– Так, что же все-таки за яд? – спросил Карелла.

– Никотин, – ответил Блэни.

Мейер, еще не сбросив пальто и шапку, закуривал сигарету.

– Никотин? – переспросил Карелла.

– Ага, – подтвердил Блэни. Чувствовалось, что он очень доволен собой. Карелла мог представить себе, как тот улыбается во весь рот. – Смертельный яд, – сказал он. – И смерть, прямо скажу, не из приятных. Сильное жжение во всем пищеводе – от ротовой полости до самого желудка. Сильное слюноотделение, тошнота, рвота, понос, боль в животе. Потеря сознания, кома, падение кровяного давления, судороги и паралич дыхательных путей. Как подумаешь, так сразу хочется бросить курить, правда?

– Я не курю, – Карелла посмотрел в противоположный угол, где Мейер пыхтел, как паровоз.

– И какова смертельная доза?

– Зависит от того, в чем она содержится. Минимум сорок миллиграмм.

– И как быстро он действует?

– Почти так же, как и цианистый калий.

– И что это значит?

– Цианистый калий убивает за считанные минуты, иногда даже секунды.

– А никотин?

– Судороги начинаются через несколько секунд, смерть наступает через несколько минут. Тебе нужно точное время смерти?

– Да, разумеется!

– Если учесть все – температуру тела, бледность, содержимое желудка и все остальное – думаю, что труп достаточно свеженький.

– Например?

– Сегодня рано утром.

– Рано – это когда?

– Он умер в семь часов двадцать четыре минуты, – сказал Блэни. – Если поточнее – семь часов, двадцать четыре минуты и тридцать шесть секунд.

Карелла не сразу понял, что тот шутит.

– Дай мне еще немного времени, ладно? – попросил Блэни. – Пока я могу лишь сказать, что это произошло сегодня рано утром.

– И яд попал через рот?

– Вне всякого сомнения.

– По меньшей мере сорок миллиграмм?

– Сорока вполне бы хватило. Шестьдесят ускорили бы процесс. Ну а про девяносто я и не говорю. Как подумаешь, так сразу хочется бросить курить, правда?

– Сорок миллиграмм – это сколько? Чайная ложка? – спросил Карелла.

– Ты что, шутишь? Это совсем ничтожное количество, капелюшечка, привкус.

– Значит, яд очень сильный?

– Относится к шестому разряду. Сверхтоксичен.

– Ну что ж, спасибо, – сказал Карелла. – Очень тебе благодарен. Когда я смогу получить полный отчет?

– Тебе нужна постоматологическая карта? Насколько я понял, личность покойного установлена?

– Ничего, не помешает.

– Дай мне пару дней. Идет? Ведь тебе не так уж важны бумаги?

– Нет, если я могу полностью положиться на данные о никотине.

– Даю честное слово, – сказал Блэни.

– Отлично. Еще раз спасибо.

– Приятно было поболтать, – отозвался Блэни. Карелла повесил трубку. В комнату входил Коттон Хейз, раскрасневшийся от сильного ветра. Красное лицо сливалось с рыжими волосами и придавало ему свирепый вид, слегка смягченный седой прядью на правом виске. Он бросил взгляд на часы и пробормотал:

– Извините за опоздание.

Уиллис подошел к столу Кареллы.

– Ну и что там? – спросил он.

– Никотин, – ответил Карелла.

– Только давайте не будем, – Мейер направился к ним. – Это я и без того целыми сутками слышу от Сары. Никотин, никотин, никотин.

– У нас сегодня утром было убийство, – объяснил Карелла. – Парня отравили никотином.

– Да ладно, кончай травить.

– Надо тебе бросать это дело, – посоветовал Хейз.

– Я уже бросал. Целых пять раз.

– Мы установили дежурство у телефона в канцелярии, – предупредил Карелла. – Так что не вздумайте им пользоваться.

– Я что-то не понимаю, – произнес Хейз.

– Понимать нечего. Просто не пользуйтесь телефоном в канцелярии, – сказал Уиллис.

– Так что же сделал этот парень? – спросил Мейер. – Наелся окурков?

В дверях появился Мисколо:

– Там по вашему телефону отозвалась какая-то женщина.

