«Не позволяй ему выводить тебя из равновесия! За столько лет пора бы уже привыкнуть и не обращать ни на кого внимания. Или прирезать его? Всем будет проще, — совещался с собой Эльф, хотя тьма в нем подкидывала не самые мирные пути разрешения конфликта. — Если бы только не знать, что он прав. Когда-нибудь я должен набраться смелости все рассказать Раджеду. Лис-то он лис, но не знает, что я и правда здесь главный обманщик. Проклятье! За столько лет надо было стать равнодушным циником, а я получил только оголенные нервы. И в каждом мире переживаю за каждого. Это жуткое чувство, когда порой ты смотришь на улыбающегося младенца и уже видишь его судьбу до самого конца. То, как он вырастет, как обретет навыки и силу, да еще любовь… То, как будет предан. То, как возненавидит всех и начнет творить ужасные вещи. Вижу, сколько людей пострадает от его невыразимой ненависти. И я не сумею вмешаться. Вижу его смерть, его агонию. А он улыбается, еще ничего не ведая. Это… ужасно. Как будто я существую в прошлом, настоящем и будущем одновременно. Но не имею права исправлять, помогать. И если я вмешаюсь… Проклятый Нармо. Никогда не лжет. Ему нет смысла выдумывать что-то, если самое страшное оружие — это та правда, которую я скрываю».

— Говори-говори, пока не окаменел, — хрипловато усмехнулся Эльф, вспоминая об еще одном своем невеселом секрете. — Я тоже кое-что знаю про льоров. И Раджед знает. Но это останется нашим секретом. Землю ты не получишь под разрушение. Хватило и Эйлиса.

— Я разрушил Эйлис? Клевета. Больше половины порушили еще до меня, а к чуме окаменения я вообще не имею никакого отношения.

— В ней виноват каждый, — прошептал Сумеречный задумчиво.

Нармо все косился на портал, который Эльф инстинктивно загораживал, как мать свое дитя. За ним располагался целый мир, возможно, несправедливый, но пока живой. И пусть Нармо обзывал «разрушителем миров», бессмертный мученик веков не посмел со всей своей мощью привести к разрушению хотя бы одну планету. Долг Стража велел спасать, помогать, но проклятье и тьма… Они тянули в страну вечной ночи, безразличия и отрицания света.

— Опять общие слова. Но мы-то оба знаем первопричину, — осуждающе погрозил пальцем Нармо.

— Все не совсем так! — оживился Эльф яростно. — И я не позволю сделать то же самое с Землей.

— Не так… Конечно, проще отрицать, — презрительно сузились глаза Нармо, а на лице отразилась усталость, но тут же сменилась вечной маской. — А что же Раджед? Не боишься, что твой друг однажды переменит свои взгляды и захватит эту беспутную планетку? Юных прелестниц он уже похищает. Так что я бы не был столь уверен в его моральных устоях. Но как же — злодей здесь я, я — стервятник, я — воплощение коварства.

— Да все вы друг друга стоите, — отвернулся Эльф. Кинжал между лопаток не причинил бы ему ни малейшего вреда. При желании он мог бы полностью растворить свое тело незаметным дымком предрассветного тумана.

— Хоть это ты признаешь. Но, кажется, мы заболтались. Если тянет поговорить, лучше становись моим союзником и приходи в Кровавую Башню. Только не сочти за приглашение! — Нармо серьезно отрезал: — Лучше просто не мешай нашей борьбе. Льоры уничтожали друг друга веками, пока однажды ты не вмешался в этот естественный процесс.

— Естественный? — исступленно воззрился на собеседника Эльф. Сотни раз он доказывал и Раджеду, что война неспособна быть естественным процессом.

— А какой же еще? Эйлисом должен править только один. В мире есть место только для одного абсолютного правителя, — пророкотал ледяной возглас.

— Проклятые руки, связанные клятвами Стража. А так бы ты у меня танцевал на одной ноге, крутя тарелку на трости. Может, хоть это сбило бы с тебя пафос, — пробормотал Сумеречный, скрещивая руки, точно их и правда сковывали путы.

— Пафос? Да ни разу.

Эльф уловил картинку из головы Нармо: «достопочтенный» льор уже живо представил себя в роли циркового артиста, и, что наиболее примечательно, его ничуть не смущало такое зрелище. Мысленно он даже наслаждался возможным весельем и не выглядел нелепо. Зато арена его переливалась оттенками пролитой крови, и зрители дрожали в ужасе. Адский цирк, демонический маскарад.

