«Наверняка практически, во всех полках Буденного принимали… с торжественным построением, с музыкой, с криками «ура», – отмечает Борис Соколов. – Георгий Константинович должен был запомниться Семену Михайловичу как едва ли не единственный командир полка, действовавший строго по уставу. А поскольку в Жуковском полку никаких недостатков не было обнаружено, у Буденного в памяти остался не только неприятный осадок от не слишком теплой встречи, но и впечатление о Жукове как о толковом командире. И в дальнейшем покровительство Буденного способствовало стремительному взлету нашего героя к высшим постам в военном ведомстве».

Подтверждает эту версию тот факт, что сам Буденный в воспоминаниях описал означенную встречу достаточно подробно: «Осенью 1927 года я приехал с инспекцией в Белорусский военный округ, в частности, в 7-ю кавалерийскую дивизию, входившую в состав 3-го кавкорпуса С. К. Тимошенко. Командир дивизии Д. А. Шмидт, который незадолго до моего приезда принял 7-ю дивизию от К. И. Степного-Спижарного, произвел на меня хорошее впечатление.

– Разрешите узнать, какие полки будете смотреть? – спросил комдив.

– А какой полк у вас лучше других?

Стоявший рядом С. К. Тимошенко сказал:

– У нас все полки на хорошем счету. Но лучше других полк Жукова, о котором я докладывал вам. Он умело обучает бойцов, особенно хорошо проводит занятия по тактике…

Я сказал Д. А. Шмидту, что постараюсь побывать во всех полках, а начну с 39-го. Вскоре мы въехали на территорию полка. Я вышел из машины, следом за мной С. К. Тимошенко. Командир 39-го кавполка Г. К. Жуков встретил меня четким рапортом. Строевая выправка, четкость – все это говорило о том, что командир полка свои обязанности знает хорошо…»

Дальнейшие воспоминания Буденного рисуют посещение полка в сугубо положительных тонах, он даже отмечает, что объявил тогда Жукову благодарность. Но, разумеется, не упоминает о своей досаде, о том, что желал, чтобы в его честь состоялось торжественное построение полка с криками «ура». Видимо, постыдился тщеславия…

Борис Соколов напоминает, что «мемуары Буденного очень быстро стали самыми популярными в СССР воспоминаниями о Гражданской войне. Мемуары белогвардейцев после Второй мировой войны уже не издавали, а из советских полководцев Гражданской войны практически никто мемуаров не оставил, поскольку, не без помощи Семена Михайловича, не пережил 1937 и 1938 годов. Так что на этом поле Буденный оказался вне конкуренции. Его мемуары стали для миллионов советских читателей тем же, чем мемуары Жукова применительно к Великой Отечественной. Историю двух войн воспринимали прежде всего через труды этих полководцев».

Вроде бы прямодушие – не самая надежная защита в эпоху тотальных доносов, но имидж грубоватого вояки, проводящего все время на плацу или полигоне, не стесняющегося обкладывать отборной руганью и назойливых политруков, и хитроватых доносчиков, больше соответствовал как раз типажу выходца из Первой Конной. Из низов, из простых, из бедного трудового народа… При этом стоит учитывать, что причастность к любимому детищу Сталина отнюдь не гарантировала безопасности: маршала Егорова, одного из командиров Первой Конной, это не спасло.

Груб, резок и прям – но до определенного предела. В беседе с Константином Симоновым Жуков вспоминал, как Тухачевский саркастически отвечал Ворошилову, когда докладывал тому проекты уставов: «При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявлять твердость и давать отпор, когда считал это необходимым… Ворошилов по какому-то из пунктов… стал высказывать недовольство и предлагать что-то не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом: “Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок”. – “Почему?” – спросил Ворошилов. – “Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком”». Вот такой высокомерно-учтивой издевки Жуков себе не позволял никогда. Может, поэтому и подозрения против него не перешли опасной черты.

Некоторые специалисты считают, что Жуков в Красной армии и советской истории занял как раз то место, которое, не будь репрессий, досталось бы Тухачевскому. Если бы тот уцелел, то, возможно, и весь ход Великой Отечественной войны был бы другим с самого начала, и, понимая это, операцию по устранению «красного маршала» спланировала и провела немецкая разведка, подбросившая советским спецслужбам сфабрикованный компромат на него. Есть также версия, что пути компромата были строго противоположными, то есть их чекисты немцам подбросили, поскольку Сталин намеревался скомпрометировать и ослабить германский Генштаб.

А генерал П. А. Судоплатов придерживался мнения, что Тухачевский настолько не скрывал своих честолюбивых замыслов, что никаких немецких фальшивок не понадобилось: «Тухачевский и его группа в борьбе за влияние на Сталина попались на его удочку. Во время частых встреч со Сталиным Тухачевский критиковал Ворошилова, Сталин поощрял эту критику, называя ее «конструктивной», и любил обсуждать варианты новых назначений и смещений… Материалы дела Тухачевского содержат разного рода документальные свидетельства относительно планов перетасовок в военном руководстве страны».

Судоплатов открытым текстом заявлял, что компрометирующих документов не существовало вовсе: «Уголовное дело против Тухачевского целиком основывалось на его собственных признаниях, и какие бы то ни было ссылки на конкретные инкриминирующие факты, полученные из-за рубежа, начисто отсутствуют. Если бы такие документы существовали, то я как заместитель начальника разведки, курировавший накануне войны и немецкое направление, наверняка видел бы их или знал об их существовании».

Существует и такое мнение, что значимость Тухачевского как стратега и полководца была сильно преувеличена в эпоху разоблачения культа личности – возможно, как раз в пику Жукову, ибо принизить значение живого маршала Победы для Хрущева было важно, а мертвый Тухачевский для него опасности представлять уже не мог. В реальности же никаких особо выдающихся военных операций во время Гражданской войны «красный маршал» не проводил, да и жестокостью отличался преизрядной – достаточно вспомнить подавление Кронштадтского восстания или уже упомянутой антоновщины.

Часто Тухачевского называют главным идеологом технического переоснащения Красной армии. Так, в январе 1930 года он представил Ворошилову доклад о реорганизации армии, содержавший предложения об увеличении числа дивизий до 250, о развитии артиллерии, авиации, танковых войск и об основах их применения. Приведенный в докладе план предусматривал производство ста тысяч танков в год. В таком виде Сталин идею отверг – по его мнению, надлежало не строить массово танки образца 1929 года, а модернизировать всю тяжелую промышленность вообще и военную в частности.

Потерпела крах и идея Тухачевского о технике двойного назначения, будь то универсальные наземно-зенитные пушки или бронированные трактора, не говоря уже о злополучной безоткатной пушке, которую он так усердно продвигал. Увы, изготовленные несколько тысяч стволов показывали на стрельбах столь скверные результаты, что орудия списали в металлолом, а конструктора расстреляли вслед за «красным маршалом». Технология безоткатных орудий начала реально воплощаться в жизнь только после войны.

Мнение о том, что схлестнулись во второй половине 1930-х группировки ретроградов-кавалеристов и прогрессивных сторонников создания танковых подразделений, скорее всего, ошибочно. Идея технического перевооружения была тогда уже принята на государственном уровне. В июне 1930 года был принят уточненный план организации Красной армии, и он предусматривал не просто поставку в войска новой техники, но и создание новых родов войск, прежде всего авиации и бронетанковых. Также было запланировано создать и развить специальные войска – химические, инженерные, организационно перестроить пехоту, артиллерию, кавалерию и снабдить армию необходимым количеством технически подкованных кадров.

При всем этом обходиться без лошадей пока даже близко не получалось.