Мысли о космосе, с горечью признавалась себе Делила, возбуждали Кастора гораздо сильнее, чем ее ласки.

Он ни капельки не ценил тех жертв, на которые приходилось идти ей, чтобы провести с Кастором несколько часов в постели. Приходилось урывать время у работы — важнейшей работы, требовавшей напряжения всех сил души. Дома ее ждал сын, который крайне неодобрительно смотрел на связь матери с наглым фермером-янки, которому давно пора указать его истинное место. Когда поздно вечером Делила наконец добиралась домой, молодой Цзунг Арнольд неизменно поджидал ее, не ложился спать, едва ли не обнюхивая Делилу — искал подтверждений тому, в чем и так был практически уверен: его мать занимается любовью с Кастором. Да, он был истинным сыном своего отца, юный Цзунг Арнольд. Старик отличался строгим нравом пуританина, был крайне добродетелен — впрочем, Делила не давала ему повода для ревности. Во всяком случае, не часто.

Больше всего досаждали ей манеры сына: мальчик даже не ставил ей в вину постельную связь, которая и в самом деле имела место. Он просто донимал мать разговорами, которые тянулись за полночь, когда Делиле отчаянно хотелось спать, когда она с ног валилась от усталости.

Правда, кое-какие вопросы в самом деле следовало обсудить, поэтому имело смысл напрячь силы и поговорить с сыном. Например, Арнольда волновало собственное будущее. Всего за неделю до приезда он отслужил положенный срок в народной полиции. Ему не повезло, он покинул армию не в самое подходящее время, потому что впервые появился смысл остаться на сверхсрочную службу. Арнольд носился с идеей возвращения в армию — чем скорее, тем лучше, пока еще можно сохранить звание и должность.

— Что ты скажешь, Делила? — теребил он мать. — Янки поднимут голову?

— Даже не надейся, сынок, — отвечала Делила, прикрыв ладонью зевок. О, как бы ей хотелось, чтобы сын сейчас отправился спать, или обратно в армию, или время пошло бы вспять, и он помолодел лет на шестнадцать, и она вновь запихнула бы его с глаз долой в школу-интернат.

— Но не исключено, что начнутся волнения! Не исключено, что армия получит приказ усмирить бунтовщиков. Настоящие боевые действия! Мы загоним аборигенов в их тайные цитадели в горах, схватим вожаков, преступники предстанут перед лицом правосудия…

— Во-первых, в провинции Луизиана нет гор, достойных упоминания, — заметила его мать и все-таки сладко зевнула.

Арнольд крепко сжал зубы, упрямо вздернул подбородок. Пальцы его шевельнулись, словно он обхватил рукоятку пистолета.

— Совет намерен ответить на ультиматум? Что они думают предпринять?

— Что еще можно предпринять? Вышлют Президента Америки на переговоры, в космос, — сказала Делила, сбрасывая форменные, до блеска начищенные сапожки. Собственная шутка ей очень понравилась. Но у ее родного сына чувство юмора отсутствовало.

— Президента Америки? Какого? В Америке нет президента!

— Тогда придется его придумать, — сказала Арнольду мать. — Иди спать.

Сама она тоже отправилась в спальню. Но прежде, чем лечь в постель, несколько секунд неподвижно сидела на краю кровати, глядя прямо перед собой.

По крайней мере, одна вещь помогала несколько разрядить изматывающее, тревожно-напряженное ожидание: законы орбитальной баллистики. Чужой корабль был замечен по противоположной от Земли стороне, за Солнцем, на расстоянии во многие и многие миллионы миль. Чтобы приблизиться к Земле, кораблю понадобится определенное время. За время между первыми сигналами и ультиматумом корабль успел пройти позади Солнца. К моменту передачи ультиматума он начал по спирали, все более суживающейся, приближаться к Земле. Корабль продолжал передавать сообщение, но едва ли, — нет, это исключено! — не могут же «завоеватели» предполагать, что Президент Америки, собственной персоной, так сказать, во плоти, будет им представлен раньше, чем корабль подойдет к Земле ближе, намного ближе.

Значит, время у правительства было. Время, чтобы подумать и составить план.

