При огромном хозяйстве нечасто директорской голове часы для отдыха выпадают. Тысячи больших и мелких дел стучатся в двери. Вот сейчас только вышел бухгалтер, пугавший директора какой-то большою цифрой. Заходит старушка.

Крестится на портрет в углу, подносит к глазам платок. Для пенсии не хватает бумаг. Но старушка убеждена — «охлопочет Сергеич». Сергеич задумчиво слушает, пишет что-то в блокнот, звонит по телефону. Успокоенная старушка уходит.

Заходит взволнованный зоотехник. Обнаружилась странная болезнь у свиней — не растет нижняя челюсть. Директор что-то советует, кому-то грозится, требует не три, а десять килограммов лечебной сыворотки…

Какой-то парень требует аванса. Потом механик из соседнего колхоза робко садится на краешек стула:

— Евгень Сергеич, может, возьмете?..

— Коля! Ну что же говорить в пятый раз!.. Как же я могу взять? Колхоз и так хромает, а ты ко мне перебежчиком. Не по совести. Не могу!..

Темнеет рисованное морозом окно. Зажглась мутная лампочка под потолком. Директор заводит часы, смотрит на меня виноватыми глазами:

— Так вы о Галке хотите?.. А надо ль? Не загордится?..

* * *

Галин портрет рисовать не надо. Вот она вся перед вами. Весь ее характер в этих глазах, в этой улыбке. Скромная, веселая, умная. Однако даже удачная фотография не все расскажет о человеке.

Галя любила историю и не любила тригонометрию. Любит кино, книги, вышивку. Галя училась в десятом, когда отца перевели в совхоз. По вечерам они вместе сидели у лампы. У нее — тригонометрия, у отца — свои трудные задачи. Он пишет, считает. Иногда скомкает листки, начнет ходить из угла в угол. Иногда уснет за столом.

Спросишь о делах — только по голове погладит. Но Галка все знала.

Мало людей в хозяйстве. Разбирая скомканные листки отцовских расчетов, Галка знала: задумал свиноферму так перестроить, чтобы один человек тысячу свиней мог откормить. Целый месяц отец ищет такого человека. Но кто пойдет, если и двадцать свиней — по горло работы. Не помогли ни райком, ни разъяснения, ни уговоры.

Заехал к отцу старый приятель. За бутылкой вина «старики» вспомнили лесную работу, вспомнили, как у штабелей дров проходили собрания комсомольцев. Курили, вздыхали. Отец рассказал о совхозе, пожаловался:

— Не идут…

— А меня разве ты спрашивал? — сказала Галка.

Отец не сразу ответил. Долго чертил вилкой по столу, потом подозвал дочь:

— А школа?

— Вечером тоже учатся… Ты ведь и сам…

В этот вечер отец и дочь вместе вели расчеты.

А через два дня в Палкино только и разговору было:

— Галка не пошла в школу. За свиньями ходит…

— Через неделю сбежит…

— Как сказать — Макеичевы!..

На краю поселка, в леске, началась Галкина трудовая жизнь. Хрюкающий передвижной лагерь для начала утвердили в двести голов.

Плотники мастерили «ходячую изгородь», автоматические кормушки. А Галка уже «обживала» местность. Двести чумазых ее воспитанниц не хотели слушаться, сожрали подаренную отцом книжку по свиноводству и все норовили в лес удрать. Выручали быстрые Галкины ноги.

На краю леска буравили землю геологи. Среди них —.забияка-парень. Станет возле лагеря и смеется. Очень ему забавно глядеть, как Галка снег трясет из валенок, как вытирает косынкой мокрый лоб.

— Дивчина! А правда ль, у тебя батька директором?.. Работка…

Галка не обижалась, потому что и на селе говорили так же, и даже подруги в школе… Но однажды не выдержала, расплакалась. Парень смутился, бросил мешок с инструментом, принялся загонять непослушное Галкино стадо.

Хитрость ходить за свиньями невелика. Но тут двести голов под опекой. Крыши над головой нет. Кроме обычной кормежки, поения, чистки, надо думать, как лучше разместить лагерь, надо проверять, хороши ли «кормильные аппараты», надо греть воду, следить за больными и слабыми, а вечером, когда ныли руки и ноги, когда звала радиола у клуба, надо было открывать книжку — тригонометрию…

На выпускном вечере Галине вместе со всеми вручили голубоватый лист аттестата. По хорошему совпадению в этот же день получила она квитанцию на тысячу пудов сданной государству свинины…

Летом работы прибавилось — свиней стало больше. В лагерь Галка ходила с маленькой, сделанной по ее руке косою. За лето научилась косить клевер, запрягать и управлять лошадью, вести хозяйские расчеты, научилась подниматься в четыре и ложиться в двенадцать. Научилась не плакать, когда было трудно. Не плакала, даже услыхав разговор:

* * *

— Отец — директор, что ж ей!..

