– Мое предложение, – сказал ей Вульф, полностью меня игнорируя, – зависит от обстоятельств. Оно не имеет силы в том случае, если вы не говорите нам всей правды. Допустим, вы не представляете себе фактов, раскрытие которых может вызвать газетную сенсацию, и всего лишь хотите обезопасить себя от риска. Отчего бы не положиться тогда на мою осмотрительность? Я умею хранить секреты и не получу ни удовольствия, ни выгоды, вызвав ненужный общественный резонанс. Почему бы не помочь мне покончить с этим делом? Все упирается в несговорчивость вашего брата. Ведь это он упорствует, называя гибель Мура убийством. Возможно, ему просто нравится слово. Полагаю, вы лучше, чем кто-либо, знаете своего брата. Вы могли бы помочь в общении с ним. И начать прямо сейчас, рассказав нам о нем. Почему бы и нет? К примеру, я слышал, что это вы просили его устроить мистера Мура на работу. Встретил ли он эту просьбу какими-то возражениями?

Попытаться стоило, но прием не сработал. Очевидно, Вульф не заметил, что у миссис Пайн аллергия на упоминания о брате. Хотя едва ли, обычно он подмечает все. В любом случае попытка провалилась. Нет, она не прекратила разговор. Напротив, судя по всему, была готова сидеть и болтать о том о сем всю ночь напролет, но только не раскрыть нам подноготную брата. Вульфу не удалось вытащить из нее ничего больше уже звучавшего утверждения, что брат миссис Пайн – человек необычный. Вот только она уже это говорила. Да мы и сами это знали.

Наконец Вульф опять ухватился за край стола, отодвинул кресло и встал. Миссис Пайн тоже поднялась на ноги, и я помог ей совладать с шубой.

В прихожей, когда моя ладонь уже легла на ручку парадной двери, гостья остановилась, лишив меня возможности распахнуть дверь, не задев пальцы ее ног, и с сочувствием произнесла:

– Надеюсь, завтра вашему лицу станет лучше.

– Спасибо. Я тоже надеюсь.

– И вы еще не ответили, какая сумма позволит вам открыть собственное дело.

– Совершенно верно, не ответил. Хочу сначала все посчитать.

– Любите посещать симфонические концерты?

– Да, изредка, когда укладываюсь спать. Посредством радио.

Это она тоже сочла забавным.

– В любом случае уже почти апрель. Гребля? Гольф? Бейсбол?

– Бейсбол. Хожу на все матчи, куда удается вырваться.

– Замечательная игра, правда? «Янки» или «Джайнтс»?

– И те и другие. Любая команда, что выходит на стадион.

– Я пришлю вам сезонный абонемент. По правде сказать, Арчи, мне кажется, мой брат совсем спятил. Только не рассказывайте мистеру Вульфу.

– Никогда и ничего ему не рассказываю.

– Тогда пусть это будет нашим первым общим секретом. Спокойной ночи.

Я проводил ее наружу, помог сойти с крыльца и добраться до обочины, где миссис Пайн перехватил шофер, уже открывший дверцу автомобиля. Возвращаясь назад по ступеням крыльца, я сделал зарубку в памяти: непременно позвонить утром Лону Коэну. Пусть знает, что я уже практически на содержании, но свои десять процентов комиссионных он не получит, поскольку успех мне принесли исключительно собственные боевые заслуги.

По возвращении в дом я прямиком устремился к лестнице, не желая больше рисковать. Впрочем, перемахивать ступеньки оказалось выше моих сил, а одолеть предстояло два марша. На площадке я перегнулся через перила и прокричал вниз:

– Пойду прикину, во что ей обойдется меблировка моего нового агентства! Доброй ночи!

К следующему утру, в четверг, главная арена отдела фондов совершенно преобразилась, насколько я мог судить. Где бы я ни засветился, входя или выходя, перемену можно было увидеть, почувствовать и даже отведать на вкус.

В среду я представлял собой комбинацию незнакомого мужчины, которого надлежало окинуть взглядом и снабдить ярлычком, и вторгшегося извне чужака, способного, по-видимому, воспринимать всех чудесных милашек лишь в качестве единиц персонала. Утром четверга я предстал в другой ипостаси – детектива, идущего по следу убийцы.