Видимо, никакого благородства и аристократизма в Нармо не осталось, ибо Раджед от таких угроз немедля бы оскорбился. Сумеречный сам давно расстался с какими-то условностями, может, именно это заставляло отвечать каждый раз при столкновении с чародеем кровавой яшмы. Падальщик, который считал себя королем, и бродяга находили, о чем поговорить. Даже если искренне ненавидели друг друга или только делали вид, для порядка, для соблюдения правил игры. Впрочем, если Эйлис сделался каменной свалкой, зрелищем постепенного умирания, то править им надлежало именно Стервятнику. Но он тянулся к свежей добыче.

— Все эти речи так — мишура. Но сейчас дела-дела, мы все куда-то бежим. Мы все хотим власти над телами, умами, сердцами. Над чем только возможна власть. Раз уж ты здесь, придется откланяться.

С этими словами Нармо из воздуха материализовал призрачную тарелку и трость и, повернувшись с Сумеречному спиной, ловко исполнил тот самый трюк, при этом еще негромко напевая что-то довольно мрачное. Сочетание выходило абсурдное, но одновременно элегантное, как на представлении готического мима.

— Эй! Не копируй мой стиль! — окликнул Эльф, Нармо издевательски рассмеялся на прощанье, убираясь восвояси.

— Позер вампирский, — фыркнул недовольно Сумеречный. Но все эти ужимки были не более чем способом хоть немного снять напряжение, буквально пропитавшее воздух электрическими зарядами.

Янтарную башню он отстоял почти без боя. Защитить бы еще собственную душу от нападок вязкого мрака. Он вновь вытащил трепетно оберегаемую музыкальную шкатулку и долго рассматривал узор на резной крышке. Когда-нибудь… Он верил и надеялся, что представится шанс прожить хоть одну нормальную жизнь, короткую, но человеческую.

Льоры же утратили всякое сходство с людьми, затмив умы вечной борьбой. Но нет, Раджед и Нармо видели все слишком четко, и все же не прекращали своего движения к пропасти. А Эльф… просто собирал красивую безделушку, одновременно видя, сколько людей мучается в сотнях миров, на Земле, да и совсем рядом — в Эйлисе. Одна молодая жизнь безвинно пострадавшей, заточенной в подземелья. Из-за этого собственное копошение казалось преступным бездействием.

***

Холод заползал под кожу иглами страха. Камни хранили вековую пыль и тяготы всех, кому не посчастливилось пребывать в тесных клетках. Из огня да в полымя — Софья вновь попалась в западню, в замкнутое пространство. Она не верила, что каменные великаны предали ее, но вполне отчетливо понимала, что сделалась заложницей Илэни. И что там пишут в инструкциях по ОБЖ на этот счет? Не предпринимать никаких действий и выполнять все требования захватчика? Дельный совет, особенно, если ни малейшего шанса на побег не представлялось. Ни тюремщиков, ни ключей — одна только чародейка, что скалилась по ту сторону перечерченного прутьями пространства за клеткой. Бездумно далеко улетало слово «свобода».

Соня блуждала по лабиринтам без выхода в чужом мире и в собственном сознании. Она не ждала рыцаря на белом коне, коим себя, наверное, представлял теперь Раджед. Не верила, что он вообще за ней явится. Да и что толку? Потом потребует благодарности за спасение явно не на словах, хотя сам и затащил в этот хаотичный опаснейший мир. Софья злилась, на панику не осталось сил, с каждым мигом она все больше проникалась ненавистью к тем, кто одарен великим проклятием власти. Но холод упрямо навязывал свою волю, продирая тело ознобом, точно корчами эпилептика. Стрелки времени путались в темноте подвала, озаренного только синеватым пульсаром, висевшим вместо лампы. Он отбрасывал мистические блики на лицо мучительницы. Илэни бесстрастно взирала на пойманную. Софья набралась смелости подойти к прутьям и взмолиться недоуменно:

— Зачем я вам? Отпустите меня!

— Надо же! Какую забавную зверушку притащил себе Раджед, — блеснули в ухмылке острые клыки. Если раньше казалось, что янтарный льор ужасен, то ныне Соня поняла: эта женщина еще не раз придет во сне кошмарным видением. Бледная, как восставший покойник, с неподвижным взглядом змеи. Неужели ее когда-то соблазнил Раджед? Не укладывалось в голове. Или же она была раньше иной? Впрочем, какое дело потерянной страннице до сложных взаимоотношений королей.