В ответ раздался некий звук, вроде подавленного смешка, совершенно неуместный.

– Чертов дверной звонок трещит без передыху, – пожаловался он. – Но мы с Фрицем справимся. По возможности держи меня в курсе.

В трубке послышался щелчок. Я медленно повесил ее и на миг замер. Вульф сам натура весьма колоритная. Если он намеревался взяться за работу, то должен был настоять на моем немедленном возвращении. Если нет, ему полагалось выразить недовольство моим братанием с нашими заклятыми врагами.

– Знаешь, – обратился я к Пэрли, – чудаки такие интересные люди.

– Не для меня, – возразил он. – Каждый чертов убийца, которого я когда-либо встречал, оказывался чудаком.

К тому времени, как сержант покончил с двумя полными порциями жареных моллюсков, двумя кружками эля и парой кусков яблочного чизкейка, я был уже почти полностью в курсе результатов работы полиции.

В четверг вечером слежки ни за кем не велось. Даже за Энди Фомосом. Через пять минут после моего звонка Пэрли отправил двадцать человек проверить по телефону или же лично каждого присутствовавшего на собрании в кабинете Вульфа, не исключая Натаниэля Паркера. Хотя четверо, в том числе Паркер, предположительно имели алиби – их пока только проверяли, – окончательно подозрений не сняли ни с кого, равно как ни на кого не обратили особого внимания.

Тут Пэрли мне попенял. Если бы я позвонил ему сразу после звонка Сары Яффе и он ухватился бы за это и не только послал бы человека на Восьмидесятую улицу, но и тут же принялся бы проверять всех причастных, то душитель был бы у нас в руках.

Я согласился, но уточнил: а принял бы он всерьез мой сигнал?

И сержант вынужден был признать, что нет. Главным образом потому, что никто и понятия не имел о каких-либо мотивах для убийства Сары Яффе. Даже расскажи я ему об угрозе Сары вчинить иск, было бы слишком большой натяжкой предполагать, будто ее за это прикончат.

Касательно же алиби, подтвержденных или нет, копы держались того же мнения, что и Вульф, когда он заявил Виоле Дьюди, что если она и не совершила убийства, то вполне могла их организовать. Пэрли сообщил, что полиция отрядила двадцать шесть человек, съевших собаку на подобной рутине, для выявления возможной связи между подозреваемыми и наемным убийцей. В известном смысле это было проще, но в то же время и сложнее, ибо охотились они за душителем, а не стрелком.

Пока копы не нашли таксиста, который между полночью и 1:45 высаживал пассажира у дома на Восточной Восьмидесятой или в непосредственной близости, равно как и забирал кого-нибудь оттуда после двух часов ночи. Поиски продолжались, хотя шансы представлялись незначительными. Всего лишь в трех кварталах располагалась станция метро.

Ночного портье звали Вильям Фишлер. Я не ошибся насчет него: он и вправду оказался болваном. Поначалу он утверждал, будто с 12:30 до 1:45 – в период, когда убийца, должно быть, вошел в парадную и поднялся в квартиру, – якобы неотлучно присутствовал на посту. Стоял на страже возле парадного входа и отлучался лишь пару раз для поездки на лифте с жильцами.

Затем Фишлер осознал, что, если будет и дальше держаться подобных показаний, получится, что убийца проник в здание и на лестницу во время его кратких поездок на лифте. Так что он сделал разворот на сто восемьдесят градусов и, в сущности, признался, что, занятый внизу бутербродами и кофе, едва ли вообще видел парадный вход.

Примерно так же дело обстояло и с 1:58 до 2:23, когда убийца должен был спуститься по лестнице, выйти на тротуар и скрыться.

Еще Фишлер признал, что примерно без четверти два находился снаружи на тротуаре, держа дверь открытой, поскольку это входило в его обязанности. Сообщение Сары во время звонка мне, что так все и обстояло, когда она с Паркером подъехала на такси, адвокат подтвердил.

Алиби Паркера представлялось герметичным. Сара сказала мне, что он не заходил с нею в здание. Ночной портье подтвердил это, равно как и таксист, которого, конечно же, отыскали. С Восьмидесятой улицы он отвез Паркера домой.

