В 1866 году маленькая девочка нашла на южном берегу реки Оранжевой, в Южной Африке, сверкающий камешек и принесла его матери. Этот камешек был подарен господину Ван Никерку, который продал его за 500 фунтов стерлингов. Камешек весил 21,5 карата. Потом тот же предприимчивый Ван Никерк у местного знахаря обменял на стадо скота очень крупный кристалл, за который ему выплатили 11 200 фунтов стерлингов. Так появился на белый свет знаменитый алмаз «Звезда Южной Африки». И после этой находки началась алмазная лихорадка. Она вспыхнула с такой силой, что затмила все страшные по своему безумию вспышки наживы на Дальнем Западе США. В выходящем и по сей день кимберлийском журнале «Дайемонд филдс адвертайзер» писали: «Моряки бежали с кораблей, солдаты покидали армию Полицейские бросали оружие и выпускали заключенных. Купцы убегали со своих процветающих торговых предприятий, а служащие из своих контор. Фермеры оставляли свои стада на голодную смерть, и все наперегонки бежали к берегам рек Вааль и Оранжевой...» «Тысячи полубезумных искателей алмазов, наводнивших этот край, копали землю наперегонки, мешая друг другу. Сначала они не решались углубляться в землю более чем на полметра чтобы их не обошли другие и не собрали алмазы с поверхности более легким способом... Кимберли безумствовал. Искатели набрасывались на дома и разрушали их все подряд, чтобы искать алмазы в обломках...» — писали чехословацкие путешественники И. Ганзелка и М. Зикмунд. Потом появились первые копи, шахты, был вырыт Биг-хоп — самый глубокий в мире карьер глубиной в 854 метра. «Велико было число тех, кому счастье улыбнулось и кто за короткое время составил себе состояние, однако больше было тех, кто потерял здесь все. Преобладающее большинство здесь опускалось морально, так как месторождения вскоре превратились в вертеп всяческих пороков». История повторилась, когда были открыты алмазы в Конго. Самую характерную особенность Кимберли, кроме Биг-хол, представляют ржавые решетки и колючая проволока. Их можно увидеть повсюду, как только вступишь в гигантский лабиринт огражденных проволокой дорог и участков, карьеров и производственных цехов, узкоколейных путей и отвалов пустой породы. В Кимберли даже кладбище находится за проволочной решеткой и за массивными воротами с грозно ощетинившимися стальными зубцами. Да, да, кладбище для тех, кто целыми годами жил за проволочной оградой. Их эта ограда сторожит и после смерти... Какими дикими кажутся эти истории советским людям! Пять лет назад я первый раз посетил Мирный — столицу алмазного края в Якутии, а второй раз — в конце 1961 года. Встречаясь с нашими алмазодобытчиками, не ощущаешь ни единого намека на какой-то алмазный ажиотаж, да он и невозможен в нашем, социалистическом мире. Слово «алмаз» в Мирном часто заменяют весьма прозаическим, но весомым понятием «продукция». В Мирном хорошо знают, что прежде всего не украшения и не безделушки представляют собой лучезарные алмазы. Алмаз стал могучим орудием в ведущих отраслях социалистической промышленности, в точнейшей механике и металлообработке, в геологии, бурении сверхглубоких скважин, проникающих в подземный мир. Для алмаза существует единая цена. Эталон, обязательный для всех банков мира. Он так же прочен, как цена платины и золота. Но есть у наших алмазов и другая цена. Добывая алмазы, наш человек становится лучше, выше, чище, потому что здесь, не в поиске сокровища ради личного обогащения, а в труде на благо людей, в дружном коллективе оттачиваются светлые грани его души. Вот почему несоизмеримо выше цена одного карата в руках советского человека. Это я понял, когда побывал в Мирном, в алмазном цехе страны, и встретился с простыми людьми героями этих очерков...

Очерк первый

Алмазоград

Глава первая, в которой рассказывается об относительности расстояний и о новом городе, о свайных постройках и силе, превращающей сталь в стекло

— Билет до Мирного, пожалуйста.

Вероятно, я произнес эту фразу с излишней торжественностью.

Кассирша попыталась погасить веселые искорки в глазах:

— Вам до какого?

— До якутского, А что, уже и до антарктического можно?

— Пока нет.

Пять лет тому назад мне точно так же ответили в агентстве Аэрофлота, когда я спросил, как добраться до Мирного в Якутии.

