Что это, месяцы нервного напряжения в корпусе, где я веду бой за каждый день своей жизни? Да, сейчас полегче, отношение ко мне улучшилось, да и к нагрузкам привык, как и к способу общения. Но сам корпус остался прежним, как и офицеры, законы и традиции, а они весьма далеки от идеала.

Или мои метания в преддверии второй фазы, все эти поиски и попытки самоанализа так психику расшатали? Это ведь на самом деле важно, от этого зависит мое будущее, моя карьера — как я могу относиться к проблемам с сеньоритами несерьезно?

А может это еще более застарелый нарыв, может, меня просто достали всякие подонки, чувствующие безнаказанность? И особенно марсиане, с которыми неоднократно имел "тесные" контакты в прошлом? И мне захотелось высказать конкретно этому вот представителю их диаспоры все-все, что я о его народе думаю?

Не знаю. Возможно, последнее. А возможно, все вместе.

— Не брат я тебе, — отрезал я и презрительно скривился. — А был бы братом — удавил бы тебя. Вот этими вот руками, — показал я ладони.

Это как бы было оскорбление, все окружающие напряглись, но не прямое. От меня срочно требовалось продолжение, уточнение, чтоб определиться, бить меня или разговаривать. И я продолжил:

— Знаешь, за что вас не любят? Презирают? Всех вас, скопом, не разбирая на правых и виноватых? За то, что среди вас есть такие подонки, как ты. Которые сознают безнаказанность и купаются в ней, делая, что хотят. Бьют, унижают, оскорбляют.

А на самом деле вы гости! — повысил я голос. — Пришлые, инопланетяне. И должны соблюдать все традиции и законы этой планеты!

— Вот и ведите себя так, как принято на Венере! — закричал я на полвагона. — Это НАША планета! И мы устраиваем те порядки, какие МЫ хотим!

Марсиане вокруг сопели, но молчали. Я же чувствовал эффект трибуны, уникальный шанс быть услышанным, пока абстрактно "свой".

— Если вам что-то не нравится в том, как мы живем — это ваши сложности — продолжил я тише. — Или живите по нашим правилам, или проваливайте: космопорт — орбита — Марс. И наши женщины — это наши женщины, не ваши. Они не поголовно шлюхи и проститутки, как вы считаете. А если про меж себя так и считаете, это не дает вам никакого права домогаться их и унижать. Ясно?

— Вы никто здесь, гости. Вот и будьте гостями, ведите себя, как гости! — вновь повысил я голос, подводя итог.

Несколько секунд был слышан только тихий перестук колес за бортом. Затем поезд остановился, створки открылись, искин объявил станцию. В вагон вошли какие-то люди, какие-то вышли. Кажется, красно-желтых цветов прибавилось, теперь уже в том конце вагона. Наконец, искин объявил следующую станцию, створки закрылись, поезд вновь тронулся.

— Мы здесь не гости, — словно выплюнул в ответ мой противник. — Мы здесь потому, что вы, твоя планета, бомбили мою планету. Вы устроили у нас войну. И теперь наш дом здесь.

Может мы и не хозяева, — усмехнулся он, — но я у себя дома. И буду делать здесь все, что хочу.

— А ты не боишься, что вас в один прекрасный день выпрут с планеты? Всех вас? Вот из-за таких козлов, как ты?

Ответом мне стала ирония. Кто-то, как Урод-Артем, засмеялся, кто-то хмыкнул, кто-то просто растянул губы в улыбке, но веселились все. Да, смешную шутку сказал, ага. Мне же смешно не было.

— Пусть вас защищают власти, заигрывают с Альянсом, но есть еще мы, — гнул свое я. — Люди. Простые венериане. И что когда-нибудь нам это надоест?

Нет, мой аргумент всерьез никто не рассматривал. Тогда я озвучил другой:

— Ладно, подойдем с иной стороны. Вот ты считаешь себя дома, допустим. И ведешь себя как скот — никого не уважаешь. Но почему ты ненавидишь венерианок?

Лицо собеседника побагровело. Ага, парниша, попался! Как чувствовал же! Вот я и нашлась твоя слабая точка.

