Единственное, что ее хоть как-то ненадежно и неверно успокаивало: и правда недолго все длилось, можно и перетерпеть. Но она поняла, что самое худшее только впереди… Главарь вроде как заискивающим тоном предложил вскоре «пройтись», когда она сползла на пол, натягивая обратно сдвинутое набок безразмерное белье и джинсы, которые мешком висели на ее тощем теле, а без пуговицы и вовсе обещали сваливаться. Но до одежды ли, когда грядущий день отделен от проходящего неизбежностью страданий?

Девушка задрожала, как последний колос на давно убранном поле. Пытки… Он снова что-то придумал, и желал опробовать на ней, будто она и правда робот, живая кукла. Она уже достаточно изучила все его привычки и могла догадаться о намерениях по случайному слову. То животное непотребство, что творил он с ней на столе, не шло ни в какое сравнение с тем, что предстояло переживать. А пытки изобретает человеческий разум. И одинаково мерзки оказываются оба начала…

***

Вскоре он вел ее вдоль берега, слегка отходя от аванпоста, подхватив за локоть. А у нее ноги заплетались, руки дрожали, лихорадочно стучало в висках, но она не смела ему перечить, и на любое его самое бессмысленное высказывание только кивала, соглашалась с чем угодно, не надеясь, что от этого ей станет легче. Если он решил причинить боль, то он всегда осуществлял свои черные замыслы.

Он ухмылялся, а вокруг него скакали кровожадными мартышками пираты — охрана, потому что перемещаться по джунглям в одиночку оказалось очень рискованно.

Салли уже знала, что отряды ракьят не сидят сложа руки и осуществляют диверсии. Она не могла не желать удачи племени в их борьбе за их родину, но сама больше всего на свете боялась попасть под пули, оказаться посреди перестрелки. Она страшилась звуков выстрелов, свиста снарядов и разрывов гранат. Один раз, довольно давно, ей довелось оказаться свидетелем нападения на аванпост воинов племени. Тогда она сидела под столом вместе с другими перепуганными женщинами, которые ее отчего-то ненавидели. Может, потому что была не местной, может, потому что слишком часто к ней приезжал Ваас, а его воспринимали не иначе как языческого злого духа.

В то нападение одна из рабынь обрадовалась, что за ней пришли воины из деревни, вырвалась из штаба, не думая о своей безопасности. Когда отряд ракьят отступил, перебитый больше, чем наполовину, тело этой девушки нашли у забора аванпоста. Значит, ее убили свои же, видимо, не разобравшись, кто бежит. Этот случай доказал Салли, что нет никакого смысла в попытках строить планы побега, и она даже не пыталась мыслить в этом направлении. Но о чем тогда? О пытках?

В тот день Ваас сначала подвесил ее вниз головой на дерево, туго перетянув жесткой веревкой лодыжки. Еще бродил рядом с секундомером. Оказалось, его внезапно заинтересовало, сколько человек может провисеть, оставаясь в сознании. Видимо, для зрелищных казней требовалось знать наверняка. Прежде чем лишить очередного неугодного пленника жизни, он еще любил произнести громкую тираду, которая чаще всего ничего не значила. Или это только так казалось всем, кто не мог понять. Салли тоже не понимала до поры до времени… И, естественно, мало занимали его слова, когда она раскачивалась на тугой жесткой веревке, ощущая, как с босых ног осыпаются песчинки. Время тянулось бесконечно долго.

Ваас наматывал круги возле нее, периодически похлопывая по щекам пленницу, изучающе склонив голову набок, замечая, что его личная вещь еще в сознании. Салли ждала, когда провалится в небытие, созерцая все более уплотнявшиеся черные узоры перед глазами. Она уже знала, что у Вааса пока нет намерения казнить ее. Впрочем, как бы ей ни казалось, что успела изучить его неуловимый характер, никто не знал, как далеко может заходить его подлость и вероломство. Он обожал давать пленникам ложную надежду на спасение. Например, предлагая убить одному из них собственного товарища вроде в обмен на освобождение. Но лишь затем, чтобы спустить курок, вышибая мозги поддавшегося на уговоры через секунду после того, как тот выполнял условия бесчестной «сделки».

