С легкой руки Арцеулова, выбравшего это место для сбора, в течение десятков лет там проводились соревнования планеристов.

Арцеулов дал путевку «в авиационную жизнь» известному советскому конструктору самолетов А. С, Яковлеву, тогда еще школьнику. Он устроил его помощником к известному планеристу Анощенко, собиравшему планер собственной конструкции.

В кружке «Парящий полет» начинал свою конструкторскую деятельность и С. В. Ильюшин. Как непохожи его первые творенья — планеры «Рабфаковец» и «Москва». которые испытывал Арцеулов, на созданный им почти сорок лет спустя гигант ИЛ-62!

Арцеулов стал организатором советского планеризма. Но и этого ему было мало…

Начиналось строительство Туркестано-Сибирской железной дороги. Ее трассу прокладывали через труднопроходимые горные хребты и песчаные пустыни. Без авиации здесь невозможно было обойтись. И Константин Константинович попросил, чтобы его направили на Турксиб. Пришлось летать в условиях туманов и песчаных бурь.

Арцеулов проводил аэрофотосъемку в разных районах страны — в песках Узбекистана, на Урале, в Западной Сибири, в лесах Удмуртии. Он летал па самолетах пятидесяти различных типов, провел в воздухе свыше шести тысяч часов.

— Можно сказать, я был летчик «па все руки», — говорил мне Константин Константинович.

— А морить саранчу с неба вам не приходилось? — спросил я.

— Чего нет, того нет. А вам?

— С этого началась моя работа летчика, — сказал я и засмеялся.

— Что вы смеетесь?

— Тогда произошел очень смешной случаи.

— Расскажите!

— Только я начну издалека…

В 1923 году я работал шофером грузовой машины на складе Промвоздуха — была такая авиационная организация в Москве. О небе я только мечтал и то не о штурвале пилота, а лишь о должности бортмеханика.

В Москве была тогда безработица. На бирже труда тысячи людей ждали любой работы. Начальник нашего склада получил приказ из управления — сократить персонал на треть. Я остался без работы.

Мне очень хотелось поступить на работу в мастерскую по ремонту авиамоторов, и я пошел — к Федору Ивановичу. Грошев охотно написал в отдел кадров, что не возражает взять меня на работу.

Окрыленный первой удачен, я помчался в управление Добролета.

Начальник отдела кадров посмотрел мои документы и ласково сказал:

— Пошлем вас работать с испытательным сроком в две недели. Сегодня же доложу о вас. За ответом приходите завтра.

Тут я совсем воспрянул духом, сел на извозчика и из управления, помещавшегося вблизи Красной площади, поехал домой, в общежитие у Петровского дворца.

На следующий день начальник отдела кадров не узнал меня:

— Что угодно?

— Вы приказали прийти за ответом насчет работы в мастерских.

— Как фамилия?

— Водопьянов!

— Да, да, вспомнил, — улыбнулся начальник, — вопрос еще не решен, приходите завтра.

Такой же ответ я получил и через неделю, и через три. День за днем, месяц за месяцем ходил я по утрам в Добролет, как на работу.

Жить было тяжело. Я не гнушался никакой работой — чинил ведра, кастрюли, вскапывал огороды в Петровском парке. Через земляка-рабфаковца познакомился со студентами и вместе с ними ходил на товарную станцию разгружать вагоны с овощами, фруктами, зерном.

…Шел шестой месяц моих ежедневных посещений управления Добролета, в отделе кадров мне все-еще вежливо предлагали зайти завтра.

Однажды я встретил начальника в коридоре. И когда он, как всегда, сказал: «Приходите завтра», я не выдержал:

— Я хожу уже полгода. И каждый раз мне говорят, чтобы я пришел завтра. Когда же наступит это «завтра»?

— Неужели прошло полгода, как вы впервые пришли ко мне? — удивился начальник. — Прямо удивительно, как бежит время… Мне нравится ваша настойчивость. Пройдите в мой кабинет.

Через пять минут с запиской, в кармане я мчался в мастерские.

Двухнедельное испытание я выдержал.

Под руководством Грошева научился ремонтировать авиамоторы, стал летать бортмехаником, а потом поступил учиться на пилота.

Когда я сдал экзамен и получил пилотское свидетельство, мне очень хотелось совершить какой-нибудь небывалый перелет. Вызывает меня тогда начальник Добролета.