— Смотри, — продолжил я, боясь, чтобы он не перебил, — вы не любите "хитрый" закон. Единственный, который на вас распространяется. Но согласно нему, расстреливают его преступивших за домогательство к женщинам. То есть, ты ненавидишь женщин за то, что существует закон, их от тебя защищающий? Ненавидишь за то, что тебе не дают распоясаться в их отношении, безнаказанно насиловать всех без разбору? И после этого ты считаешь себя человеком?

Я сделал паузу.

— Ты урод! Моральный урод! И потому ты мне не брат, и, слава богу, никогда им не будешь, — закончил я монолог, готовый ко всему. — Я презираю таких, как ты, и случись иное место и иное время, — окинул я взглядом вагон, — проучил бы тебя так, что мама бы родная не узнала!

— Но сейчас не в другое время и не другое место! — дипломатично закончил за меня Колобок, конкретно вклиниваясь между нами и уводя ситуацию из опасной зоны. Да, не ожидал от ребят, что они выступят миротворцами. Двое его напарников почти повисли на плечах друга, двое заблокировали меня.

— Да все в порядке! Не буду я его бить! — попытался сбросить "груз" мой противник. — Высказал человек, что думает — его право! — Зло зыркнул мне в глаза. — Кто знает, может, и встретимся?

Я пожал плечами.

— Буду рад.

Друзья потащили его прочь, я же пошел в конец вагона, к убежавшей девушке, испуганно жмущейся к бронестеклу. За которым, к слову, стояли еще ребята в красно-желтом, приникшие к стеклу своего вагона и внимательно наблюдающие за происходящим в нашем. Увидев, что драка не состоялась, они явно разочарованно от стекла отлипли.

— Все нормально? — лаконично поинтересовался я. Девушка кивнула.

Меня не покидало чувство незавершенности эксцесса — было ощущение, что это еще не все. Я разворошил муравейник — очевидно, у этого Артема кто-то погиб из-за пресловутого "хитрого" закона, для него это травма, и оттого он так ненавидит венерианок, всех без разбору. И теперь обязательно должен что-то выкинуть — не может он оставить происходящее так.

Я же человек, вскрывший нарыв. И главное, продемонстрировавший, что не боюсь его. Поставить меня на место, реабилитироваться в своих глазах для таких — дело чести.

То есть, я до своей станции не доеду. Возможно, осталось перегона два, пока он созреет, после же будет драка. В случае которой "миротворцы" вряд ли останутся в стороне, особенно учитывая мои способности, что я разделаю под орех одного из них. Следовательно, нужно выпроводить девушку как можно скорее. Только рядом со мной дюжина марсиан, плюс в том конце вагона, плюс в соседнем. Я же всего лишь человек, какими бы способностями не обладал. Против такого перевеса, да в узком пространстве вагона…

— Сейчас поезд остановится, и ты выбежишь на платформу, тихо произнес я. — Если этот тип успеет выскочить следом — бежишь к охране и просишь защиты. Говоришь, он тебя домогается. Если не успеет — я с ним разберусь.

— А что, он… Того? — светились ужасом ее глаза. — Должен?

— Не знаю, что у него на уме, — покачал я головой. — Но он однозначно что-то выкинет.

Она поежилась. Но подбодрить ее мне было нечем.

Больше мы с нею не перекинулись и словом — не до того было. Я же вспомнил пресловутый закон, единственную безотказно действующую управу на инопланетных выродков всех цветов и мастей.

"Хитрый"… На самом деле ничего хитрого. Все дело в том, что Венера осваивалась как огромный публичный дом: нигде на Земле проституция не была разрешена, только тут, в вотчине у Алисии Мануэлы, а позже Аделины Веласкес. Для нее тут был выпестованный легальный рай. Веласкесы превратили проституцию в серьезный бизнес, золотую жилу для планеты, от которого получали чуть ли не половину доходов. Львиная доля которых ушла в последствии собственно на войну за Независимость, а после позволила стране быстро восстановиться. И поныне доля этого бизнеса в ВВП ощутима, хотя прошло целых сто лет.

Этого всего не могло быть, если бы бизнес в свое время не защитили, суровыми и жесткими, а главное, безусловно исполняемыми законами. Один из которых гласит, что насилие над женщиной на планете карается смертной казнью.