Они вернулись в штаб.

— Слушайте приказ комкора, товарищи командиры! — неожиданно сразу начал Бережнов, провожая нетерпеливым взглядом задержавшегося в дверях Мишу. Кроме Мотаева и Кочергина, в автобусе были Ибрагимов, Гаспарян, Козелков, Вулых. Они поднялись.

— Для разведки боем и, если удастся, внезапного захвата плацдарма противника на Дону — в районе Немки — Ляпичев — Логовский — командованием корпуса создана оперативная ударная группировка в составе 158-го отдельного танкового полка полковника Черного и приданных ему подразделений из бригад корпуса. Наша бригада, как и другие, выделяет взвод тридцатьчетверок. Пойдет взвод лейтенанта Вулыха. Кроме того, отдельная рота противотанковых ружей тоже выделяет взвод, артдивизион сорокапяток — батарею… Да, такая деталь! Вы, Кочергин и Козелков, — на бронемашинах. До подхода нашего полка подчиняетесь непосредственно полковнику Черному. Но запомните, у каждого из вас своя задача: ваша, Козелков, — разведка, ваша, Кочергин, — оперативная связь. Десантирование на танки в пять ноль-ноль. Все ясно? Так… Сверим часы. Сейчас двадцать двадцать пять. Капитану Мотаеву все проверить и совместно с батальонным комиссаром Ибрагимовым готовить полк к маршу.

Бережнов на минуту замолчал, как бы вспоминая, не забыл ли что, потом быстро закончил:

— По выполнении ударной группировкой задания командования в бой незамедлительно вступят основные силы корпуса с целью развития успеха во взаимодействии с силами Юго-Западного фронта, отсечения Рычковского выступа и предотвращения возможного деблокирующего удара оттуда. У кого есть вопросы?

— Разрешите? — встал Вулых. — Кто командует сводной ротой тридцатьчетверок?

— Капитан Рязанцев. Он опытный фронтовик, участник боев на Халхин-Голе и финской войны, по которой я знаю его лично.

— Командир 1-й роты 25-го танкового полка 36-й бригады, — уточнил Кочергин, щегольнув компетенцией.

— Да.

— Еще вопросы? Больше нет? Тогда, выполняйте, товарищи, приказ!.. Вам, молодые люди, «добро» на дорогу, до скорой встречи! — крепко пожал он каждому руку. — Направляйтесь в штаб 158-го, там уточните детали.

Ибрагимов, Мотаев и Гаспарян молча пожали руки уходившим. Лейтенанты, откозыряв, нырнули в темноту.

— Итак-таки Дон! — бросил Кочергин своим быстро шагавшим где-то рядом спутникам.

— Перекурить бы чуток! — вместо ответа протяжно пробасил Козелков. — Ан все недосуг. Суета!

Послушный прихотям дороги пунктир танковых башен рассекал степь. Впереди и сзади он упирался в дымку, застилавшую даль. Там, где сорокапятки были прицеплены к танкам, интервалы между ними заметно увеличивались. Люки машин были открыты. Танкисты, как на параде, по двое стоявшие в башнях, автоматчики, расчеты орудий и противотанковых ружей, облепившие машины, все напряженно вглядывались в даль. Кочергин раздосадовался на свои нелепые здесь очки. Казалось, что только он еще не видит признаков близкого Дона. Монотонная панорама степи явственно окрашивалась в теплые тона клонившимся к окоему солнцем. Слепило глаза. Расточая золотые искорки в закатных лучах, в высоком дымно-кобальтовом небе как одинокий пернатый хищник завис крошечный квадратик «рамы».

«Давно торчит разведчик, а бомбардировщики не появились, стало быть, и не появятся, — до боли в затылке задрал он голову, — но врасплох немчуру уже не застанешь, наши намерения очевидны!»

