Седову с большим трудом удалось достичь Земли Франца-Иосифа; там он нашел удобную бухту, названную им Тихой, и остался здесь на вторую зимовку.

Запасы топлива и продовольствия быстро таяли. Тяжелые условия второй зимовки, недоедание, болезни подтачивали волю спутников Седова. Он понимал, что только достижение цели может поднять дух участников экспедиции.

И вот 15 февраля 1914 года три человека вышли в поход к Северному полюсу.

На седьмой день цинга свалила с ног Седова. Товарищи уложили его на нарту и продолжали идти вперед.

Иногда он приходил в себя, приподнимался и окликал спутников:

— Куда вы меня везете? Дайте компас, карту… Так… Так… вы идете правильно, к полюсу. Спасибо, друзья! Вперед, только вперед! — И он снова впадал в беспамятство.

Широкая лента темной воды преградила им путь. Надо было ждать, пока разводье замерзнет. Разбили палатку, в ней лежал умирающий Седов. Мороз достигал сорока градусов. Началась пурга, нестерпимо завывал ветер. А когда появилось наконец долгожданное солнце, товарищи вынесли Седова из палатки. Георгий Яковлевич последний раз, не отрываясь, глядел, как сквозь рваные облака то появляется, то исчезает огненный шар. Утром 5 марта он умер.

Матросы дождались, когда замерзнет разводье, и доставили тело своего начальника па остров Рудольфа. Там на мысе Лук они вырубили кирками в промерзшей земле могилу и опустили в нее завернутое в брезент тело Седова, прикрыли флагом, который был предназначен для подъема на полюсе. Над могилой сложили холмик из камней.

Через четырнадцать дней тяжких скитаний Пустотный и Линник добрались до бухты Тихой, где стоял «Святой Фока».

С именем Седова связан п первый в мире полет аэроплана за Полярным кругом.

Когда весть об исчезновении экспедиции Седова дошла до столицы России, передовая общественность стала требовать от правительства организации поисков «Святого Фоки». Но морское министерство не скоро откликнулось на это. Лишь после долгих хлопот была наконец разрешена спасательная экспедиция.

Но как найти маленькое суденышко в бескрайних просторах Северного Ледовитого океана? Обследование огромного ледяного пространства на паровых судах потребовало бы слишком много времени.

Предложили использовать для поисков Седова самолет. Это было поручено Яну Иосифовичу Нагурскому. Он стал первым в мире летчиком, которому удалось осуществить беспримерные по трудности полеты в Арктике.

Двадцатипятилетний военный летчик «поручик по адмиралтейству» Нагурский хотел лететь на самолете русской конструкции, но начальство решило приобрести поплавковый аэроплан во Франции на заводе братьев Фарман. Как ни спорил Нагурский, как ни доказывал преимущества отечественной машины, построенной известным конструктором Григоровичем, царские генералы были непреклонны, и молодой офицер скрепя сердце отправился во Францию.

Почти месяц продолжалась приемка самолета. Фирма «Фарман» заверяла, что гидроплан сможет поднять в воздух триста килограммов, а на самом деле его грузоподъемность оказалась значительно меньше и скорость ниже обещанной. Но выбора у Нагурского не было.

Прошел месяц. И вот самолет, разобранный на части и упакованный в ящик, взят на борт парохода «Печора». Пароход благополучно достиг Новой Земли и отдал якорь в Крестовой губе.

Летчик и механик Кузнецов на берегу стали собирать гидроплан. Погода стояла скверная: туман был настолько плотен, что, находясь у крыла самолета, они не видели его хвоста. А потом пошел дождь со снегом. Нагурский и Кузнецов, насквозь промокшие, работали по многу часов, пока не собрали машину.

Двадцать первого августа 1914 года Нагурский поднялся в воздух. Это был первый пробный полет. Затем он приказал механику готовиться к полету на поиски экспедиции Седова.

Летчик и механик тепло оделись. На них были кожаные куртки, овчинные полушубки, меховые брюки. На борт самолета взяли ракеты для сигнализации, инструменты, запасные части к мотору. Не забыли и небольшой запас продовольствия.

