— Прямо беда с этой Фроськой. — Он дружелюбно посмотрел на Бабкина, словно искал в нем сочувствия. — Тыщу раз объяснял, а она все свое, и главное спорит…
Выставив упрямый лоб, как молодой бычок, он прислушался, еще плотнее прижал телефонную трубку к уху, затем, облегченно вздохнув, крикнул в микрофон:
— Ну, то-то! Не нужно забывать!.. Вот и сейчас, — обратился он к приезжему гостю, чувствуя в нем понимающего в этих делах товарища. — Батареи подсели, а она позабыла прибавить накал.
Бабкина заинтересовал этот пастух с радиостанцией. Он невольно пошел за ним.
Пастух, двигая темными густыми бровями, на ходу говорил в микрофон:
— Так вот слушай, Фрося! Мне встретилась Анна Егоровна и сказала, что сегодня приедет доктор… Какой? Ясно какой — коровий… Ну, ветеринар, понятно? Так вот, надо ему Смышленую показать. Когда приедет, скажи мне по радио. Я тогда ее пришлю с Никиткой. Не забудь, смотри!
Парень отнял от уха трубку и дал ее Бабкину.
— Послушайте, как громко слышно.
Тимофей услышал тонкий девичий голос. Он словно звенел в трубке.
— Все поняла. До свиданья, ковбой!
— Это кто ковбой? — спросил Тимофей у пастушка.
Тот неожиданно покраснел и выхватил у Бабкина трубку.
— Опять, товарищ Сорокина, ведете по радио посторонние разговоры. Вы меня поняли?
Он прислушался, потом, щелкнув переключателем, выключил радиостанцию.
— Не отвечает, ну хорошо же… — пастушок увидел, что его помощник Никитка непристойно и глупо ухмыляется.
— Нечего зубы скалить! — вскипел пастушок. — На работе находишься. Обязанности свои должен понимать, — он указал на отбившегося от стада теленка.
Оторопевший Никитка бросился наводить порядок в своем хозяйстве. Ох, и строгий бывает «начальник», коль услышит ненавистное ему прозвище!
— Ну что ж, будем знакомы, — после некоторого молчания проговорил Бабкин, протягивая пастушку руку. — Меня зовут Тимофеем. А тебя? — решил он называть его на «ты». Техник считал, что к этому мальчику пока и нужно так обращаться: он года на три моложе Бабкина.
Мальчуган молча посмотрел на гостя из-под густых насупленных бровей, которые, как показалось Тимофею, были взяты совсем от другого лица. Их хотелось подстричь, они словно закрывали глаза, синие, как пуговицы его комбинезона.
— Так как же все-таки тебя зовут? — повторил свой вопрос Бабкин.
— Да уж, конечно, не ковбоем, — мрачно ответил повелитель колхозного стада. — Это все Фроська выдумала, а за ней и другие подхватили. Вы, небось, тоже не в первый раз слышите?
— Ну, это ты зря, — примирительно заметил Тимофей, боясь обидеть мальчика и нажить себе еще одного недоброжелателя.
— Сергеем зовите меня, — сказал пастушок, поверив в искренность своего нового знакомого. — А то здесь все уже привыкли… Ковбой да ковбой… Это все Фроська! Книжку про них читала, а там написано, что американские пастухи так зовутся. Обидно!
— Что ж тут обидного? — решил вступиться за неизвестную ему Фроську Бабкин. — Это смелые люди, живут в диких прериях, — вспоминал он когда-то читанные романы Майн-Рида, — скачут на конях…
Больше ничего Тимофей не помнил об этих непонятных для него героях. Он знал только то, что в детстве его сверстники зачитывались приключениями «американских пастухов».
— Не горюй, Сергей, — успокоил его Бабкин. — У тебя дело тоже интересное, а главное — нужное. Можно сказать, что и ты ковбой…
Бабкин снова ошибся. Все в Девичьей поляне ему казалось чудесами: и трактор Тетеркина, и непонятные дела Шульгиной. Он впервые увидел колхозного пастуха с радиостанцией. Но не только эти зримые доказательства чудесных превращений в колхозной деревне наблюдал приезжий гость. Другое, более глубокое изменение буквально обезоружило Бабкина. Он думал, что мальчик-пастух, услышав лестное для ребят его возраста сравнение с ковбоем, мило улыбнется и еще выше поднимет голову. Все произошло иначе.
Сергей слегка опешил, затем остановился и, смотря на Тимофея синими обиженными глазами, сказал:
— Может, и не понравится вам, но я все-таки скажу. Девчата в шутку меня обзывают ковбоем, Фроська со зла, а вы по серьезному. Потому и обида особая берет на эти ваши слова.