Так все они меня видели, и это бросалось в глаза. То ли Керр Нейлор запустил очередную крученую подачу, то ли открылась другая течь, не знаю, но прием, который мне оказывали повсюду, где бы я ни появился, не оставлял сомнений.

Табачные крошки в папке остались нетронутыми. Я не сильно расстроился из-за этого, поскольку не имел причин подозревать, что кто-то в офисе «Нейлор – Керр» намерен мешать следствию. В шкафу я оставил все как было. В десять утра дозвонился до Джаспера Пайна и представил ему отчет об эпизоде с миссис Бендини и мистером Гарольдом Энтони.

А также ввернул:

– Прошлой ночью к нам заезжала ваша супруга.

– Знаю, – фыркнул он и не стал развивать тему.

По-видимому, Пайн не видел никакого смысла интересоваться содержанием нашей беседы. Зачем? Ведь жена сама уже все рассказала. Когда я сообщил Пайну, что отдел фондов явственно видит во мне ищейку, он угрюмо посоветовал мне и вести себя как ищейка и выставил на лужок порезвиться.

Первым делом я улизнул с лужка в офис «Газетт», где повидал Лона Коэна, с которым успел созвониться заранее. Меня одолевало здоровое любопытство по поводу странных взглядов Пайна на увлечения супруги и ее общение с Муром. Желая вызнать всю правду, я переговорил с Лоном и парой репортеров, что позволило мне уйти из редакции удовлетворенным.

Одно из двух: либо Пайн долгие годы исповедовал убеждение, будто привычки жены мужа не касаются, и ему действительно было начихать, а миссис Пайн утратила всякий интерес к Муру в начале сорок шестого года, не забыв найти ему работу; либо парни из «Газетт» жили в мире грез, что навряд ли.

Я угостил журналистов обедом у «Пьетро» и вернулся на Уильям-стрит. В кабинете ничто не изменилось: никаких весточек от Вульфа, Пайна или на худой конец Керра Нейлора. К дверце шкафа никто не прикасался. Сам я по-прежнему бегал без поводка куда угодно. Одно из возможных направлений – напрямик через «арену стадиона», к кабинету мисс Ливси – было ничем не хуже прочих.

Дверь открыта, хозяйка на месте, что-то печатает. Войдя, я притворил дверь, опустился на придвинутый к рабочему месту мисс Ливси стул и задал простой вопрос:

– Какого мнения вы о Розе Бендини?

– Господи боже, – произнесла она вместо ответа, – что вы сотворили со своим лицом?

И мисс Ливси во все глаза уставилась на мою физиономию.

– Возможно, вам кажется, – заметил я, – что вы успешно поменяли тему разговора, но, увы, все опять упирается в Розу. Это ее муженек так разукрасил меня. Выскажите свое мнение о ней, но попытайтесь уложиться в десять тысяч слов.

– Сильно болит?

– Бросьте, бросьте. Такая забота, такая женственность, а ведь Мур по-прежнему живет в вашем сердце. Не забыли еще? Ну, хватит увиливать.

На лице мисс Ливси проступил румянец – едва заметный, но хоть сколько-нибудь отличимый от бледности.

– Ничего я не увиливаю, – возмутилась она. – Если самому не больно, поглядите на себя в зеркало, и все поймете. Зачем вам Роза Бендини?

Я осклабился, чтобы продемонстрировать: мускулы лица все еще работают, как бы оно ни выглядело.

– Встречный вопрос? Что ж, объясню. Она зовет Мура – Уолли. Уверяет, что он вовсе не собирался на вас жениться. Говорит, будто у вас крыша поехала – доподлинные ее слова, – когда вы обнаружили, что он по-прежнему с нею встречается. Утверждает, что вы так и не очухались. От себя могу добавить, что не верю всему сказанному. Разве вы похожи на сумасшедшую? Пожалуй, нет.

Румянца как не бывало. Мисс Ливси застыла перед пишущей машинкой, занеся пальцы над клавиатурой, словно я просто заскочил поздороваться и скоро вновь убегу, но затем развернулась ко мне. Тон ее голоса соответствовал выражению глаз.

– Вам бы следовало попросить у меня список самых отъявленных сплетниц отдела. Но вы, наверное, в нем не нуждаетесь. Если бы попросили, Роза оказалась бы в первых же строчках. Впрочем, вы нашли ее сами. Когда отыщете остальных, пожалуйста, не затрудняйтесь пересказывать мне самое интересное. У меня полно работы.