Итак, испанские библиотеки — как общественные, так и частные — оказываются под контролем, их фонды подвергаются конфискации и втихомолку уничтожаются. «25 октября 1566 года Севилья проснулась буквально захваченной друзьями дома [20], которые окружили все книжные лавки города. Затем комиссары опечатали двери. И приступили к осмотру складов, перебирая книгу за книгой». В другой раз двадцать профессоров получают приказ изгнать с полок университета в Саламанке всех auctores damnati, запрещенных авторов. Один из экспертов просит инквизитора продлить сроки: чистка некоего мадридского собрания стоимостью в 18 тысяч дукатов заняла у него больше положенного времени, хотя он трудился четыре месяца по восемь часов в день. Напротив, кое-какие влиятельные библиофилы явно привыкли плутовать: когда скончался безупречный дон Хосе Антонио Салас, кавалер ордена Калатравы, и его библиотеку выставили на аукцион, обнаружилось, что из 2424 книг 250 принадлежат к числу тех, за владение которыми полагалась смертная казнь. Равным образом многие «проклятые» издания отправлялись не на костер, а в Эскуриал, где их насчитывалось по меньшей мере 932 в 1639 г.

Этот убийственно экстравагантный дворец являет собой самое опасное здание христианского мира, подобно своему хозяину, королю Филиппу II, который терзается кошмарными снами в спальне-ризнице. «Король-бабочка» («rey papelero»), сам не знающий, чего хочет и, по остроумному выражению одного протестантского памфлетиста, желающий создать настойку «испанский католикон», в 1566 г. запрещает всем своим подданным совершать омовения, а также говорить на арабском; им дается три года, чтобы освоить официальный язык. Меньше известен он своим библиофильским зудом: наиболее могущественный человек тогдашнего мира мечтает превзойти Рим, Флоренцию и Венецию, где находятся самые престижные из известных библиотек, построить новую Александрию исключительно для личного пользования. В этом роскошном собрании, рассказывает преподобный Хосе де Сигуэнца, латинские издания помещены отдельно, «не смешиваясь ни с каким другим языком», в том числе трактат «De Baptismo parvulorum» («О крещении младенцев»), написанный рукой самого Блаженного Августина, «с буквами как наши заглавные и на манер лангобардский или вандальский, который некогда был принят в Африке, где имелось много образованных людей». В другой зале находились тексты «древнееврейские, арабские, итальянские, кастильские, персидские, китайские и турецкие», а также один кодекс на «малабарском языке». Арабские манускрипты по великолепию своему намного превосходят остальные: написаны они куфическими буквами, золотыми на голубом фоне, гласные выделены красным, а диакритические знаки — темно-синим, это настоящая измельченная ляпис-лазурь. Но в прежние годы погибло столько этих шедевров, что за ними теперь приходится ехать в Магриб, после того как мориску Алонсо Кастильо было поручено скупить все, что осталось в Гранаде и Кордове, — естественно, уцелела лишь горстка. Тем не менее Эскуриалу принадлежит наибольшая часть марокканской королевской библиотеки, четыре тысячи рукописей, похищенных в 1612 г. у Мулай Зидана: обратившись в бегство вместе со всем своим имуществом, тот погрузил его в Агадире на французскую галеру «Нотр-Дам-де-ла-Гард», капитан которой удрал под предлогом, что султан отказался заплатить ему заранее. Испанский флот захватил судно, и сыновья Зидана, вновь придя к власти, до конца дней своих безуспешно требовали от испанского короля вернуть библиотеку, а от французского — возместить ущерб.