Молча выслушивал Бабкин этот не совсем понятный для него выговор, но чувствовал, что пастушок в чем-то прав.
— Понятие надо иметь, — продолжал упрямец, смотря гостю в глаза и пропуская мимо себя стадо. — Что такое ковбой? Да разве это настоящий пастух? Эка невидаль — скакать на коне и коров арканами душить. Как поймает скотину, так и тащит по земле за шею.
Бабкин невольно улыбнулся, — так вот чем недоволен этот рачительный хозяин!
— Ничего тут нет смешного, — сказал Сергей и, потрепав по морде тянувшуюся к нему безрогую корову, с грубоватой нежностью пробасил: — Ну, иди, иди… Нечего!
— Вы думаете, я за себя обижаюсь? — Сергей снова обратился к Бабкину. — За все наше дело обида берет. Ковбой, — презрительно протянул он, словно стараясь дать почувствовать городскому парню, сколь низко он ставит этого горе-пастуха. — Никакого у него нет понятия о скотине. Она тоже требует к себе уважения, а то арканом… за шею. Да вы видите, у меня даже кнута нету. Часы есть, радиостанция. Если что случится, сразу могу помощь вызвать…
— Что же может случиться? — стараясь поддержать разговор именно в этом конкретном плане, спросил Тимофей.
— Волки, — неожиданно подсказал Никитка.
Ни Сергей, ни Бабкин не замечали, что любопытный помощник колхозного пастуха все время вертелся около старших.
— Опять! — крикнул Сергей и, выхватив из радиостанции антенну, шутливо замахнулся на своего подпаска.
Тот словно этого ожидал и юркнул в сторону под брюхом у коровы. Легкий удар пришелся по ней. Корова, как показалось Бабкину, удивленно посмотрела на пастуха. «Это еще что за новости?» — словно говорили ее глаза.
Сергей виновато погладил Пеструху.
— Вы думаете, мне деваться некуда, что я вдруг стал пастухом? Это моя бабка грозилась раньше: «В пастухи, мол, отдам». А я вот и сам ушел, ее не спросился, потому люблю я это дело. С осени на зоотехника буду учиться. Сергей приподнял свои мохнатые брови и мечтательно добавил: — Скоро у нас в Девичьей поляне и для пастуха нужно будет высшее образование.
Он заметил недоверчивую улыбку Бабкина.
— Ну да, конечно, — со вздохом заметил Сергей. — Вы, небось, считаете, что я очень высоко понимаю о нашем деле? Какая же для пастуха нужна наука?
Он по-хозяйски оглядел идущее впереди стадо и приподнялся на цыпочки, чтобы через лес движущихся рогов увидеть Никитку. Тот, как дирижер, размахивал тонкой хворостинкой и строго следил за равнением в передней шеренге.
— Мне тоже раньше думалось, — продолжал Сергей, шагая рядом с Бабкиным и постукивая по голенищу прутиком антенны. — Пастушье дело — это никакая не наука. А потом чисто глаза открылись. Никифор Карпович помог… Теперь иду я и науку эту большую вижу. Вот, к примеру, корова, — он указал антенной на одну из них. — Раньше просто так, — буренка, а нынче она для меня мле-ко-пи-та-ю-ще-е. — Он значительно поднял палец и протянул это слово по слогам. — Парнокопытное. И об этом млекопитающем, на всех языках тыщи книг написаны. Или, скажем, вот трава. — Сергей нагнулся и сорвал под ногами пыльный стебелек. — Не просто трава, что коровы едят, а бо-тани-ка. Должен я, как пастух, знать эту науку — ботанику? Должен! Вон на траве роса блестит. Нет, теперь для меня это не роса, а охлажденный водяной пар. Должен я про это дело все как есть до точности знать или нет? — Он упрямо потупился.
Слушал Бабкин пастушка и уже не улыбался. Он чувствовал, как перед этим колхозным мальчуганом открывается новый мир. Все, что окружало его с детства, привычное и обыкновенное, словно заиграло чудесными, светящимися красками. «Действительно, новыми красками, — подумал Тимофей. — Как будто на картине у нас в институте. Висит она в зале между колонн, ничего особенного в ней нет: лес, трава, речонка. Повернешь выключатель, под потолком зажжется фара с темным стеклом. Невидимые ультрафиолетовые лучи заставят светиться краски люминофоры. Картина сразу оживает. Все на ней становится особенным, значительным. Листья кажутся словно сделанными из прозрачного зеленого стекла. Трава полыхает небывалым зеленым пламенем. В речонке светится золотом песчаное дно…»