Делила, пристроившись в укромном уголке зала, внимательно слушала дебаты, время от времени она отправлялась проводить в жизнь принятые решения, если они касались полиции — как правило, сугубо профилактические меры. Народ в массе своей хотя и проявлял интерес к новостям из космоса, но до восстания было, как пешком до луны. Она устроила сына в корпус безопасности при административном отделе, чтобы всегда иметь возможность присмотреть за Арнольдом, и шепнула нужное слово нужным людям, после чего Арнольда отправили на ночное патрулирование, и теперь Делила могла спокойно отдыхать.

Она внимательно наблюдала за всем, что происходило в Совете.

О высших партийных кадрах у Делилы сложилось нелестное мнение. Все они трусы, решила она. Они трясутся от страха, дрожат за судьбу всемогущего Китая, в то время как корабль еще ничем не подтвердил ультиматума. Ну хорошо, сожжен всего-навсего крошечный островок — и это все. Китай пережил вещи похуже, например, обмен массированными ядерными ударами между СССР и США. И без всяких сомнений Китай переживет удар, который нанесет — если нанесет, — один-единственный космический корабль. В бомбардировках Делила разбиралась превосходно, даже профессионально. В молодости, отбывая срочную службу в армии, она пилотировала самолет, распылявший особые, вызывающие бесплодие препараты над африканскими деревнями. Эти воздушные части относились к подразделениям военной полиции; именно после срочной службы она решила продолжать работу в полиции, но уже не в воздухе и не пилотом. Препараты, делая африканцев бесплодными, никого не убивали, конечно, но Делила, благодаря присущей ей любознательности, занялась военной историей, военной теорией и практикой и обнаружила одну вещь: воздушные бомбардировки разрушительны, они уничтожают живую силу противника, с помощью авиации можно нанести грандиозный урон, но выиграть войну — никогда.

Многолицый тоже понимал это. Среди высокопоставленных товарищей, собравшихся в зале с золотисто-зелеными драпировками, он, он единственный, настойчиво твердил: «Ультиматум — это не только угроза. Это еще и великолепная возможность… если мы отыщем правильный подход, мы заставим их сыграть нам на руку». Старик постепенно приходил в себя после новой пересадки, и нервозная обстановка, разумеется, ни в малейшей степени не способствовала обретению психического баланса. Многолицый представлял собой сообщество, комитет разных личностей, — и осознавал себя как таковой, — но в критические моменты все его составляющие говорили одним голосом.

Например, благоразумия и смекалки у него было намного больше, чем у Чай Говарда, директора департамента налогообложения и принудительных взысканий, худенького коротышки с отвратительным характером, который, как испорченная пластинка, твердил раз за разом:

— Предотвратить волнения среди местных жителей! Разоружить янки! Открыть концентрационные лагеря!

— Кто же тогда, — поинтересовался Многолицый, — будет нас кормить, если мы загоним всех янки за колючую проволоку? Чай, они уже в лагерях. Коммуны, в которых они живут и есть эти лагеря!

— Но товарищ Чай прав, — пискнула районная комендантша, беспокойно заерзав в своем обтянутом парчой кресле. И вновь вспыхивала словесная перепалка. Делила следила за лицом Кастора, за тем, как он переводит взгляд с одного оратора на другого. Интересно, о чем сейчас думает этот милый юноша?

Потом Многолицый подвел итог:

— Товарищи, нам необходим президент! Президентом должен стать человек, которому мы доверяем, который уже продемонстрировал свою лояльность Китаю-Хань, и при этом разбирается в астронавтике, чтобы найти с пришельцами общий язык. Человек, который будет целиком под нашим влиянием.

В этот момент Цзунг Делила, бросив взгляд на Кастора, тихонько прокралась вдоль рядов, нагнулась к громадной, раздутой голове Многолицего и что-то прошептала ему на ухо.

Многолицый удивленно вздрогнул. На долю секунды он потерял контроль над собой, железная хватка ослабела, и, воспользовавшись этим, некоторые из его составляющих попытались подать голос, но Многолицый быстро их заглушил, вновь прочно усевшись в председательском кресле.