Никто вроде бы не обращал на «раму» внимания. Козелков, спина которого маячила впереди над башней броневичка, сняв шлем, красовался в фуражке с черным бархатным околышем. «Верно, надевает ее, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к кадровым танкистам». В тот день, невзирая на предшествующую бессонную и утомительную ночь, Кочергин чувствовал себя сильным и бодрым. Хотелось, чтобы скорее, вот сейчас, произошло что-нибудь внезапное и совсем необычное, требующее немедленных решительных и энергичных действий, отважного поступка, который он готов был совершить и нетерпеливо ждал только случая. Все привлекало его жадное внимание, казалось неповторимо интересным, исключительным, наводило на неожиданные ассоциации. Справа по движению колонны, в плену обрывистых берегов, местами поросших кустарником и вербами, металась река Донская Царица, и он любовался ее причудливыми петлями. Зябко кутаясь в мутно-зеленую парчу наледей, подбитую щегольскими песцовыми опушками снежных наметов, Царица тщетно пыталась сберечь остатки тепла щедрого степного лета. Тонкими струйками пара, стлавшегося по льду, тепло ускользало из трещин и полыней. Река стыла. Внезапно голова резко дернулась влево. Тяжелый гул покатился по степи, замирая вдали. Косматый султан земли и дыма нехотя оседал в голове колонны. Волна внезапной остановки прокатилась по ее извилинам и потухла где-то в хвосте, где колонну замыкали автоцистерны и грузовые автомашины с боеприпасами. Движение не возобновлялось. Толкнув Шелунцова ногой в плечо, что служило знаком поворота, Кочергин нетерпеливо оглядывался кругом. Рокот моторов и крики людей сливались в общий гул. Дым выхлопов, растекаясь вокруг, ел глаза, еще более ухудшая видимость. Не дожидаясь, пока водитель высвободит зажатый танками «бобик», лейтенант спрыгнул и побежал вперед. Вскоре он вскочил на крыло броневичка Козелкова, по узкой обочине медленно подъезжавшего к головным танкам.

— Тридцатьчетверка полковника Черного на мину напоролась! — крикнул тот в ухо Кочергину. — Ранило командира полка, вишь?

Напротив воронки, обрубившей дорогу, в плотном кольце танкистов и солдат на откосе кювета сидел Черный. С броневичка было видно, как военврач и девушка-санинструктор перевязывали ему голову. Автофургон санчасти уже стоял возле, по другую сторону колонны. Остальным членам экипажа головной тридцатьчетверки, которую уже оттягивала в сторону от дороги другая машина, тоже оказывали помощь. Рядом с полковником сидел батальонный комиссар, видимо, его заместитель по политчасти, и в чем-то горячо убеждал командира полка. Но тот, отрицательно качнув своей белой чалмой, с помощью замполита с трудом поднялся на ноги и вдруг поманил рукой смотревших на него сверху лейтенантов. Танкисты неохотно расступились, и они быстро протолкались вперед.

— Вы из двадцать первого, ребята? — полуутвердительно спросил он. — Кто из вас разведчик?

Козелков, потеснив плечом Кочергина, шагнул вперед, чтобы доложить, но тот стал рядом. Черный вымученно улыбнулся и снова сел.

— Вольно! Вас, Козелков, я припоминаю, а вы, лейтенант?

— Помначштаба Кочергин! — козырнул тот.

— Добро! Вперед пойдут две ваши бронемашины и взвод тридцатьчетверок лейтенанта Вулыха из роты капитана Рязанцева. Вы все друг друга хорошо знаете. Разберитесь в системе предмостной обороны у Ляпичева, проверьте, есть ли враг в Вербовском. Буду ждать, не мешкайте! — попытался опереться непослушной рукой о землю Черный. — Ракетница есть?..

По вашей ракете развернемся в боевые порядки, — продолжал он с усилием. — Саперы впереди дорогу щупают, видите? Держите левее, поезжайте степью. Не ближе, но оттуда вас не ждут и, главное, целее будете. Времени в обрез. Выполняйте!..

У Вербовского, за ее слиянием с Ериком, Царицу пересекало железнодорожное полотно. Ферма моста лежала в реке и успела обрасти льдом. Широкое кольцо воды вокруг поблескивало антрацитом. Укрыв танки и бронемашины в балочке за хутором и безрезультатно пошарив по пустым избам, настороженный, напрягшийся Кочергин, недовольно ворчавший по какому-то поводу Козелков и неразговорчивый, мрачноватый Вулых сквозь прибрежное мелколесье спустились к пойме Ерика и, пригибаясь, пошли по широкой лощине, заросшей кустарником. На другом берегу, вдалеке, среди раскидистых деревьев, темнели избы Ляпичева. За ними, чуть выше, у железнодорожной насыпи, розовели побеленные стены станционных строений. Вулых и Козелков молча изучали что-то там в бинокли.

— Чего любуетесь? — не выдержал Кочергин, которому стало невмочь без толку сидеть на корточках в низкорослом кустарнике. — Скоро час в разведке. Обратно пора!