Рита улыбалась. Одними губами. Андрей смотрел в ее равнодушные глаза и молчал.

— Я приду вечером, а? — говорила наложница клана Охотникова. — Ты скажешь, где твоя комната?

Памятка бусидо. Долг чести перед именем. Постулат восьмой: «Ученик без рассуждений и без страха бросается на вражеские мечи, если того требует долг».

Андрей кивнул и вынул ключ из складки оби. Лучше знать, где встретишь врагов, чем опасаться нападения из-за каждого угла.

На бирке ключа было выведено: «8 эт. ЛК. № 7». Седьмая комната в левом крыле восьмого этажа. Андрей показал бирку Рите. Амурова слегка поклонилась.

— Благодарю.

— Амурова-сан, вот ты где!

К Андрею и Рите со стороны занятых столов в другом конце зала быстро шел бесцветный ученик. Узкое, обрамленное блеклым сеном волос лицо улыбалось. Рука без двух пальцев держала поднос с тарелкой вареной капусты. Оранжевая повязка болталась на запястье другой, целой руки.

Андрей положил руку на бедро рядом с рукоятью катаны. Бесцветный улыбнулся еще шире. Он поставил поднос на стол, прямо на мокрый комок, и придвинул тарелку к Амуровой.

Бесцветный сказал, улыбаясь, что сберег обед для Амуровой, что некий Рябов-сан поглядывал на ее порцию после того, как умял свою. Но бесцветный пристыдил ученика и напомнил о шестом постулате Долга чести перед именем. Напомнил о равнодушии самурая к еде.

Капуста на столе пахла как мокрая грязная тряпка. Рот Андрея снова наполнился липкими слюнями.

Амурова молчала, улыбка пропала с тонких губ, мягкое лицо резко превратилось в жестяную маску. Девочка вместе со стулом отодвинулась от вонявшей капусты, глаза ее уставились в потолок поверх сена на голове бесцветного.

Сероглазый сел напротив Риты и повернулся к Андрею. Ученик назвался:

— Максим Исайкин, — последовал вежливый кивок, — но члены клана Охотникова называют меня Лисом.

— Бесхвостый Лис, — с презрением прошептала Рита потолку.

Рука Лиса не рванулась к катане, ученик не бросился на Амурову, не смыл оскорбление кровью. Чужой или своей.

Лис лишь улыбнулся и провел большим пальцем над двумя кривыми обрубками на руке.

— Некоторые называют меня и так, — сказал ученик. — Это расплата за мою заботу о клане. Эти некоторые презирают любые привязанности.

Амурова молча покачала головой. Лис сказал:

— Сингенин-сан, ты тоже называй меня Лисом.

— Как вы добыли порции еды? — спросил Андрей.

Серые глаза Лиса прищурились. Большой палец снова потеребил обрубки.

Андрей ждал ответа. Он не сомневался, что клан Лиса тоже рисовал иероглифы из тел учеников.

— Как и большинство, — сказал Лис. Андрей посмотрел на чистый влажный пол возле раздаточной ленты. Мокрое пятно — все, что осталось от разбуженного от иллюзий мальчика.

— Успели первыми в очередь, — сказал Лис. Он внимательно следил за Андреем. — Когда на раздаче еще были порции. Еды досталось не всем, но мы делимся друг с другом. Клану нельзя слабеть.

Делиться едой значит делать друг друга должниками, обязывать расплатиться. Члены далеко не каждого клана идут на такой риск, неизвестно какую плату от тебя потом потребуют.

Андрей посмотрел на лепешку, что все еще держал в руке. Может, сегодня вечером и его не будут ждать в общежитии головорезы с катанами. От Андрея потребуют иную плату.

— Сингенин-сан, почему ты не убил Лютина-сан? — спросил Лис. Амурова повернулась к Андрею.

Андрей смотрел на ватрушку в руке. Вязкая слюна пролезла между сухими, в чешуйках, словно змеиная кожа, губами и капнула на черствый хлеб.

