Ученической ширме Гила дали оценку 6,855, заметно превышавшую минимальный уровень 6,240, необходимый для присуждения второго разряда «изделий внутреннего пользования»; теперь ей надлежало храниться на оптовом складе в Восточном посаде. Гила похвалили за непринужденность композиции, но посоветовали придавать отделке больше изящества и утонченности.

Гил, надеявшийся сразу получить первый разряд, сильно огорчился. Амианте отказался комментировать приговор, ограничившись кратким советом: «Начинай другую панель. Когда им нравятся поделки, присуждают первый разряд. Когда не нравятся — второй. А то и бракуют. Достаточно делать то, что нравится судьям. Это не так уж трудно».

«Хорошо, — сказал Гил. — Буду вырезать ширму на тему «Мальчики целуются с девочками»!»

«Гмм... — Амианте почесал в затылке. — Тебе двенадцать лет? Знаешь что, подожди еще год-другой. Почему бы не выбрать какой-нибудь невинный популярный сюжет — например, «Птицы в ветвях плакучей ивы»?»

Шли месяцы. Несмотря на нескрываемое неодобрение Шьюта Кобола, Гил редко вспоминал об упражнениях в Храме и по возможности пропускал занятия в школе гильдии. У отца он научился азбуке архаического письма и основам человеческой истории — в той мере, в какой их помнил Амианте: «Считается, что люди возникли на одной планете, по традиции называемой Землей. Земляне научились посылать корабли в космос и тем самым положили начало истории человечества — хотя, надо полагать, и до этого на Земле была какая-то история. Первые люди, прибывшие на Хальму, обнаружили здесь многочисленные колонии опасных хищных насекомых, существ величиной с ребенка, обитавших в лабиринтах подземных ходов под гнездами-курганами. Для того, чтобы их окончательно истребить, пришлось вести продолжительную войну, порой с переменным успехом. Муляжи этих тварей все еще показывают на выставке редкостей — ты, наверное, их видел?»

Гил кивнул: «Мне почему-то всегда их было жалко».

«Что ж, возможно, ты прав... Люди часто забывают о снисхождении. На Хальме было много войн, давно забытых. В Фортиноне мало интересуются историей. У нас каждый живет событиями сегодняшнего дня — или, точнее, заботится только о том, чтобы свести концы с концами от одного Арбитража до следующего».

«А я хотел бы все-таки увидеть другие миры, — мечтал Гил. — Как было бы хорошо, если бы мы накопили талонов, уехали куда-нибудь и зарабатывали бы там на жизнь, вырезая ширмы!»

Амианте печально улыбнулся: «В лесах других планет не найдешь инга и арзака, там не растут ни дабан, ни сарк, даже трескучий орех не растет... Учитывай также, что амбройские изделия знамениты. Если мы будем работать где-то в другом месте...»

«Мы всегда можем сказать, что мы — амбройские мастера!»

Амианте с сомнением покачал головой: «Не слышал, чтобы кому-нибудь такое удалось. В любом случае, Собес никогда не разрешит нам уехать».

В четырнадцать лет Гил волей-неволей стал полноправным прихожанином Храма, и его зачислили в класс религиозного и социального внушения. Проводивший занятия прыгун-вожатый разъяснял сущность элементарного выкрутаса понятнее, чем предыдущие наставники: «Выкрутас, разумеется — чисто символический обряд. Тем не менее, он отражает бесконечное многообразие взаимосвязей духовного и физического миров. Вам уже известны различные плитки орнаментального паркета — клетки, символизирующие доблести и пороки, кощунства и благоговения. Благочестивые прихожане укрепляются в истинной вере, перемещаясь по традиционному орнаментальному пути от одного символа к другому, избегая пороков и припадая к доблестям. Даже престарелые и немощные прыгают потихоньку, проделывая несколько выкрутасов в день».

Гил скакал и кружился вместе со всеми и мало-помалу научился-таки попадать на нужные клетки и сохранять равновесие, не подвергаясь насмешкам и не слишком выделяясь на фоне сверстников.

Когда наступили летние каникулы — а Гилу к тому времени уже исполнилось пятнадцать лет — класс совершил трехдневное паломничество к эскарпу Рабия в Скудные горы, чтобы воочию лицезреть и постигнуть Знамение. В капсулах Обертренда они доехали до деревни Либон, после чего отправились пешком вверх по предгорьям в сопровождении фургона, груженого провизией и спальными мешками.

