Стеша совсем не замечала Бабкина, словно его и не было. Казалось, что она проносит сквозь него блюда, будто не он, а невидимка сидит за обеденным столом. Неужели этим она хотела отплатить незадачливому технику? Он готов просить у нее прощения за все свои ошибки, только чтобы не видеть этого презрительно-равнодушного лица. Ему до боли обидно за нелепую историю в подземной оранжерее и, главное, за свою болтовню, когда он хотел уязвить Буровлева. Тимофей совсем было решил обратиться к Стеше с каким-то вопросом, но сдержался: гордость не позволила.

Вадим побежал в правление за дополнительной консультацией по своему проекту и, как ни сетовала Никаноровна, мать Стеши, не мог вовремя вернуться к ужину.

За столом сидели старики — друзья Семена Артемовича.

После того как «официальная часть» была закончена, то есть после рассказа хозяина о своей поездке, разговор перешел на международные события. Уже не в первый раз слышит Бабкин эти беседы. Как опытный стратег-полководец, подходил к карте мира Семен Артемович и, зажав в кулаке редкую седую бороду, задумчиво скользил взглядом по границам Индо-Китая.

Карта висела в переднем углу, под самыми образами, и как бы подпирала северным полюсом потемневшую икону Варвары-великомученицы.

Стешина «антирелигиозная пропаганда» не находила отзвука в душе Никаноровны. Что бы ни говорила дочь на эту тему, упрямая старушка не слушала. Молча она ходила по избе, шаркая стоптанными валенками, осторожно стучала в печи кочергой, занималась своим немудрым хозяйством и ни одним словом не отвечала на проникновенные речи дочери.

Семен Артемович не хотел ссориться со старухой. Карта уместилась и под образами, — больше места на стенах не было, так как Стеша заклеила их сплошь плакатами о кок-сагызе.

Никаноровна перестала зажигать лампадку. Избави бог, загорится бумага! Во всяком случае, Стеша стала с удовлетворением замечать, что мать уже не так часто стала кланяться в передний угол, где, как всегда, по вечерам толпились «международники» (Стешино название отцовых друзей).

Молча прислушивался Бабкин к разговорам стариков. К нему несколько раз обращался Семен Артемович за разъяснением тех или иных международных вопросов. Тимофей отвечал уклончиво, боясь попасть впросак, так как в данном случае он имел дело со специалистами в этой области.

Стеша не вмешивалась в разговоры. Может быть, вежливость, о которой она так часто любила вспоминать, заставляла ее только слушать: неудобно — говорят старшие.

Она сидела за столом, как обычно, подперев кулачком подбородок, и, казалось, целиком была поглощена спорами «международников». Когда приходилось говорить Бабкину, девушка будто невзначай отворачивалась.

Но вот, наконец, старики разобрали по косточкам всех поджигателей новой войны, один за одним вспоминая их звериные повадки, порадовались успехам истинных борцов за мир, покончили с Уолл-стритом, осудили лейбористов, посочувствовали народам, которые попали в кабалу к капиталистам Америки и Англии, и только после этого вернулись к делам Девичьей поляны.

Эта маленькая деревня тоже была отмечена на карте мира. Правда, об этом не позаботилось картографическое издательство. Пришлось Стеше, специально для друзей отца, отыскать место на карте, где была родная деревня, и обозначить ее красным флажком. «Полезно иной раз вспомнить, что международная политика нашей страны делается также и на колхозных полях в Девичьей поляне. Разговоры разговорами, а урожай урожаем. Это наша борьба за мир», — часто думала Стеша, прислушиваясь к рассуждениям стариков. Она была недовольна, что отец не поддержал ее на правления, когда она предложила организовать поливку на полях кок-сагыза. Стеша сама понимала, что все это очень сложно, нужно много людей и средств, однако такое дело должно себя оправдать.

Вот и сейчас зашел разговор о затеях Ольгиной бригады.

— Оно, конечно, понятно, — глухим голосом начал дед Буровлев, — комсомол над всеми нами верх взял. Учеными стали. Куда же за ними гнаться? Вот, к примеру, взять хоть Ванюшку моего…

Бабкин слушал старика и вспоминал, что недавно видел его в поле на участке Ивана Буровлева. С какой гордостью внук показывал ему свою знаменитую кукурузу!

