, они в борьбе за престол не стеснялись в средствах. На Руси, как и в Англии, где почти одновременно шла жестокая феодальная война под поэтическим названием — Алой и Белой розы, в ход пускалось все — обман и предательство, переход на сторону вчерашнего врага, клятвопреступление и жесточайшие расправы с близкими родственниками— соперниками, обращения к помощи иностранных государей... Рекой лилась русская кровь, пылали города и села. Шесть раз переходила Москва из рук в руки, дважды побывал Василий Васильевич в плену. В бою под Суздалем, 7 июля 1445 года, израненный, сбитый с коня, он оказался в руках казанских «царевичей» и вынужден был выплатить за себя огромный окуп, собранный, разумеется, с крестьян и горожан Русской земли. Но еще страшнее был второй плен. В феврале 1446 года на богомолье у Троицы в Сергиеве монастыре Василий Васильевич был изменнически захвачен своим двоюродным братом и вчерашним союзником — можайским князем. А Москву тем временем занял Дмитрий Шемяка — главный враг и тоже двоюродный брат Василия. Привезенный в Москву, Василий был ослеплен и потом заточен в Угличе.
Казалось, все было кончено. Шемяка мог торжествовать победу. Но не долгим было его торжество. Москва не приняла Дмитрия Юрьевича, как когда-то не приняла даже его отца, родного сына Дмитрия Донского. Чтобы удержаться у власти, Шемяке пришлось хитрить, идти на компромиссы, выпустить Василия, дать ему небольшой удел в далекой, холодной Вологде, близ новгородского рубежа. Все было напрасно. Незримая, но великая сила — «мнение народное» — была против Шемяки, за Василия. Победителем вступил он в столицу ровно через год после своего предательского ослеп-лейия. А Шемяке пришлось бежать сначала в Галич, а затем, когда в январе 1450 года его стольный город был взят великокняжескими войсками, в тот же гостеприимный Новгород...
Город святой Софии широко распахнул ворота перед беглецом. Уже с осени в Юрьеве монастыре были приняты в честь» его жена и сын. А теперь, «апреля во 2 день», и сам Дмитрий Юрьевич «челова крест к Великому Цовугороду, а Великий Новогород челова крест к великому князю Дмитрикг заедино».
На Руси оказалось два великих князя — один в Москве, другой в Новгороде. В боярском городе Шемяка продолжал войну. Не имея надежды на победу, он теперь всеми силами старался навредить великому князю, фактически же — Русской земле. Захватил Устюг, расправившись со сторонниками Москвы, нападал на Вологду... Только зимой 1452 года великокняжеские войска нанесли ему окончательное поражение. Потеряв Устюг, преследуемый московскими воеводами (с которыми в свой первый большой поход шел двенадцатилетний княжич Иван, будущий Иван III), Шемяка по зимним дорогам снова бежал в Новгород... Для новгородцев он все еще был великим князем. «Приеха... из За-волочья князь великий Дмитрий Юрьевич и стал на Городище»,— сообщает новгородский летописец. Но недолго на этот раз прожил Дмитрий Юрьевич в своей последней столице. «...Преставися князь великий Дмитрий Юрьевич в Великом Новегороде на Городище, месяца июли в 17 день, во вторник»,—записал тот же летописец.
Смутные слухи ходили об этом событии. Говорили, что мятежный князь отравлен по повелению своего победоносного соперника, называли, даже имена участников отравления, в том числе новгородского посадника Исаака Андреевича Борецкого. Все могло быть. Феодальные властители, далеко не' отличались щепетильностью. Прах энергичного, но незадачливого Шемяки перевезли через Волхов и погребли в Георгиевском соборе Юрьева монастыря.
Пятьсот Тридцать четыре года спустя, в 1987 году, медицинской экспертизе были подвергнуты мумифицированные останки, облаченные прежде в княжеские одежды. По заключению экспертов, среднего роста (168 сантиметров) рыжеватый мужчина лет сорока—сорока пяти был отравлен мышьяком. Картина смерти от такого отравления совпадает с летописным описанием последних дней Шемяки. Вполне вероятно, что это был он. Прах его был обнаружен в Софийском соборе,— туда он был перенесен в Смутное время, в годы оккупации Новгорода шведами. Правду, значит, писали летописцы...
Самая большая на Руси феодальная война окончилась. Но мир еще не наступил. Великий князь Василий не хотел, да и не мог простить новгородским боярам их измену. В январе 1456 года он двинулся со своими полками на неверного вассала.
На рассвете 2 февраля великокняжеская конница захватила Русу (Старая Русса). «Мноцо зла учиниша» московские воины ру.шанам. Обычаи и «правила» войны в средневековой Европе были одни и те же у русских и англичан, литовцев и французов: город, взятый на щит, подвергался обязательному разграблению.
Получив известие о разгроме Русы, новгородцы выступили в поход. Через Ильмень по льду перешел князь Насилий Суздальский, приглашенный в то время новгородцами, посадник Иван Лукинич Щока, тысяцкий Насилий Пантелеев, «не в мнози силе бояре и житьи люди, и молодых людей не много».
А князь Александр Васильевич Чарторыйский, зять Шемяки, выйдя из города с главными силами, не торопился в бой. У озера он расположился на ночлег.
Наутро во вторник, 4 февраля, «не пождав ни мало», двинулся Василий Суздальский к Русе. В городе начался бой. Новгородцы одолевали. По улицам и дворам они преследовали москвичей и их союзников-—вспомогательный отряд татарских вассалов. «А ини сшедши с конев и почаша снимати и с шестников (московских воинов, вооруженных бердышами — топорами на длинных шестах.— Ю. А.) и татаров битых ту платье и доспехы». Вот этатто чрезмерная любовь к «платью и доспехам» убитых (т. е. попросту склонность к мародерству, обычная у недисциплинированных ополченцев) и погубила новгородское воинство.
Увлеченные своим «делом», не заметили они, «что. рать иная идет из поля». Не знали новгородские ополченцы новых тактических приемов, отработанных москвичами в непрерывных боях с татарами на южных рубежах Русской земли. Засвистели московские стрелы, поражая коней под новгородскими всадниками в тяжелых доспехах. «Сзади и со стороне» ударили москвичи «и смутиша силу новгородчкую». И побежали новгородцы кто как мог. Бежал и князь Василий Суздальский, «видев... свое изнеможение и вздохнув от сердца», бежал раненый посадник Василий Казимир, сбитый с коня, но пересевший на другого, бежали рядовые новгородцы и княжеские дворяне, «кои куды поспел». На окровавленном глубоком снегу остались тела бояр Есифа Носова и Офонаса Богдановича, а посадник Михаил Туча, взятый в плен, предстал перед невидящими очами великого князя Василия. Князь Александр Чарторыйский, «услышав ту победу», воротился в город. Сделать это было ему нетрудно: князь со своими силами не ходил дальше Липны.
Впервые за сотни лет новгородцы подверглись такому страшному разгрому. Оставалось только просить мира. Вдова Шемяки, «видев ту скорбь Великого Новгорода, и убояся князя великого, побеже из Новгорода в Литву к сыну своему Ивану». А архиепископ Евфимий во главе новгородской делегации поехал к великому князю Василию «о миру».