— Вы, товарищ Водопьянов, у пас в Добролете научились ремонтировать моторы, стали бортмехаником, и вот теперь — летчиком. Поздравляю! Мы решили назначить вас, — тут начальник сделал паузу, и я ждал, что он назовет сейчас какой-нибудь очень дальний маршрут, — командиром отряда по борьбе с саранчой.

Вот тебе и перелет!

Отряд состоял из двух самолетов «Конек-Горбунок». Были такие машины с мотором в семьдесят пять лошадиных сил, как у автомобиля «Волга». Пилотом второго самолета был летчик Осипов — тоже из бортмехаников.

В кубанских плавнях мы выполнили свое задание, уничтожили саранчу на площади в пятнадцать тысяч гектаров и собирались возвращаться в Москву. Накануне отъезда к нам пришла делегация из станицы Петровской:

— Завтра праздник — День кооперации. На площади будет большое собрание. Хорошо бы там показать, как вы морите саранчу!

— Что вы прикажете, людей ядом опылять?

— Нет, конечно, вы что-нибудь придумайте.

Тут меня «осенило». Я попросил привезти пятнадцать пудов извести. На следующий день я вылетел в показательный полет над станицей. Ровный шлейф из нести тянулся за самолетом.

Как на грех, на рынке была наша квартирная хозяйка. Только появился «Конек-Горбунок» и начал пылить, она как закричит:

— Это наш летчик, у меня стоит! Он саранчу ядом травит, а сейчас, видно, не знает, что у него яд сыплется… Он всех нас отравит…

На базаре началась паника. Ничего не подозревая, я спустился ниже, сделал круг над площадью, где собралось много казаков, и решил поздравить их с Днем кооперации. Я прокричал им свои поздравления, а они, не расслышав слов, поняли меня иначе: расходись, мол, садиться буду! Через минуту-другую внизу не было ни души.

Так кончился мой первый «агитполет»…

…В последние годы Арцеулов все-таки пошел по пути своего прославленного деда. Он стал художником. Много книг об авиации и летчиках вышло с рисунками К. К. Арцеулова.

Году в пятидесятом, когда я еще работал в полярной авиации, мне довелось зайти к Константину Константиновичу, к которому я с давних пор отношусь с большим уважением и любовью.

— Возьмите меня в Арктику! — такими словами встретил он меня. — Хочется полетать над льдами. Возьми с собой в экспедицию. Теперь я прошу тебя. Помнишь, как ты просил меня в двадцать втором году: «Возьмите меня в школу».

Мы оба от души рассмеялись.

— Хорошо, что ты тогда не остыл, а продолжал упорно добиваться своего! — сказал Арцеулов.

— Хорошо, что я встретил человека, который не только не осудил меня, а еще сам оказался прекрасным примером для будущего летчика, — ответил я.

…Первого декабря 1929 года меня вызвал заместитель директора Добролета Андерс и сказал:

— Товарищ Водопьянов, мы хотим вас командировать в Хабаровск для того, чтобы открыть и освоить новую пассажирскую линию на Сахалин.

— Я еще молодой летчик, всего полгода вожу самолет, — удивленно ответил я, — а вы меня посылаете на такую ответственную п трудную работу.

— Вот и хорошо, что молодой. Там как раз нужны молодые и крепкие люди. — Андерс подошел ко мне, положил свою руку мне на плечо и ласково сказал: — Поезжай, Михаил, не пожалеешь… Я старше тебя и знаю, что не пожалеешь…

Мне еще тогда не приходилось летать дальше Уральского хребта, а в то время полеты на Севере пугали даже опытных летчиков. Рассказывали об огромных трудностях, которые приходилось там преодолевать первым полярным летчикам Чухновскому, Бабушкину. Понятно, что я не без колебаний принял предложение, решившее мою дальнейшую судьбу.

..В середине января 1930 года я открыл воздушную линию из Хабаровска на Сахалин. Самолет стал доставлять пассажиров из краевого центра на далекий остров за 5–6 часов. А ведь до этого на поездку от Хабаровска до Сахалина в зимнее время на лошадях и собаках вдоль замерзшего Амура, а затем по льду Татарского залива уходило но меньшей мерс тридцать суток. Каждому командированному на Сахалин выдавалось две тысячи рублей: одна тысяча на приобретение меховой одежды, другая —. па продовольствие и наем лошадей и собак. Билет же на самолет стоил 350 рублей.