Странным образом, когда я смотрю на то время, в которое жил Иисус, с точки зрения сегодняшнего дня, то именно ординарность учеников внушает мне надежду. Непохоже, чтобы Иисус выбирал своих последователей в зависимости от наличия у них природного таланта, или совершенства, или задатков великой личности. Когда он жил на земле, то окружал себя обыкновенными людьми, которые не понимали его, не всегда проявляли достаточную силу духа, а иногда вели себя как неподатливые на обучение школьники. В особенности на долю троих из них (братьев Иакова и Иоанна, а также Петра) приходились наиболее строгие выговоры — хотя двое из них станут самыми известными предводителями раннего христианства.

Я не могу избавиться от впечатления, что Иисус предпочитает работать с бесперспективными учениками. Однажды, дав семидесяти двум ученикам пробное задание, он с радостью выслушал принесенные ими сообщения об успехах. Ни одно место в Евангелии не изображает Иисуса в таком ликовании. «В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было твое благоволение». Из такого сброда Иисус сформировал Церковь, которая продолжает развиваться и через девятнадцать столетий.

Часть вторая

Зачем Он пришел

6

Заповеди блаженства: счастливые неудачники

Святой — это человек, который превозносит то, чем мир пренебрегает.

Г. К. Честертон

В юности Нагорная проповедь будоражила мое воображение. Я читал такие книги, как «Его стопами» Чарльза Шелдона, торжественно клялся поступать так, как поступил бы Иисус, и обращался к 5–7–й главам Евангелия от Матфея за советом. Но как быть с такими советами?! Что же мне было калечить себя из–за каждого приснившегося пошлого сна? Позволять школьным «байкерам» тузить себя? Вырывать себе язык, сказав резкое слово своему брату?

Однажды я настолько почувствовал себя виновным в пристрастии к материальным предметам, что отдал одному приятелю свою любимую коллекцию, состоявшую из 1100 карточек с фотографиями бейсболистов, в том числе, раритетную карточку 1947 года с изображением Джеки Робинсона и Микки Ментла, когда его только что приняли в команду. Вместо ожидаемого божественного воздаяния за этот акт отречения, я вынужден был претерпеть вопиющую несправедливость, глядя на то, как мой друг распродавал коллекцию с огромной прибылью. «Блаженны изгнанные за правду», — утешал я себя.

Даже теперь, будучи взрослым человеком, я чувствую, что я до сих пор не преодолел свой кризис Нагорной проповеди. Правда, я временами пытался взглянуть на нее как на риторическую гиперболу, но чем больше я изучаю жизнь Иисуса, тем больше понимаю, что утверждения, содержащиеся в Нагорной проповеди, представляют собой ядро его учения. Если мне не удастся понять эту проповедь, я не пойму его самого.

Иисус произнес эту знаменитую проповедь в то время, когда его популярность была на подъеме. Толпы людей преследовали его по пятам, мучимые одним вопросом: «Пришел ли, наконец, Мессия?» Учитывая эту необычную ситуацию, Иисус оставил в стороне притчи и представил своей аудитории законченную «философию жизни», подобно тому, как кандидат в президенты торжественно оглашает новую политическую программу. Посмотрим на эту программу.

Когда пришло время изучать заповеди блаженства с моим классом в чикагской церкви на улице Ла Салле, я решил использовать мою обычную методику предварительной демонстрации фильмов об Иисусе. Поскольку я обратился к пятнадцати различным фильмам, поиск и отбор нужных моментов занимал у меня несколько часов в неделю, большую часть времени я проводил в ожидании того, пока видеомагнитофон перемотает пленку до нужного мне места. Чтобы не скучать, пока магнитофон жужжал и пощелкивал, выискивая требующийся фрагмент, я смотрел по телевизору программы Си–Эн–Эн. Пока счетчик добирался, скажем, до отметки девять минут двадцать две секунды фильма Сесиля Б. Де Милля «Царь царей», я узнавал новости со всего мира. Затем я нажимал кнопку «воспроизведение» и переносился в Палестину первого века нашей эры.

