Главарь стремительно обошел штаб с мачете наголо. Воин ракьят едва успел обернуться — вскрыли его, как свежевыловленную рыбку, распороли. Ваас только стряхнул с лезвия кровь, всмотревшись небрежно в остекленевшие от ужаса глаза смуглого парнишки, что не имел власти выбирать свою смерть. Видимо, он впал небывалый ступор, когда осознал, что остался один на аванпосте.

Вот и все — закончилось веселье. Оставалось растаскивать трупы. Хотя… Сжигали всех одинаково. Мертвым все равно, в какой яме гореть или тлеть под известью. Ваас никогда не задумывался, как желал бы, чтобы его похоронили. Для воина такие мысли — дурная примета. Кто свою гибель представит, тот и не вернется из боя. Из его отряда таких оказалось семеро, узревших пустые глазницы безносой. Многовато, зато у ракьят отняли возможность зажать в клещи.

Да еще из банды полегли все, кто прежде охранял «Верфи». Возле сгоревшего каркаса-скелета недостроенной лодки слабо хрипел прошлый командир аванпоста. Кажется, его звали Хал. Темнокожий сильный воин ныне судорожно вздрагивал, хватая выпавшие внутренности, желтоватую кровавую массу кишок, развороченных пулями. Странно, что не погиб, не испустил дух все еще. Но он уже понимал — закончилась его война. Хватит.

Ваас подошел, задумчиво всматриваясь в искаженное болью лицо. Главарь великодушно приставил к голове Хала пистолет, умирающий благодарно кивнул. Прогремел выстрел. Главарь не пожалел крошечный кусочек свинца, чтобы быстро прервать страдания.

Так и уходили все, кого он успевал хоть немного узнать. Прибывали новые, но их снова выкашивало противостояние с племенем. И Ваас оставался один среди незнакомцев. А они-то рассчитывали заработать огромные деньги на проклятом затерянном острове. Но «большой куш» здесь получали только корни деревьев, удобряемые трупами и золой.

Никого не осталось.

Неучтенный китаец Чен лежал на причале. У него не хватало половины лица и черепа, видимо, пулей крупного калибра так «срезало». Через дыру просвечивали раздробленные кости; смолотые в кашу с волосами и кожей куски мозгов. Уцелевший левый глаз почему-то выражал безмятежное спокойствие, как и застывшие едва ль не в улыбке губы. Словно радовался он такой кончине. Но это все сказки! Смерть уродлива.

Филиппинец, которого все называли Джон, это доказывал — его тело вообще едва узнавалось. По крайней мере, голова от него валялась отдельно. Кажется, ракьят тоже поглумились над трупом врага. Может, он тоже оставался последним, когда аванпост отбили.

Просто куски мяса, вывернутые в беспорядке хрящи, кости и жилы, кровавые лужи. Нестрашно. Все оттенки багряного — нестрашно. Выбитые глаза, свернутые выпадающие с мясом и зубами челюсти, похожие на пластиковые протезы. Лица, превращенные в студенистый кисель, гипертрофированно набухшие, выпадающие через раны пузыри органов — нестрашно. Только запах порой доставлял неприятные ощущения, да, застоявшийся смрад тлена.

Вот еще относительную “целостность” сохранил Кость — тот просто застыл на спине с дырой в груди, пробитой автоматной очередью. Руки его скрючились так, словно парень все еще сжимал вырванное оружие. Молодое северное лицо запечатлело четким фотоснимком ожесточение и удивление. Смерть всегда удивительна. Всегда приходит неожиданно. Ваас порой словно лично к ней обращался. И все не верил, что она прибудет и за ним. Но знал — придет. Вопрос только: когда. Когда он сам пожелает!

Вот и все — из старой охраны аванпоста никого не осталось. Вот и все… Все. Это просто война, ее лицо. Не без его помощи все это началось.

Ваас бесцельно бродил по аванпосту, словно искал кого-то. Кого? Вдруг пират услышал слабое шевеление, на всякий случай стремительно вскидывая пистолет. Из-под штаба навстречу хозяину выполз, хрипя и тихо скуля, один из волкодавов. Живучая тварюга! Ваас подошел к псу. Волкодав, волоча за собой клоки окровавленной шерсти, преданно поглядел на хозяина, даже слабо вильнув хвостом, ткнулся носом в ногу и издох. Пират небрежно отодвинул тушку животного, перешагивая через нее.

В самом штабе главаря, который собирался доложить союзникам о возвращении «Верфи», ждал еще один неприятный сюрприз — убитые рабыни. Они лежали кто на полу, кто на столе. Кажется, их застали врасплох, выкосили автоматной очередью.

— ***! Их-то за что?! — с отвращением скривился пират, представляя, как вооруженные воины племени стреляли в беспомощных тупых женщин. Вот героизм-то невероятный! Главарь проникался еще большим презрением к своим бывшим союзникам. Судя по всему, они попытались забрать только девушку-ракьят. Ее недавно убили вместе с воинами племени. Всех убили.