Сама картина убийства особых вопросов не вызывала. Проникнув в квартиру, убийца вооружился бронзовым тигром и шнуром от жалюзи и спрятался в чулане. Если изначально он и замышлял напасть на Сару, как только она войдет, от этого намерения ему пришлось отказаться, поскольку с Сарой явился ночной портье, открывший ей дверь.

Она тут же прошла к телефону в гостиной, чтобы позвонить мне. И конечно, нападать на нее во время разговора было неразумно. Когда же убийца услышал, что Сара возвращается в прихожую, он или не знал, что она не повесила трубку, или не смог устоять перед столь близкой целью, или же опасался, что она собирается выйти из квартиры. Как бы то ни было, он напал.

Совершив преступление, он вышел из квартиры, спустился по лестнице и либо обнаружил, что в главном вестибюле никого нет, и покинул здание через парадный вход, либо спустился в подвал и скрылся через служебный проход.

Обнаруженные в квартире отпечатки никому из подозреваемых не принадлежали. На бронзовом тигре их не оказалось вовсе, равно как и на дверной ручке чулана.

Полиция отчаянно искала мотив. В случае с Присциллой Идз он просматривался с той же очевидностью, что и нос на физиономии, и подходил всем пяти фигурантам. С Сарой Яффе ничего подобного не наблюдалось. Для кого-то из софтдаунцев убить ее своими руками или же подослать к ней наемного убийцу только из-за угрозы иска было бы чистым безумием, а никто из пятерых как будто безумием не страдал.

Выявление мотива у кого-то из них послужило бы огромным подспорьем, и именно этой цели были подчинены допросы подозреваемых. Два из пяти часов, что Кремер и я провели с Хелмаром, ушли на тщательное и подробное выяснение его отношений с Сарой, от начала и до конца.

Пэрли основательно ввел меня в курс дела. Вряд ли он что-либо утаил. И я был тронут. Когда официант принес счет и сержант попробовал настоять на совместной оплате, пошутив, что городские полицейские не голодают, я счел делом чести выложить всю сумму. В конце концов, я получил сполна за все съеденное им.

Ему было известно, что мое жалованье больше его заработка раза в четыре. И это при том, что у Вульфа мне обеспечен бесплатный стол и кров. Но он не собирался лакомиться жареными моллюсками за счет какого-то чертова плутократа. Пришлось заявить, что, раз уж я его пригласил, на кону стоит мое доброе имя.

На улице мы расстались. Он двинулся на запад, а я – на Леонард-стрит. Мне предстояло выбрать между Фомосом и Питкином, и по пути я проголосовал за Питкина.

В пять часов утра в субботу я сидел в кабинете на Леонард-стрит, изучая доклады из папки. Питкина отослали домой часом раньше, из другого кабинета. Я же находился в том, где собирали и хранили все документы по трем убийствам – оригиналы или копии. Изучаемый мною отчет касался перемещений Джея Брукера в ночь после его ухода с собрания в кабинете Вульфа в четверг.

Правдивость кое-каких его показаний вызывала сомнения. Я пытался отыскать зацепку, доказывающую, что он не вернулся домой в Бруклин, как утверждал, а отправился либо на квартиру Сары Яффе на Восьмидесятой улице, либо же к Дафни О’Нил, на Четвертую улицу.

Меня окликнули:

– Эй, Гудвин, ты бы прервался.

Голос принадлежал помощнику окружного прокурора, который вместе с двумя секретарями сортировал и приводил в порядок бумаги и папки. Я потянулся. Меня безудержно клонило в сон. Было глупо притворяться, будто я в состоянии сидеть и читать.

– Дальше по коридору есть кабинет с диваном, – заметил один из секретарей. – И там никого не будет. Сегодня суббота.

За возможность прилечь на диван я отдал бы миллион долларов, а потому решил отказаться. Я встал, объявил, что схожу прогуляться и скоро вернусь, и вышел.

Снаружи меня ожидало потрясение: уже светило солнце. Рассвет несколько привел меня в чувство, и планы мои изменились. Я встал на тротуаре, остановил первое же направляющееся на Верхний Манхэттен такси и назвал водителю адрес, известный мне как никакой другой.