Я без памяти влюблена в Адама еще со времен начальной школы, когда он сидел в классной комнате рядом со мной. (Спасибо тебе, алфавитный порядок.) В детстве он был похож на Джоуи Макинтайра из «New Kids On The Block»[10], что равносильно криптониту[11] для девчонок-подростков. И Адам был одним из тех немногих людей, которые никогда не называли меня «Стружкой Джейн» – удвоенные очки в его пользу. Будучи в средних классах, мы вращались в разных кругах. Точнее, всего лишь учились в одном и том же здании. Он был звездой футбольной команды с ямочками на щеках и незаурядным талантом в командных состязаниях по «Дебатам»[12]. Я проводила обеденные перерывы, расставляя по полкам библиотечные книги, чтобы заработать дополнительные баллы для клуба «Своего ключа»[13]. Я не видела его все то время, что мы учились в разных колледжах, но мне нравится думать, что тот факт, что мы оба вернулись и живем в Хаф Мун Холлоу, кое-что да значит. Что он дорожит своими корнями и хочет послужить родному городу. И эти мысли позволяют мне не считать себя законченной неудачницей из-за того, что я живу в пяти милях от родительского дома.

Теперь Адам ветеринар. Он зарабатывает на жизнь лечением щенков. Я – женщина несложных вкусов.

Адам улыбнулся мне с другого конца бара, но не подошел. На это могли быть такие причины, как (а) вероятно он не помнил моего имени, и (b) ощущая себя неплатежеспособной, безработной девицей, я превратилась в лужицу под моим табуретом. Ко всему прочему, у меня была такая реакция на Адама начиная с нашей первой встречи в начальной школе. Полный столбняк. Я не способна внятно произнести ни единого предложения. Могу лишь улыбаться, пускать слюни и бормотать, как идиотка… в общем сильно напоминает то, чем я занималась сейчас.

Разве я еще недостаточно страдала?

Я обдумывала возможность сократить свои потери и смыться домой, но не стоило добавлять «вождение в мертвецки пьяном виде» к моей уже изодранной в клочья репутации. Угнездившийся на изгибе реки, разделявшей Кентукки и Огайо, Хаф Мун Холлоу не принадлежал к тем стереотипным Южным городкам, где все знают всех, имеется один светофор и единственный полицейский носит пули в одном из своих карманов. У нас в прошлом году был установлен второй светофор. И не называйте его «холлер»[14], или я лично разыщу вас и сделаю больно.

Приблизительно из десяти тысяч человек, живущих в этом городе, я накоротке или связана через родственные узы примерно с половиной. И если я не знаю вас, то знаю ваших кузенов. Или мои родители знают вас, или ваших родителей, или кузенов ваших родителей. Именно поэтому я была застигнута врасплох, когда абсолютный незнакомец материализовался на барном стуле рядом со мной.

- Привет, - сказала я. Вообще-то, подозреваю, что я громко выкрикнула это пьяным голосом. – Это …так неожиданно.

- Обычно так оно и бывает, - сказал мистер Высокий, Темный и Потрясный. Он заказал бармену «Текилу Санрайз Спешал» и был обслужен в рекордное время. Заметив, что я уставилась на темно-бордовое облако, циркулирующее на дне его бокала, он спросил, не желаю ли я выпить еще.

- Я уже выпила, - произнесла я тем, что искренне считала шепотом. – Вероятно, мне следует переключиться на кофе, если я рассчитываю попасть сегодня домой.

Его неуверенная улыбка продемонстрировала отличные, почти противоестественно белые зубы. Вероятно, он страдает пристрастием к зубному отбеливанию, подумала я. Похоже, что и о своей коже этот парень также проявлял незаурядную заботу. Волосы: длинноватые, струящиеся темными, волнистыми локонами от слабовыраженного «вдовьего пика»[15] до сильного, квадратного подбородка. Глаза: глубоко серого, почти серебристого цвета с темно-серым ободком вокруг радужек. Одежда: темная, хорошо скроенная и совершенно неуместная в толпе посетителей «Шенаниганс». Предварительный вердикт: определенно метросексуал, может быть гей, с безотчетной тягой к палочкам моцарелла.

- Как ваше имя? – спросил мистер Потрясный, подав бармену сигнал принести мне чашку кофе.