«Верфь Келла»? Нет, тот день ознаменовал новое имя — «Верфь Смерти». Хотя, что скрывать: такие картины для Вааса являлись повседневностью. Никакого шока, ничего нового. Только досада и бешенство от неудач.

Главарь наладил рацию, безразлично отвернувшись от трупов. Эти рабыни умерли уже давно, просто не задумывались об этом. Но кого-то не хватало. Кого-то, о ком он забывал по своей воле, потом иногда вспоминал.

— Этот ***к Белоснежка совсем о***л, — мотал головой Алвин, входя в штаб. Синие глаза снайпера горели яростью. Кажется, в тот день он получил достаточно жертв в своей игре со смертью, достаточную свиту себе составил в своем умирании. Пусть. У каждого свой способ саморазрушения. Это выбор. Фальшивый.

— Не ново, брат, совсем не ново, — протянул безразлично Ваас, выходя из штаба, поднимая голову, всматриваясь в джунгли. — Как и все это безумие.

— Так он мертв или нет? — подскакивал какой-то пиратишка из банды, кто-то из свежеприбывших, еще не до конца проникшейся тем, что с острова не сбежать. Билет в один конец! Как поется в старом тупом хите.

— Алле, придурок! Его здесь не было! — уточнил Алвин, осаживая рядового, обращаясь украдкой к главному: — Ваас, ты его точно убил?

— Захлопнись! — рявкнул на подчиненного главарь, сам он внимательно всматривался в следы, что оставались на песке вокруг, но из-за крепко взбитой пыли и сожженной травы мало что удавалось рассмотреть. Однако главарь все равно задумчиво щурился, прислушиваясь. Очевидно, его обостренный слух улавливал чуть больше, чем у рядовых пиратов. Подчиненные деловито разгребали последствия боя, сваливая трупы в разные ямы — одну для своих, другую для врага. Хотя какая разница, с кем разлагаться безвольным костям и требухе?

Ваас же скинул ожесточенно и бесстрашно каску, лохматя ирокез, проводя по привычке вдоль шрама, что прорезал левую половину головы от брови и почти до затылка — да, порой память о некоторых событиях оставляет вполне материальные следы.

Пират выходил за пределы аванпоста, вскоре приникая к земле, высматривая следы от пуль на коре пальм, словно выслеживал кого-то. Инстинкты в главаре остались, словно от древних предков или даже зверей: невероятное обоняние, слух… Порой он и сам удивлялся, что привело его в образ человека, что заковало в этом теле. Он управлял джунглями, ныне требуя от них ответа.

Ваас вспоминал тела убитых пиратов. Так вот кого не хватало! Среди них не было Салиман. Главарь подозвал группу из пяти человек, отдав остальным приказы, как расположить караулы, и направился в лес, глядя на следы, что различал только он наметанным взглядом хищника.

Позади над выгоревшим аванпостом снова развевался алый флаг с вездесущим белым глазом. Отряд же поднимался на холмы. Однако до верхнего яруса дороги они не дошли — едва заметные следы в высокой траве уводили в сторону, казалось, что кто-то в панике петлял, запутывая и противника, и себя, продираясь по глухим крутым склонам. По дороге пришлось убить черного медведя, который прилег отдохнуть в траве, но, завидев людей с оружием, попытался напасть. В мощное тело всадили множество пуль — с пары выстрелов умирать не желал. Даже у зверей здесь не было инстинкта самосохранения. Следы уводили все выше, теряясь в пыли дороги. Кажется, кто-то пытался прорваться к радиовышке, высившейся на горе — не самое глупое решение.

Не сказать, что Ваас так уж жаждал отыскать «пропажу», но почему-то упрямо шел по следу, наткнувшись вскоре на обрывок красной майки — то ли случайную тряпку, то ли намеренно оставленный знак. Хотя вряд ли намеренно. Некто сбился с пути — вышка оставалась намного восточнее, а этот бестолковый человек пошел в противоположную сторону, найдя неверную тропинку. Ваас только тихо матерился, когда пришлось забираться в чащу, сворачивая с дороги. Главарь, как и все, все-таки устал после перестрелки, а тут нашел себе на голову новую заботу. Мог бы и не искать. Но не признаваться же, что потерял всех с «Верфи». Впрочем, «вещи» не считались людьми. Он вот так относился к Салиман — странная вещь. Он помнил их первую встречу, помнил, как увидел испуганную замарашку в клетке, похожую на ощипанного цыпленка. Потом узнал у Хойта, что девчонку продал отец за карточные долги. Салиман словно доказывала своим живым примером, чего на самом деле стоят «семейные узы». Ваасу понравилось это доказательство, этот мерзкий насквозь пример, что каждый раз напоминал: ненавидеть и отвергать родных лучше, чем прощать и любить. Не все можно простить, опираясь только на родственную связь.