— Не знал, как здесь часто убирают трупы, — сказал Андрей, — не хотел весь день, проходя мимо красной доски, видеть его противную рожу.

Это было правдой, пусть не всей.

— В мире иллюзий так не принято. Мы уничтожаем все, кроме того, что желаем, — сказал Лис. — А бывает — и то, что желаем, тоже.

Андрей откусил ватрушку там, куда капнула слюна.

— Но точно, — говорил Лис, — мы мстим тем, кто отбирает у нас желанное.

Андрей засунул всю лепешку в рот, его щеки раздулись, челюсть с трудом разжевывала жесткий хлеб. Желтыекрошки сыпались на кимоно и стол.

Лис убрал с острого подбородка вылетевшую изо рта Андрея крошку.

— Ты отобрал оябуна у моего клана, — говорил Лис, — ты отобрал оябуна у меня. Отобрал Охотникова-сан у родного ему человека. Ты должен нам.

Андрей жевал ватрушку и смотрел на Лиса. А Лис говорил:

— Теперь ты должен оплатить.

Хлебные крошки были везде: на пластиковом столе, на полу, на подносе с вареной капустой, в волнистых медных волосах Риты.

— Сингенин-сан, вступи в наш клан, иначе мы уничтожим тебя.

Андрей проглотил лепешку. Тяжелый комок провалился в пустой желудок. Слюны во рту больше не осталось. Совсем.

— Хакх? — прохрипел сухим горлом Андрей. — Тхвой оябун мертхв. Второй лучхший воин заплакхал от тхычка в лохкоть. Кхто меня уничхтожит?

Крошки в медных волосах Амуровой сверкали словно желтые всполохи в красно-рыжем закате на запруженном тонкими, прозрачными облаками небе.

— Весь клан, — сказал Лис, — все вместе. Со сколькими одновременно ты можешь драться? С двумя? С пятью? С десятью? А с четырнадцатью сможешь?

Андрей молчал.

Лис поднялся со стула и поклонился.

— Решай до вечера, Сингенин-сан. Сила клана Охотникова пошатнулась из-за тебя. Если ты не присоединишься к нам, всех в моем клане скоро разбудят. Другие кланы хлынут в дыру, что ты в нас пробил. Но ты же можешь оставить всех в приятной дреме. Почему ты пощадил Лютина-сан? Почему спросил, как мы добыли еду? Ведь ты не хочешь никого будить! Приди к нам, и мы будем почитать тебя за твои необычные умения. — Лис посмотрел на Риту. — Нам есть чем тебя вознаградить.

Лис отвернулся и пошел к выходу.

Рита стряхнула крошки с головы и встала.

— Встретимся на уроке кендо, — тихо сказала девочка и тоже направилась к выходу.

Столовая опустела. Двухмордые ушли давно. Андрей смотрел на потрескавшийся пол возле раздаточной ленты. Вымытое место высохло и теперь не отличалось от серого бетона вокруг. Сколько трижды ломанных черт было уже написано на этом камне? Сотня? Две сотни? Десять сотен?

«Почему это меня так волнует? — подумал Андрей. — Почему я так слаб?» Истинный самурай никогда не сожалеет. Слово «пощада» ему незнакомо. Пощадить кого-то, простить чей-то долг — значит создать несправедливость в мире, обесчестить себя, покрыть свой меч ржавчиной позора.

Высоко на потолке за ободками тусклых ламп висели черные гляделки. Их маленькие круглые стеклышки следили за всем происходящим в столовой пристально и равнодушно. Так же смотрит на драный театр кукол и истинный самурай. Так Андрей никогда не сможет посмотреть на иероглиф из тела мальчика. Или на крошки в волосах Риты.

«Эх, Широкоротик, Широкоротик, — как-то сказал ему Амида Сугияма-сенсей. — Ты задаешь неверные вопросы».