— Ну что, не сопротивляешься? Да! Как всегда, — рассматривал он Салли. — Я смотрю, ты тут неплохо висишь! Не-не-не, не сопротивляйся, мы сейчас разнообразим это дело. Эй, Френки, тащи сюда аккумулятор!

Салли похолодела, хотя кровь приливала к лицу и ее спасал от потери сознания только малый вес тела, которое было даже чересчур тощим из-за вот таких постоянных истязаний. Потом несколько дней приходилось отлеживаться, а никто не заботился о том, чтобы поднести хоть плошку с рисом. Но ныне Ваас замыслил что-то поистине ужасающее, поигрывая клеммами с улыбкой истинного маньяка на лице. Несмотря на жару и приливавшую к голове кровь Салли чувствовала, как ее сковывал леденящий холод, как от встречи с живым мертвецом.

Удары током напоминали скорее не ожоги, а именно удары, будто невидимый кулак прошибал насквозь тело. Девушка вздрагивала, веревка раскачивалась. Джунгли то и дело оглашались ее тонким беспомощным криком — единственное, что она могла себе позволить в такой ситуации. Единственное, в чем еще содержалась ее свобода, хотя лицемерно и бесчеловечно звучало это слово, применительно ко всему ее существованию.

Ваас только больше распалялся, рассматривая то с одной, то с другой стороны ее искаженное муками юное лицо. При этом рассказывали, что обычно он пытал все больше мужчин. Но, видимо, ей так «повезло». Он ее вовсе не воспринимал как человека. И говорил он вроде бы с ней, а вроде и ни с кем, просто, чтобы сказать.

Кожа начинала покрываться в некоторых местах волдырями, от очередного разряда болезненно щелкали зубы, и казалось, что глазные яблоки лопаются. Сколько уже прошло времени? Бесконечность… В голове только заклинил вопрос: «Когда все это закончится? Когда?»

Завершилось все, когда что-то сломалось в системе самого аккумулятора или клемм, и разряд тока получил сам палач: видимо, не рассчитали с изоляцией. Ваас взревел недовольно, впрочем, только смеясь ненормально от произошедшего:

— ***! Френки!

— А… Что?.. Ну, я, это, — что-то бормотал один из своры Вааса, виновато разводя руками, что Салли уже видела через смутную пелену. Кажется, наставали ее последние минуты, и она боялась. Она впилась взглядом в своего палача, как в последнее спасение, надеясь, что он поймет, ведь еще немного — и все, не станет его личной вещи. Но Ваас был занят тем, что срывался на пиратах тирадами из потоков бранных слов. В конце концов, он пришел к выводу, что система еще не отлажена и с аккумулятором идея отличная, но надо что-то доделать.

— Эй, Салиман! ***! Ты что?.. Умереть решила? — только послышалось, когда девушка решила, что все оборвалось в ее короткой земной жизни, настолько невыносимой тяжестью налилась голова. Ведь большая часть боли ютится в голове; не было бы этого центра страданий, так и повреждения рук и ног ощущались бы слабее. Наверное. Вот хорошо быть червяком бесхребетным, у него ни мозга, ни нервной системы, кажется, нет. Но с человеком все сложнее. Салли сначала решила, что умрет и избавится от страданий, а потом в сознание полезли совершенно ненужные мысли о том, что она может попасть в ад. Странные картинки из раннего детства, когда ей рассказывали, что это за страшное место. Снова гореть? Да ее только что Ваас чуть не сжег. Порой мнилось, что остров — это и есть ад, что они уже все там, мертвые, расплачиваются за грехи вечной болью. Ваас мучил ее. Раз за разом.

Снова и снова, без всякой надежды на изменение, ведь это только в сказках герой приходит и спасает прекрасную принцессу из лап чудовища. Но какая она уже принцесса? Она — невидимка, существование которой игнорировали все, никого не волновал ее страх, ее боль и всё, что мог делать и делал с ней главарь. Совершенно никого. И много в мире таких невидимок, не хватает на всех прекрасных принцев.

А где-то далеко бежали поезда, астрономы открывали планеты. А где-то далеко была чужая судьба, намного лучше этой.

***

— Ах ты ж казуар! — на свой манер шепотом выругалась Салли, открывая глаза. Она больше всего на острове боялась этих странных птиц, считая их мифическими чудовищами. Еще они очень напоминали своим гребнем Вааса с его высоким ирокезом.