Готовность к бою

Как теперь известно, на подготовку к надвигавшейся войне у нас оставалось одиннадцать месяцев. Флотилия осваивала театр, отрабатывала учебные задачи. Воодушевленность, с которой пришли дунайцы на передовой рубеж, не оставляла их и помогала делу.

Эту воодушевленность поддерживало все происходившее вокруг. У нас на глазах приобщались к новой жизни города и села, которые мы застали такими, каким представлялось русское дореволюционное захолустье. Подчас приходилось сталкиваться с тем, чему не сразу и поверишь. Обыкновенными спичками крестьяне дорожили так, что ухитрялись расщеплять каждую на четыре части. Огромной ценностью считалась простая иголка.

Еще от первой поездки в Болград остались впечатления об одном растянувшемся вдоль дороги селе. По случаю местного праздника весь народ был на улице. Крестьяне принарядились: женщины в ярких платочках, мужчины в вышитых безрукавках, подпоясанных красными кушаками. Вся одежда самодельная, домотканая. И все — от мала до велика — босые: обувь стоила дорого, никто в деревнях ее летом не носил.

Памятна и первая встреча с жителями Вилкова, маленькой «дунайской Венеции». В этом удивительном городке (вблизи него устанавливалась одна из наших батарей), где вместо улиц каналы и к каждому крыльцу привязаны лодки, жили потомственные рыбаки — русские люди, переселившиеся сюда в XVIII веке. Они и выглядели по-старинному: даже у молодых окладистые русые бороды, и все рослые, широкоплечие.

Измаил был тихим, в основном одноэтажным городом с множеством садов. Из-за недостатка крупных зданий отделения штаба и службы флотилии пришлось разместить в разных концах города. К нашим нуждам очень внимательно относился молодой деятельный секретарь Измаильского обкома партии М. Г. Кузнецов (в будущем член Военного совета Приморской армии, оборонявшей Одессу и Севастополь). Для ближних разъездов у штаба завелся мотоцикл с коляской, который водил краснофлотец Грицко Задемитько, добродушный великан, забавно выглядевший в седле миниатюрной машины.

Часто приходилось бывать у армейцев. Флотилия перешла в оперативное подчинение командиру 14-го корпуса, и в планах боевой подготовки отводилось большое место отработке взаимодействия с его частями. Проигрывалась на картах и высадка десантов. Очень серьезно относился к этому начальник штаба корпуса полковник Ф. Т. Рыбальченко.

Проводились также совместные учения с пограничниками — и с сухопутным 79-м погранотрядом майора С. И. Грачева, и с переведенным на Дунай 4-м Черноморским отрядом пограничных судов (сокращенно — ЧОПС) капитан-лейтенанта И. К. Кубышкина. Катера последнего были нашим резервом: в случае войны ЧОПС включался в состав флотилии.

Укомплектовывался наш штаб. На должность начальника оперативного отделения прибыл мой товарищ по академии капитан-лейтенант Ф. В. Тетюркин, обладавший большими способностями именно к штабной службе. Начальником отделения боевой подготовки стал капитан 2 ранга И. В. Фроликов, которого я помнил еще по военно-морскому училищу — он был со старшего курса и командовал у нас взводом. Иметь лучших, чем они оба, помощников я не мог и мечтать.

Прекрасными специалистами были начальник связи подполковник Ф. И. Малец, флагманский механик инженер-капитан 3 ранга Н. В. Богомолов, начальник техотделения инженер-капитан 3 ранга Н. А. Мунаев. Налаживание многого заново, освоение незнакомой реки требовали от всех напряженной работы, и в этих условиях быстро набирались опыта наши более молодые товарищи, такие, как флагманский артиллерист старший лейтенант Н. К. Подколзин.

Военный совет Черноморского флота и Наркомат ВМФ уделяли флотилии много внимания. Неоднократно бывал у нас командующий флотом контр-адмирал Ф. С. Октябрьский.

Помню, в первый раз он пришел вместе с членом Военного совета дивизионным комиссаром Н. М. Кулаковым на сторожевом катере. Как положено, Абрамов, Серебрянников и я встретили старших начальников на причале. В штабе они прошли к командующему флотилией, а я, имея наготове все, что могло понадобиться, сидел у себя, ожидая вызова. И вдруг вместо рассыльного входит сам Филипп Сергеевич Октябрьский. Он расспросил, как работается, дал важные для начинающего начальника штаба советы. Товарищеский тон, в котором вел командующий беседу, произвел на меня сильное впечатление, подействовал окрыляюще.