Первую ночь они провели у подножия округлой скалистой возвышенности на берегу пруда, окаймленного зарослями тростника и речной ивы. Паломники развели костры, пели и болтали — Гил никогда еще не чувствовал себя так привольно! Оттенок отважного приключения походу придавало то обстоятельство, что неподалеку еще водились вирваны — полуразумные существа трехметрового роста с массивными длинными рылами, черными, как матовые опалы, глазами и жесткими пегими шкурами, покрытыми беспорядочными темно-лиловыми, черными и бурыми разводами. По словам прыгуна-вожатого, вирваны зародились на Хальме и обитали в Скудных горах до прибытия людей. «Если вы их заметите, не подходите близко! — предупредил экзальтированно напряженный, никогда не улыбавшийся атлет-вожатый. — Вирваны, как правило, безобидны и скрытны, но иногда нападают, если к ним назойливо пристают. Время от времени они появляются на уступах скал, хотя в основном проводят жизнь в пещерах и подземных проходах и предпочитают не находиться под открытым небом подолгу».

Один из послушников, нахальный юнец по имени Найон Бохарт, выпалил: «Вирваны забрасывают мысли, как сети, и читают в уме людей, разве не так?»

«Чепуха! — отрезал вожатый. — Это было бы чудом, а вирваны не познали Финуку, единый и нераздельный источник чудес».

«А я слышал, что они говорят молча! — настаивал Найон Бохарт, склонный к непочтительному упрямству. — Посылают мысли далеко-далеко, а как — никто не знает».

Вожатый решил покончить с пустой болтовней: «Разверните мешки и ложитесь спать! Завтрашний день вы запомните на всю жизнь — мы взойдем по эскарпу Рабия, дабы лицезреть Знамение».

Наутро, подкрепившись чаем с печеньем и сушеными морскими сливами, юные паломники стали подниматься по пустынным скалистым склонам, поросшим жестким кустарником с острыми шипами.

Ближе к полудню они достигли эскарпа. Когда-то в древности гроза ударила в горный уступ молнией, оставившей на выпуклой черной скале замысловатый узор белесых отметин. Некоторые сочетания следов молнии, ныне обрамленные водруженными жрецами золотыми окладами, напоминали затейливые буквы архаического алфавита, составлявшие неровную надпись:

ФИНУКА ВЕЛИТ!

Под священным Знамением возвели обширную платформу, выложенную плитами кварца, яшмы, красноватого кремнистого сланца и оникса, образовывавшими орнамент элементарного выкрутаса. В течение часа вожатый и послушники исполняли ритуальные упражнения, а затем, захватив мешки и походную утварь, взобрались на край уступа и там разбили лагерь.

С обрыва открывался величественный вид — Гил впервые увидел настоящие дали. На востоке, за провалом глубокой долины, поднимались и опускались Скудные горы, последнее пристанище вирванов. К северу и к югу горбились крутые хребты, пестревшие в отдалении неразборчивой рябью. Где-то на севере проходила граница Борределя, где-то на юге начинались непроходимая Солончаковая пустыня. В западном направлении простирались необитаемые земли Фортинона — буроватая и серая с черно-зелеными пятнами пустошь в золотисто-ржавой дымке вечернего солнца, будто покрытая прозрачной пленкой потемневшего, но еще блестящего старого лака. Далеко, на самом горизонте отливал ртутью океан, подобный отражению неба в дрожащем от жары воздухе. Отжившая свой век страна, где развалин больше, чем обитаемых жилищ! Гил пытался представить себе, как все это выглядело две тысячи лет тому назад, когда города еще не были сметены ковровыми бомбежками. Сидя на плоском камне и обняв колени руками, Гил думал об Эмфирио. В уме легендарные события накладывались на ландшафт, как разметка промасленной бумаги — на деревянную панель. Там, в Скудных горах, Эмфирио предстал перед ордой пришельцев с безумной луны Зигеля — по всей вероятности Дамара, ибо другой луны у Хальмы не было. Исполинский провал на северо-востоке — несомненно седловина Сговора! А перед ней — поле битвы, где Эмфирио воззвал к чудищам, потрясая волшебной скрижалью. Чудища? Вирваны, конечно — кто еще?