Сейчас старик недовольно морщился, и его крупный мясистый нос, казалось, двигался по лицу.

— Земли кругом вволю, — говорил он, разводя в сторону дрожащие руки, запахать бы всю. А то возьмут кусок с овчину и выкомаривают над ним. И навозь его, и поливай, и всякой химией посыпай… Для чего это все?

Только сейчас вмешалась в разговор старших Стеша.

— Для коммунизма, дедушка. Вот для чего.

— Это как прикажешь понимать?

— А так. Без науки мы не увидели бы коммунизма. Нехитрое дело всю землю запахать. Известно нам, какие урожаи вы с этой земли снимали, как не водой, а потом ее поливали. А нам настоящее богатство нужно… Чтоб с куска земли, которую овчиной можно прикрыть, собрать урожай не меньше, чем вы раньше собирали с целого поля. Вот почему мы должны быть учеными.

— Все одно спину придется гнуть, — не сдавался старик.

— И не подумаем. Сельская работа станет совсем другая. На культурных полях даже полоть не придется. Сорняки навечно пропадут… Новыми машинами будем управлять… Чистота, всюду порядок. На полях дорожки посыпаны песком, ровно в городском саду…

Стеша размечталась. Она прижала оба кулачка к подбородку и, смотря в темнеющее окно, будто видела все это наяву.

— Девушки будут выходить на работу в самых нарядных платьях. Все образованные, потому что тогда простая колхозница должна очень многое знать…

— А сейчас? — перебил ее отец.

— То же самое. Потому что все это придет очень скоро. Надо всем учиться… При коммунизме не будет разделения на черную и белую работу. Бригада наша комсомольская правильно работает, потому как мы все это хотим увидеть поскорее…

— А нам разве не положено? — рассмеялся дед Буровлев. — Ишь, хитрецы!

— Стешенька! — послышался тонкий девичий голос под окном. — На собрание… Мы тебя ждем.

Антошечкина быстро подбежала к зеркалу, поправила золотые косички и затем уже в дверях весело сказала:

— Проводите меня, Тимофей Васильевич!

Бабкин даже поперхнулся от неожиданности. Наконец-то появилась возможность исправить свою ошибку. Наклонив голову, чтобы скрыть смущение, он долго искал фуражку.

ГЛАВА 3

«К ПОРЯДКУ ВЕДЕНИЯ!»

Работая,

мелочи соразмеряй

с огромной

поставленной целью.

В. Маяковский

Точно в девять часов вечера началось комсомольское собрание. Собрались в новой школе, в самом большом классе. Высокий Тетеркин еле уместил свои колени под партой. Пришлось приподнять крышку.

Он чувствовал себя так же, как несколько лет тому назад на экзамене. Однако сейчас совсем другое. Ему придется отвечать не перед учителем, а перед всеми своими товарищами. Неужели он, Тетеркин, плохой комсомолец? Может быть, лучше признаться? Но не покажется ли многим это его изобретение глупой затеей? «Тетеркину надоело пахать, так он хочет, чтобы трактор без него работал!» скажут колхозники. Вся деревня будет завтра об этом знать. Проходу не дадут.

«Подождать, подождать надо», — убеждал себя самолюбивый изобретатель, стараясь не смотреть на стол президиума, за которым сидела Ольга.

Она, как всегда, нарядная, в белом платье. Нет, он не должен думать о ней.

«А что с машиной? — снова вспомнил механик, глядя на Ольгу. — Еще раз проверить, испытать, тогда уже рассказать можно будет всем и… Ольге. А если не выйдет? Пусть… Тогда все это брошу, и никто ничего не узнает. Никто не будет смеяться надо мной!»

Он вспомнил, как хохотал старший механик из МТС, когда Кузьма попробовал рассказать ему свою идею. «Без людей, говоришь, пахать? Ну и хитер ты, Кузьма! Помнится мне, сказка такая была, — потешался он. — Лежит Емеля на печи. Лень ему с печи слезть, вот и думает он, как бы заставить сани из лесу дров привезти. Так и ты, хочешь загорать на травке, а машина, шут с ней, пускай сама пашет. Не ждал я от тебя, браток, такой несерьезности. А еще комсомолец! Легкой жизни захотел. Да если такую чертовину какой-нибудь лентяй придумает, куда же мы с тобой денемся?»