Пять лет назад... Тогда еще только перекрывали Ангару у Иркутска и едва начали прокладывать бичевник на правом берегу под Братском. Пять лет назад наши искусственные спутники еще не летали над Землей, и земляне еще не принимали с триумфом первых советских космонавтов.

Но если мы строим гиганты-турбины, если наши ученые имеют замечательно точные приборы и если наши космические корабли лучшие в подлунном мире,— есть наверняка в этих успехах скромная заслуга и тех, кто открыл и кто добывает якутские алмазы.

Камень, который в затянувшемся младенчестве своем слыл только баловнем, оказался отличным работягой. Конечно, ювелирные алмазы не потеряли своей ценности и теперь. Но «бедные родственники» бриллиантов — желтые, черные, красные алмазы, которые ювелиры презрительно называли «борт» (от выражения «за борт»), приобрели права гражданства на международном рынке. Причем черные алмазы карбонадо, например, просто незаменимы в бурении...

...За иллюминатором мерцали звезды. И вверху и внизу. Казалось, наш самолет плывет где-то в сотнях парсеков от Земли и внизу медленно перемещаются галактические туманности. Это скопления городских огней.

Но вот засиял новый рой золотых огоньков: Мирный!

Встреча со знакомым городом — свидание со старым приятелем. Города как люди, их не спутаешь: у каждого своя судьба, свое лицо, свой характер. Но если ты не видел город с его младенчества? Если в памяти несколько домов вдоль проселка, который никуда и ниоткуда не вел? Да и не проселок то был, а хлябь, в которой увязали тракторы. Было еще в Мирном не то три, не то четыре автомашины. Их пригнали по зимнему пути сквозь тайгу от Ербогачена. Самолеты — «Антоны»— приземлялись тогда на речной косе. Оставшиеся до трубки «Мир» километры преодолевали обычно пешком; при удаче — на лошади; при «особом везении» — на машине.

Мне тогда «повезло». Тридцатиградусная жара, дыхание оттаявшей топи, темные облака кровососущих, пировавших нами, — пять часов толкали мы, пассажиры, несчастный грузовичок...

А теперь... Под крылом самолета проплывают кварталы города. Двухэтажные дома, коттеджи, ярко освещенные улицы. Дома без крыш. Стальные остовы предприятий. Драги, моющие не золото, а алмазы. Драги, похожие и на землесосные снаряды и на корабли. Поселки вокруг города.

Это алмазный цех страны.

Память назойливо спрашивает: это Мирный, тот же самый Мирный?

Город просыпается глубокой ночью: ведь солнце восходит за два часа до полудня. Мороз — минус 45. Тянет утренний ветерок. С ветерком стужа свирепа, как кипяток. Визжит под ногами снег, будто ему на мозоль наступили.

Холодное, серое марево окутывает город. Стены домов оштукатурены инеем. Начинают постукивать топоры, сначала украдкой, потом звонко, словно по металлу.

Строители возводят дома на сваях: ведь здесь вечная мерзлота. Если поставить дом с утепленным фундаментом, то летом постройка покосится: стены или опустятся в грунт, или, наоборот, выпрут из грунта. Зимой плохо промерзшая земля под зданием вспучится — и дом, в конце концов, разрушится. Свайные опоры стоят прочно: подполье проветривается летом и равномерно промерзает зимой.

Между домами, будто арки, перекинуты трубы парового отопления. Их тоже нельзя зарывать в землю. Иначе и зимой между постройками будет топь.

Пришел сосед по номеру гостиницы. Обычный диалог: «Откуда?» — «Из Якутска». — «Алмазник?» — «Кинотехник». — «Испортилось что-нибудь?» — «Нет. Широкоэкранный кинотеатр монтируем. «Алмаз» называется».

По улице, добродушно урча, ползут на работу двадцатипятитонные самосвалы, пялят в сумрак оранжевые глаза фар. А из тонких жестяных труб, вылезающих сбоку из кабин, вьется этакий веселенький дымок с искорками. Дымок этот немножко коптит славу конструкторов, вполне заслуженную, впрочем. Но, видно, не рассчитывали конструкторы, что их машины пойдут дальше умеренного климатического пояса. Шоферы исправили пробел в конструкции по-своему: поставили в кабинах крохотные «буржуйки».