— Ты можешь уйти в любое время, когда тебе захочется, Гвен, — проворчал Джек; его мрачный голос донёсся до неё из темноты. — Ты не моя собственность. Возвращайся в полицию, если это то, чего ты хочешь. Но ты знаешь, что случится. Ты снова будешь за пределами. Ты будешь видеть, как мы проходим мимо тебя, проталкиваемся через заграждения, берём под контроль ваши места преступлений, уносим оттуда всё, что нам захочется, и ты больше не будешь частью всего этого. Ты сможешь мириться с этим? Ты считаешь, что, заглянув за ограду сада посреди пустыни, действительно можно сделать вид, что пустыня не существует и сад – хорошо обустроенный сад – это всё, что есть?

— Иди к чёрту, — холодно сказала она. — Ты же знаешь, что я не могу.

— Иди в свой ресторан. Поболтай с друзьями. О моде, политике, ценах на жильё, спорте… На самом деле это ничего не значит. По сравнению с тем, что проникает через Разлом. Это настоящая жизнь. А там, внизу – просто иллюзии.

Она повернулась и толкнула дверь, ведущую на лестницу вниз. Ей потребуется двадцать минут, чтобы добраться до ресторана, а нужно ещё вернуться в Хаб забрать свою сумочку и надеть туфли на каблуках. Почему каждому из них хотя бы раз не даётся шанс взять с полок и складов на базе всего одну вещь – вещь, которая облегчила бы им жизнь? Телепорт. Это было всё, чего она хотела. Что-то, что могло бы доставить её из точки А в точку Б без необходимости утомляться и тратить время, проходя это расстояние самой.

Неожиданный порыв ветра грубо прижал её к дверной раме. Ей показалось, что она слышала сзади хлопанье ткани.

Она обернулась, но теперь небо было совершенно чёрным, и если Джек и был на крыше, она не могла его видеть.

Оуэн мечтал, сидя за своим лабораторным столом на тёмной подземной базе Торчвуда и позволяя своим мыслям уноситься к верхним уровням пустого атриума, где кирпичная кладка не была такой влажной, а из стены торчали прикрытые заглушками викторианские канализационные трубы.

Иногда, в тихие моменты – моменты между безумной беготнёй по Кардиффу в поисках каких-то инопланетных технологий и длительными периодами времени, которое он проводил за своим столом или в лаборатории, анализируя формы и функции биологических субстанций, которые они находили – Оуэн мечтал описать кое-какие свои исследования о пришельцах в каком-нибудь журнале. Конечно, такого журнала не существовало. Не было ни «Журнала сравнительной анатомии инопланетян», ни даже «Ежеквартальника инопланетной биологии». Ему некуда было представить свои результаты. Он нигде не мог получить признания за то, что обнаружил. Он даже не мог записать их для будущих поколений, пока он не забыл о них, не сошёл с ума или не умер незамеченным.

Иногда количество вещей, о которых он знал, но не мог никому рассказать, злило и расстраивало его. И кому говорить об этом? Кардиффский Торчвуд: пять человек, которые мечутся, пытаясь решить все проблемы, с которыми они могут справиться, люди, у которых едва хватает времени на личную жизнь, не говоря уж о том, чтобы посидеть за чашкой кофе и беседой о химии основанных на хлоре ферментов и аномалиях осмотических переносов.

И только один из них был обученным медиком.

Это было расточительство. Настоящее расточительство. Оуэн открыл так много за то время, что он работал в Хабе. Вещи, о которых не знал больше никто на Земле. Например, странные тайны секса между долгоносиками – когда он впервые узнал об этом, его чуть не вырвало, но это имело большое значение для объяснения выражений лиц этих существ. Различные чувства, которые могли заменять инопланетным существам зрение и слух — в том числе биологический радар, о котором Оуэн подумал бы, что это невозможно, если бы сам его не испытал. То, как огромные прозрачные создания могли проскользнуть сквозь скалу с такой же лёгкостью, с какой киты рассекают воду. Существование отдельных особей, представлявших собой стаи птицеподобных существ, каждая маленькая частичка которых являлась неотъемлемым элементом целого.

Временами Оуэну казалось, что он знает об инопланетной биологии так много, что он вот-вот взорвётся, а между тем он постиг лишь малую часть того, что существует во вселенной.