И вот, когда плоды стольких усилий обрели приют на слегка пахнущих деревом полках в «Регия Лаурентина», обыкновенный фейерверк, устроенный во дворе центрального коллежа, 7 июня 1671 г. вызвал в каменном монстре пожар, который бушевал две недели, пожар такой чудовищной силы, что расплавилось тридцать колоколов. «В библиотеку печатных изданий, — рассказывает падре Хулиан Зарко, — огонь ворвался через дверь, но ценой героических усилий, удесятерявшихся каждое мгновение в течение начальных трех дней, в неслыханной, титанической и отчаянной борьбе пламя удалось остановить, и эта часть уцелела, хотя загорелась она в первые же минуты». Однако от двух до четырех тысяч арабских манускриптов, сваленных в углу главной внутренней галереи, стали жертвой прожорливых огненных языков, когда вспыхнул турецкий флаг: трофей битвы при Лепанто, сделанный из жатого шелка, лежал поверх них. Тем не менее, по свидетельству падре Франсиско де лос Сантоса, «Коран и многие книги того же толка уцелели, поскольку были рассеяны по разным местам, наравне с другими старинными вещами, хранившимися там; из прочих книг, греческих, латинских и на иных языках, много осталось, поскольку их вынесли; остальные же сгорели вместе с полками и картинами, украшавшими зал, каковой был очень велик, и спасти их не удалось; рухнули две люстры из позолоченного металла, подаренные женой турецкого капитана, и разные математические инструменты, барельефы, языческие идолы; и, поскольку вокруг стояли полки из крашеного орехового дерева, равно как чернильницы и прочие деревянные изделия, все это усилило свирепость огня, настолько сильного, что казалось, будто это ад». В этом зале погибло более трех тысяч изданий, в том числе шестьсот пятьдесят греческих, добавившихся к двумя тысячам из главной галереи, среди которых труды Диоскорида, девятнадцать томов «Естественной истории Индий» толедца Франсиско Эрнандеса, который описал флору, фауну и обычаи Мексики, присовокупив цветные иллюстрации собственной работы.

Монахи спасли какое-то количество книг (среди прочих столь почтенное издание, как рукопись «Беато де Лиебана»[21] со ста девятнадцатью миниатюрами XI в.), выбросив их из окон на эспланаду и поспешно замуровав двери с целью помешать распространению пожара. Однако согласно составленному сто лет спустя каталогу из 8 тысяч арабских рукописей осталось только 1824 — «чудом сохранившиеся крохи, быть может, великих библиотек древней Кордовы».

Когда Испания пала столь низко, что управлять ею прислали некоего Жозефа Бонапарта, дворцовая библиотека, естественно, подверглась бесстыдному разграблению. Французское правительство доверило тогда миссию доставить в Париж собрание Эскуриала «офранцуженному испанцу», afrancesado (так называли тех, кто полагал, что страна самостоятельно не выйдет из маразма; в глазах многих людей они были обыкновенными коллаборационистами). Этот человек, арабист Хосе Антонио Конд, ощутил внезапный приступ патриотизма и спрятал самые ценные экземпляры в мадридском монастыре Троицы, завалив ящики с ними множеством дешевых печатных изданий. На протяжении пяти лет никто о них не вспоминал. Когда малопочтенный король Фернандо VII выразил желание, чтобы они вернулись на свои позолоченные полки, весь ученый Мадрид поднялся на дыбы: собранию лучше оставаться в Реале, где его сумеют сберечь и оценить. Именно в этот смутный период многие из числа самых ценных манускриптов каким-то образом просочились на аукцион: французское правительство смогло завладеть сборником старинных песен — «Кансьонеро Баэны», палата депутатов приобрела редчайшую ацтекскую книгу («Бурбонский кодекс», за 1300 франков), один греческий молитвенник с великолепными миниатюрами достался Британскому музею, другой — Музею Пирпонта Моргана в Нью-Йорке. Каталог 1839 г. показывает, что «Регия Лаурентина» потеряла почти два десятка наиболее прославленных своих рукописей и 1608 редких книг.

Великая ирония судьбы: в свое время посланник Филиппа II не сумел отыскать в Андалусии многие прекрасные арабские рукописи именно потому, что они нашли убежище в Фесе и Тунисе столетие назад, в эпоху преследования мусульман в Гранаде и других провинциях. Между тем виновником их полного уничтожения отчасти являлся его собственный отец Карл V, решивший отвоевать Тунис у турка Хейруддина Барбароссы, или Кейр аль-Дина, в июле 1535 г. Это было важное дело: следовало дать мощный отпор неудержимому наступлению Сулеймана Великолепного, который в скором времени мог бы угрожать самой Испании. Вот почему на Ла-Гулетту бросили чудовищные силы, и солдатам дали три дня, чтобы повергнуть в ужас столицу. Об этом повествует в своем «детальном и истинном рассказе» конюший Гийом де Монтош: «Сразу после вступления Его величества в город Тюн вошла туда испанская пехота и разные прочие солдаты, которые тут же начали крушить и ломать двери и окна, входя в дома и убивая мавров, каковые изнутри оказывали им сопротивление, после чего стали грабить и тащить все, что лежало в сундуках, подвалах и бочках, в лавках торговцев, где им досталась большая добыча, равно как в мечетях и храмах означенных мавров. Там было порвано и испорчено множество прекрасных книг, среди которых имелись посвященные их закону, с красивыми переплетами в позолоте и арабскими письменами золотом и лазурью, и означенные солдаты срывали с них горстями серую яшму и другие драгоценные камни…».