За те семь дней в 1991 году, пока я проходил с классом заповеди блаженства, в мире произошло много событий. В ходе наземной операции, длившейся всего лишь сотню часов, союзные войска одержали сокрушительную победу над Ираком в войне в Персидском заливе. Как и большинство американцев, я с трудом верил, что война, вызывавшая столько опасений, закончилась так быстро, с таким небольшим количеством потерь с американской стороны. Пока мой видеомагнитофон на заднем плане занимался поиском на целлулоидной оболочке, заключавшей в себе Иисуса, различные комментаторы на экране при помощи различных карт и таблиц иллюстрировали то, что конкретно происходило в Кувейте. Затем выступал генерал Норман Шварцкопф.

Вдруг канал Си–Эн–Эн сообщил об изменениях в программе передач: они собирались показать прямое включение с первой пресс–конференции командующего союзными войсками. Некоторое время я пытался продолжить подготовку к уроку. Я посмотрел пять минут на Иисуса, провозглашающего заповеди блаженства, по версии Пазолини, затем несколько минут на то, как союзные войска захватывают Кувейт, по версии Шварцкопфа. Скоро я совсем отвлекся от видеомагнитофона — Бурный Норман оказался слишком занимательным. Он рассказывал о «последней бомбардировке» иракской элитной Республиканской Гвардии, о ложном вторжении с моря, о том, как союзникам удалось дойти до Багдада, не встретив сопротивления. Он благодарил жителей Кувейта, Саудовской Аравии, англичан и всех остальных, кто встал под знамена многонациональной армии. Полная уверенность в отношении своей боевой задачи и гордость за солдат, выполнивших ее, придавали генералу очень бравый вид. Я, помнится, подумал: хочется, чтобы войну вел именно такой человек.

Брифинг закончился, Си–Эн–Эн переключился на рекламу, а я вернулся к видеокассетам. Макс фон Зидоу, бледный блондин, изображавший Иисуса в фильме «Величайшая из рассказанных историй», произносил Нагорную проповедь в неправдоподобной интерпретации: «Блаженны… нищие… духом», — распевал он с ярко выраженным скандинавским акцентом, — «ибо… их… есть… Царствие… Небесное». Мне пришлось привыкать к вялому, по сравнению с брифингом Шварцкопфа, темпу фильма, потребовалось несколько секунд, чтобы преодолеть иронию ситуации: я только что видел заповеди блаженства наоборот!

Блаженны сильные — так звучала заповедь генерала. Блаженны победители. Блаженна та армия, которая достаточно богата, чтобы иметь мощные бомбы и ракеты «Пэтриот». Блаженны освободители, солдаты–покорители.

Странное сопоставление двух речей дало мне почувствовать, как Нагорная проповедь, должно быть, шокировала аудиторию — палестинских евреев первого века нашей эры. Вместо генерала Шварцкопфа у них был Иисус, и угнетенным людям, жаждавшим освобождения от римского правления, Иисус давал сенсационные и непопулярные наставления. Если вражеский солдат даст тебе пощечину, подставь другую щеку. Будь благодарен за свою бедность.

Иракцы, побежденные на поле боя, ответили актом низкой мести и подожгли кувейтские нефтяные скважины; Иисус предписывал испытывать по отношению к врагу не желание мести, а любовь. Как долго смогло бы царство, основанное на подобных принципах, противостоять Риму?

«Счастливы жертвы авианалетов и бездомные», — мог бы с тем же успехом сказать Иисус. «Блаженны потерпевшие поражение и оплакивающие павших товарищей. Блаженны курды, все еще страдающие под гнетом Ирака». Любой греческий ученый скажет вам, что слово «блаженный» слишком нейтральное и спокойное для того, чтобы выразить ту содержащуюся в нем энергию, которую подразумевал Иисус. Греческое слово означает нечто вроде короткого восторженного вскрика: «Ну, ты и счастливчик!»

«Как счастливы несчастные!» — сказал в действительности Иисус.

Через несколько лет после описанного выше эпизода с войной в Персидском заливе я получил приглашение в Белый Дом. Президент Билл Клинтон, встревоженный сообщениями о его низком рейтинге среди евангеличесч ких христиан, пригласил двенадцать человек на неофи. циальный завтрак, чтобы выслушать наши претензии. Каждому из нас отводилось пять минут на то, чтобы вы. сказать президенту и вице–президенту наши мнения. В моей голове промелькнул вопрос: «А что бы сказал Иисус в такой ситуации?» — и я сразу же понял, что в тот единственный раз, когда Иисус встречался с влиятельными политическими лидерами, у него были связаны руки и спина испачкана кровью. Между церковью и властью всегда были нелегкие отношения.