Глава 2

Когда они, пройдя через холл, поднялись в канцелярию, то услышали лишь короткие гудки отбоя.

– Я велел ей не вешать трубку, – разозлился Мисколо. – Я сказал, что это полиция и что она не должна вешать трубку.

– Ну-ка, попробуй еще раз, – сказал Уиллис.

Карелла нажал на кнопку повторного набора. Раздался гудок, еще один, еще, еще...

– Алло?

Женский голос. Тот самый, что и на автоответчике.

– С вами говорит детектив Стив Карелла. Восемьдесят седьмой участок. Это Мэрилин?

– Послушайте, какого черта?..

– Я провожу расследование...

– Пошел ты, – произнесла женщина и повесила трубку.

Карелла уставился на телефон.

– Опять повесила, – вздохнул он и тут же вновь нажал на кнопку повтора.

Женщина сняла трубку и, не дожидаясь ответа, крикнула:

– Оставьте меня в покое, слышите?

– Мэрилин, – сказал Карелла, – я полицейский детектив, мой номер 714-5632...

– И как же ты действуешь? Вынюхиваешь? Узнал по автоответчику мое имя?

– Вот именно, – ответил Карелла. – Я работаю в восемьдесят седьмом участке, и этот звонок вполне обоснован. Я использовал кнопку повторного набора...

– Что использовали?

– Вам знаком человек по имени Джером Эдвард МакКеннон?

Наступило молчание.

– Он что-то натворил?

– Вы его знаете? – спросил Карела.

– Да. Что случилось? Он не?..

– Вы не можете сообщить нам свое полное имя?

– Мэрилин Холлис.

– Будьте добры, дайте свой адрес.

– Зачем он вам?

– Нам бы хотелось поговорить с вами, мисс Холлис.

– О чем?

– Вы сейчас дома?

– Да, да. Послушайте, что?..

– Так какой у вас адрес?

– Харборсайд 1211. Вы не могли бы сказать, какого черта?..

– Мы будем у вас через десять минут, – сказал Карелла. – Ждите.

Улица Харборсайд Лейн, находившаяся на участке 87-го участка, была районом, не столь приятным, как Силвермейн Овал, но тем не менее вполне приличным, особенно если учесть остальную территорию, подведомственную этому участку. Овал, как все его называли для краткости, располагался в центре района Силвермейн, неподалеку от парка и роскошных домов, выходящих на реку Харб. Отсюда дорога шла вниз, как в прямом, так и переносном смысле.

Стем представлял собой довольно пестрый квартал, застроенный по краям магазинчиками, ресторанами, кинотеатрами, а теперь еще и массажными салонами. К югу от него шла Эйнсли-авеню, а затем Калвер, обе эти улицы, казалось, подтверждали теорию американского «плавильного тигеля», поскольку здесь жили и правоверные евреи, и ирландцы, и итальянцы, не желающие уступать перед напирающими чернокожими и пуэрториканцами. Территория, подвластная 87-му участку, становилась все более разношерстной и убогой по мере того, как разрасталась к югу в сторону Мейсон-авеню, где трудились уличные проститутки, возмущенные тем, что массажные салоны передвигались к северу, тем самым посягая на их исключительные права на древнейшую из профессий.

Харборсайд Лейн находилась за Силвермейн-роуд, выходила на реку Харб, и оттуда также открывался прекрасный вид на небоскребы на противоположной стороне реки, принадлежащей уже другому штату. Это была довольно широкая улица, вдоль которой выстроились некогда роскошные особнячки из темного песчаника. Стены домов, где поселились теперь молодые и честолюбивые люди, были покрыты всевозможными надписями.

Казалось, что эти надписи сделаны кириллицей. Можно было подумать, что находишься в России – только вот в России на стенах домов не пишут, если только не хотят отправиться на отдых в Сибирь. Авторы надписей называли себя «писателями». Впрочем, для всех оставалось тайной, что именно они пишут, поскольку разобрать эти каракули было совершенно невозможно. Недавно принятый закон обязывал тщательно регистрировать продаваемое количество аэрозольных красок. Однако за выполнением этого закона никто не следил, и «писатели» продолжали писать, хотя никто их творений и не понимал. Творцы этих надписей, вероятно, рассчитывали получить Нобелевскую премию.