А ей особенно трудно было как раз потому, что директор. Получил совхоз три движка. В первую очередь в телятнике и в старых свинарниках установили: «Там нужнее…» Заехал начальник из области, поглядел лагерь. Похвалил Галку.

Двадцать тонн кормов «подарил» из своих фондов. Но отец наложил руку: «Обойдешься — телятам нужнее». И так во всем. Галка не возражала.

Галка знала, что отец и не может иначе. За это его и любят. За это и Галка любит отца. За это же и ее, Галку, полюбили в деревне…

Большой экзамен выдержала Галя Макеичева. ЗА ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ В ОТКРЫТОМ ЛАГЕРЕ ОТКОРМИЛА ОНА ТЫСЯЧУ ДВЕСТИ СВИНЕЙ.

Много вагонов мяса пошло государству. Очень большая победа! Но дело не только в этих больших пудах и тоннах. Выдержан экзамен на трудового человека.

Для отца минувший год тоже экзаменом был. У всех родителей экзамен, когда дети взрослеют, когда выходят на порог жизни…

Поздний вечер. Два раза снежком в окно ударил Галкин вздыхатель. Смущенная девушка, накинув платок и полушубок, гремит щеколдой в сенях. Скрипит снег под валенками на крылечке. Мы с отцом понимающе переглядываемся.

— Тут я уже не приказчик. — Улыбаясь, Евгений Сергеевич подвигает от лампы раскрытую книжку и Галкино рукоделие, глядит на часы. — До петухов проходит, а подниматься рано… Да, Галка по-прежнему в лагере. Сегодня охотников привела — поросенка волки задрали…

— Тяжеловато девушке? — спрашиваю я напоследок.

— Переднему всегда трудно. — Евгений Сергеевич подбрасывает дров в печку. — Многовато заботы, согласен. Но такое уж время. Встанем на ноги, все в норме будет — и работа, и отдых. Учиться будет желание — учись! Но прежде покажи, к чему руки способны. Я Галкой доволен…

_{Фото автора. Палкино, Костромская область.}

 _{22 декабря 1960 г.}

Очки в железной оправе, изломанная дождями и солнцем шляпа, жесткие усы, мягкий, неторопливый голос и глаза… Про таких людей говорят: на аршин под землей видит. А он и в самом деле видит.

Двадцать лет подряд, как только растает снег, человек укладывает чемодан, обходит дорогие сердцу ленинградские улицы и уезжает…

Село Костенки… С давних пор при рытье погребов и колодцев стали тут попадаться чудные кости. Великий Петр, строивший корабли на Воронеже, «зело любопытными» признал донские находки. Призванные царем иноземцы долго ломали головы и порешили так: «Шел до сих мест Ганнибал. На Дону случилась битва. Полегли воины. Погибли знаменитые слоны Ганнибала.

Вот и попадаются «слоновые кости». Петра объяснение удовлетворило. Но позже «слоновые кости» стали находить на Украине, на Брянщине…

Теперь кому не известен мамонт — огромный вымерший великан. Кости и даже туши мамонтов находят во многих местах. Костенки — особое место! Тут рядом со «слоновыми» стали находить человеческие кости, кости многих зверей. У подножия холмов на Дону была обнаружена стоянка древнейшей людей.

Многое могут рассказать ученому пожелтевшие кости. Много лет подряд ездит в Костенки из Ленинграда влюбленный в науку человек — Рогачев Александр Николаевич. Вместе со студентами, аспирантами и рабочими целое лето, от зари до зари копается он в земле. Сначала в руках лопата, потом ножик, потом в дело идут кисти. Осторожно, как ювелир, работает археолог. Ни один камешек, ни один осколок костей не ускользает от его зоркого глаза. Сделано уже много находок. Находки эти известны у нас и за рубежом. О них рассказывают ученые труды и школьные учебники. Я не стал бы писать о Костенках, если бы не телеграмма из Воронежа: «Приезжайте. Есть кое-что любопытное».