А дивизионный комиссар Николай Михайлович Кулаков, еще очень молодой, темпераментный, полный кипучей энергии, остался в памяти политработником фурмановского типа, способным дойти до сердца каждого и воодушевить, зажечь всех.

В указаниях, которые мы получали от командующего флотом, красной нитью проходило требование поддерживать высокую боеготовность, настойчиво искать наиболее эффективные способы и приемы боевых действий.

— Если дойдет до войны, — говорил Филипп Сергеевич, — то, по всей вероятности, первым из черноморцев предстоит принять удар врага вам на Дунае.

Все зависевшее от него Ф. С. Октябрьский решал быстро. Наши соображения о том, как обеспечить в военное время более благоприятный для флотилии оперативный режим, командующий флотом признал правильными. А армейцев, говорил он, нужно понять: у них хватает своих забот, да и сил на южном участке немного.

— Но думать о десанте на правый берег надо, — говорил Октябрьский. — Обстановка может сделать его необходимым.

В январе 1941 года парторганизация штаба флотилии приняла меня в члены ВКП(б). Не знал я, что становлюсь коммунистом почти перед самой войной. Но запомнилось, как начальник отдела политической пропаганды бригадный комиссар Владимир Кондратьевич Беленков (в конце августа, при перестройке политорганов, он сменил Л. В. Серебрянникова), поздравляя меня после собрания, сказал, что живем мы в такое время, когда быть в рядах партии особенно ответственно.

На исходе зимы начальников штабов всех флотов и флотилий вызвали в Москву на совещание. В нем участвовали и руководящие работники центральных управлений ВМФ. Совещание открыл нарком Н. Г. Кузнецов, а затем вел начальник Главного морского штаба И. С. Исаков. Согласно повестке дня обсуждению подлежали итоги боевой подготовки в минувшем году и задачи штабов на ближайший период. По существу же, речь шла о том, насколько готовы флоты и флотилии к возможной войне и что надо безотлагательно сделать, чтобы быть готовыми к ней в полной мере.

В Измаиле, выслушав мой доклад о совещании, командующий флотилией, хмурясь, сообщил местные новости. Над нашим берегом несколько раз появлялись иностранные самолеты, явно разведчики. С береговых постов СНиС (службы наблюдения и связи) доносили, что на проходящих мимо румынских катерах замечены офицеры в немецкой форме.

Через день или два я прошел на катере по фарватеру от устья Прута до устья Дуная и разглядел немецких офицеров на румынских катерах собственными глазами. Проверяя прежние свои наблюдения, мысленно отмечал: да, под Исакчинскими высотами, где уже давно стояли тяжелые батареи, наши корабли при надобности, очевидно, смогли бы, прижимаясь к правому берегу, войти в недосягаемое для этих батарей «мертвое пространство» — глубины там подходящие. А на левом берегу, ниже Рени, заросли нависающего над водой ивняка, пожалуй, достаточно густы, чтобы замаскировать в них даже мониторы.

Еще полгода назад все это фиксировалось как бы про запас, на всякий случай. Теперь стало думаться, что, пожалуй, действительно может понадобиться. Приближалась весна. Ремонт кораблей шел неплохо, но мы приняли меры, чтобы его ускорить.

В марте командование округа организовало штабное учение с выездом в поле на четыре дня. Рубеж Днестра условно принимался за Дунай. От штаба флотилии участвовали двенадцать человек на четырех машинах с радиосвязью. На разборе в Кишиневе, очень поучительном, выступил начальник Оперативного управления Генштаба генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин.

Тем временем жертвой гитлеровской агрессии стала Югославия, и международная обстановка сделалась еще более напряженной. А нам надо было принять к сведению, в частности, то, что фашистская Германия завладела четырьмя югославскими мониторами, которые теперь могли в любой момент присоединиться к румынской речной дивизии (они были схожи с ее кораблями и тоже входили в свое время в австро-венгерскую флотилию).