И всё это – всего лишь с тем оборудованием, которое у него было: скальпель, конечно, но скальпель для Земли. В хранилищах Торчвуда были инопланетные приборы, благодаря которым он мог бы наблюдать за биохимическими реакциями на клеточном уровне так, словно это кино, или проводить по артериям маленькими автоматизированными скальпелями одной лишь силой мысли. И они оставались лежать на полках. Никому не позволялось прикасаться к ним. Риск был слишком велик.

В конце концов, все они помнили Сьюзи и то, что с ней случилось, когда она поняла, что может временно оживлять недавно умерших людей.

Вспомнив о Сьюзи, Оуэн подумал об остальных членах команды. Возможно, в их компании Оуэн провёл больше времени, чем с кем-либо ещё в своей жизни, но ему по-прежнему казалось, что он, в сущности, ничего о них не знает. Взять, к примеру, Джека Харкнесса: загадочный руководитель команды? По тому, что он говорил, и ещё больше – по тому, о чём он не упоминал, Оуэн иногда предполагал, что Джек – пришелец, как некоторые другие существа, проникающие через Разлом, и всё же были времена, когда он казался более приземлённым и реальным, чем все остальные его знакомые. И Тошико, технический эксперт, которая могла разобрать прибор, который видит впервые в жизни, на провода и куски металла, а потом собрать всё обратно точно так же, как было, но которая не знала ничего о том, как работают люди. И Гвен. Красавица Гвен…

Звук открывающейся входной двери прервал его размышления. В Хаб ворвалась Гвен, на ходу расстёгивая кофточку. На мгновение Оуэн остолбенел. Всё это выглядело так, словно его мечты начали сбываться.

— Гвен… э-э… это… Слушай, я думал…

— Кончай, Ровер. Я опаздываю, и мне нужно переодеться перед свиданием. Я заранее оставила здесь более нарядную одежду. — Она пронеслась мимо него в одно из боковых помещений. — Я совсем потеряла счёт времени. — Она исчезла из Хаба, но он по-прежнему слышал её голос. — Чёртов Джек. Я только пошла передать ему сообщение от Тош, а он заболтал меня. Кстати, а где Тош?

— Она пытается триангулировать какой-то сигнал, который обнаружила.

— Прекрасно. — Она снова появилась в Хабе, застёгивая пиджак поверх шёлковой блузки. Она казалась выше ростом, и когда она шла, было слышно «цок-цок», что говорило о том, что она сменила свои кеды на туфли на каблуках.

— И для чего ты так вырядилась? — ухмыльнулся Оуэн. Она посмотрела на него.

— Знаешь «Бабье лето»?

— На Дельфиньей набережной?

— Да.

— «Современная индийская кухня с особыми штрихами, полученными благодаря глубоким географическим знаниям наших поваров». Это оно?

— Да, это оно. Сегодня вечером я встречаюсь там… с кое-какими людьми. Думаю, я выйду через гостевой вход. Это избавит меня от двадцатиминутной пешей прогулки. На шпильках.

— Подожди, я пойду с тобой, — без всяких колебаний заявил Оуэн.

— В «Бабье лето»? Размечтался!

— Нет, через гостевой вход. — Он посмотрел на часы. — Мне всё равно пора уходить.

Вскочив со своего места, он направился к плиткам в центре подземного пространства, по пути прихватив с соседнего стола пульт дистанционного управления.

Спустя несколько мгновений Гвен присоединилась к нему. Им пришлось стоять вплотную друг к другу, чтобы уместиться на платформе, и Оуэн не мог не заметить, что Гвен напряжена всем телом, пытаясь убедиться, что не прикасается к нему – ни одной складочкой одежды и ни одним участком обнажённой кожи. Ладно – если ей так хочется. Он нажал кнопку на пульте, и Хаб неожиданно начал исчезать внизу, когда плитка бесшумно взмыла вверх. За несколько секунд они поднялись так высоко, что падение могло бы серьёзно травмировать их, но слабое давление прижимало их друг к другу. Слабое давление, которому Гвен определённо сопротивлялась.

Лёгкий ветерок взъерошил волосы Оуэна. Он посмотрел вверх, туда, откуда к ним приближался тёмный квадрат, виднеющийся между лампами на потолке. Тёмный квадрат увеличивался, а затем они погрузились в него: подъёмная плитка, которая привела их наверх, двигалась достаточно быстро, чтобы содрать кожу с их пальцев, если бы они прикоснулись к ней.