«Фарман», на котором летал Нагурский, развивал скорость около ста километров в час. На самолете был всего-навсего один прибор — анероид, показывающий высоту; летчик держал его в кармане, как часы.

В задачу Нагурского входило разведать пространство от Крестовой губы до острова Панкратьева. Там подлежало произвести посадку и ожидать пароход, вышедший вслед за самолетом.

Впервые безмолвие ледяных просторов было нарушено треском авиационного мотора. Любопытные белые медведи, услышав незнакомый шум, неуклюже переваливаясь, бежали за тенью самолнта, скользившей по ослепительно сверкающему снегу.

Нагурский и Кузнецов до боли в глазах всматривались в море и безлюдные дикие берега Новой Земли.

Летчик обследовал каждую бухту, пытаясь обнаружить пропавшее судно, но не видел никаких признаков жизни.

Ясная солнечная погода сменялась пасмурной, приходилось летать чуть ли не вслепую. Отважный пилот спускался в разрывах между облаками к береговой черте и, осмотрев ее, снова набирал высоту.

Чем дальше на север уходил самолет, тем хуже становились условия полета. Как отметил потом Нагурский в своем рапорте, «во всех проливах стоял старый, цельный лед». Случись вынужденная посадка — нилоту и механику грозила бы гибель. Сесть на лед самолету, оборудованному поплавками, нельзя.

И все же летчик не прервал разведки и по повернул обратно. Самолет Нагурского находился в воздухе четыре часа двадцать минут — продолжительность полета редкая в те годы даже над сушен в условиях средних широт.

Нагурский посадил свой самолет на воду и с трудом стал рулить к скалистому берегу, обходя торчащие из воды острые камни. Для того чтобы пришвартовать свою машину, летчик и механик прыгнули в ледяную воду. Наконец гидроплан надежно закреплен… Холодный ветер продувает мокрую одежду. Нагурский собрал плавник — бревна, выброшенные волной на берег, облил их бензином и зажег костер. Усталые люди заснули у огня. Но мысль о пароходе, который должен прийти сюда, прервала сон летчика. Он вскочил, поднялся на высокую скалу и стал пускать в небо дымовые ракеты. Яркие огненные точки изредка озаряли хмурое небо и медленно опускались к бурным водам.

Лишь через пятнадцать часов после посадки к ним подошел пароход, с которого заметили сигналы Нагурского. Матросы доставили па берег бензин и машинное масло.

Начался второй арктический полет. Закончив разведку, Нагурский сел у Архангельской губы и восемнадцать часов ждал плывший за ним пароход «Андромеду».

На другой день разразился шторм. Гидроплан беспомощно прыгал на волнах, с силой ударявших в скалистые берега. Белые «барашки» перекатывались через поплавки машины. Необходимо было немедленно закрепить самолет па стоянке. Нагурский был в это время на пароходе, бросившем якорь довольно далеко от берега. Капитан, не советовал опушать шлюпку — шквальный ветер мог опрокинуть ее. Но летчик настоял на своем и вместе с четырьмя смельчаками матросами добрался до прибрежных скал. Самолет был спасен.

Нагурский совершил еще несколько полетов над льдами в надежде обнаружить экспедицию Седова. В один из таких полетов на высоте пятисот метров внезапно отказал мотор, но летчик, спланировав, блестяще посадил самолет в открытом море. К нему на помощь приплыла шлюпка с «Андромеды», гидроплан был взят на буксир и доставлен к берегу.

Через несколько дней к «Андромеде» подошел пароход «Герта». Капитан сообщил, что видел «Святого Фоку», идущего в Архангельск.

Работа спасательной экспедиции закончилась. Гидроплан был разобран и поднят на борт.

Так проходил первый полет в северных широтах, доказавший, что летать там можно и нужно.

Отважный русский летчик Нагурский предвидел значение авиации в изучении арктических просторов. Еще в 1914 году он выдвинул проект перелета через Северный полюс в Америку. Он предложил на пути от острова Рудольфа к полюсу создать три базы, привезти на каждую по два самолета, горючее, продовольствие. Три такие же базы он предлагал организовать и по ту сторону полюса. Двадцать три года спустя советские летчики совершили перелет, о котором мечтал Нагурский, но обошлись без всяких промежуточных баз — новая техника позволила это.