- Джейн Джеймсон, - ответила я, протягивая руку. Он пожал ее гладкими и прохладными ладонями. Мне пришло в голову, что он, должно быть, увлажняет их как сумасшедший, и я тут же начала лепетать. – Я знаю, оно ужасно скучное. Почему бы мне не стать полностью безликой и не сменить фамилию на Смит или Бланк? Или почему бы не поступать по-взрослому и не называться моим вторым именем? Ну, нужно быть сумасшедшим, чтобы называться моим вторым именем.

- И какое оно? – спросил незнакомец.

- Энид, - скривилась я. – В честь дальней родственницы. Папа считал, что это действительно оригинально, ведь ни у кого больше не было дочери с таким именем. Думаю, ему даже не приходило в голову, почему ни у кого не было дочери по имени Энид. Судя по всему, мама все еще находилась под воздействием эпидуральной анестезии[16], потому что дала свое согласие.

- Чистота, - сказал он. Вероятно, я косо на него посмотрела, потому что он повторился. – Имя Энид валлийского происхождения. Оно означает «чистоту» или «душу».

- Оно также означало кучу шуточек в мой адрес, когда в школе объявляли наши полные имена, - мрачно пробормотала я. Кофе был горьким черным пинком организму после легких холодных коктейлей. Я вздрогнула. – Выпускные были сущим адом.

Мгновение помедлив, он рассмеялся, это был взрыв искреннего, безудержного смеха. Он звучал как-то ржаво, словно парень не смеялся уже очень давно.

- Джейн Энид Джеймсон, мое имя – Габриель Найтингейл, - представился он. – Мне было бы очень приятно составить вам компанию до тех пор, пока вы не будете в состоянии отправиться домой.

Хотела бы я помнить ту первую беседу с Габриелем, но Всемогущий Лорд Калуа[17] воспрепятствовал этому. Из тех кусочков памяти, которые у меня получилось собрать воедино, могу предположить, что выдала ему кровавые подробности своего увольнения. Думаю, мне удалось произвести на него впечатление объяснением о том, что термин увольнение пришел из древних британских племен. Когда деревенские старейшины хотели избавиться от кого-то, вместо того, чтобы обвинить его в колдовстве или избегать, они сжигали дом неугодного им человека дотла, вынуждая его уйти. Не знаю, каким образом эти сведения попадают в мою голову, им это просто удается и все тут.

В конечном счете мы дошли до обсуждения английской литературы. Габриель выразил привязанность к Роберту Бёрнсу, которого я считала «слишком ленивым, чтобы писать правильно». Я чувствовала бы себя неловко, если бы он не назвал мою обожаемую госпожу Остин «закрепощенной, спесивой старой девой». Я вышла из себя. Мы объявили перемирие и решили затронуть гораздо более нейтральную тему – религию.

Потребовалось несколько часов, чтобы протрезветь достаточно. Однако я отказывалась уезжать. Здесь был человек, который не знал меня до того, как моя жизнь перевернулась с ног на голову. Он не мог сравнить прежнюю и настоящую Джейн. Не знал меня достаточно хорошо, чтобы испытывать жалость. Все, что он видел, это немного подвыпившую девицу, которая, казалось, забавляла его.

И было что-то захватывающее в моем новом друге. Мои нервные окончания слали мозгу «Беги, дура, беги!» телеграммы, но я игнорировала их. Даже если я кончу тем, что окажусь прикованной цепью в его секретной подвальной темнице…ну что ж, не похоже, что завтра мне нужно идти на работу.

Когда бармен выкрикнул «Последний заказ», Габриель проводил меня к машине. Одно неловкое мгновение я думала (надеялась), что он может поцеловать меня. Он уставился на мой рот будто бы с жадностью, заставив ощутить себя беспечной и легкомысленной. После нескольких секунд агонии он вздохнул, открыл дверцу моей машины и пожелал доброй ночи.

Я медленно вела машину по 161-му шоссе, размышляя над очевидным безразличием со стороны своего собутыльника. Принадлежала ли я когда-нибудь к тому типу девушек, которых цепляют в барах? Что ж, нет. Мне отведена роль «своей в доску» девчонки. Если бы я получала пять центов каждый раз, когда слышала слова « Я не хочу разрушать нашу дружбу», то сейчас бы не вела машину со зловеще вспыхивающим «Проверьте двигатель» сигналом.