- Я еду, мам! Еду!

Застегивая на ходу куртку, прошлась по квартире, выключая свет, набрала Никишина.

- Алексей, мы завтра не увидимся. Я уезжаю к родителям.

Пока ехала в лифте, прогревала машину, ответила на все вопросы - что случилось и нужна ли помощь, отказалась от предложения немедленно приехать, пообещала позвонить и сообщить новости.

- Маша, звони в любое время! - голос у него был встревоженным и сочувствовал он искренне. Мне даже стало чуть легче. Попрощалась и по почти пустой Москве как могла быстро помчалась в Дубну.

Мама лежала в одноместной палате, бледная, испуганная. Протянула мне руку, я кинулась к ней, обняла.

- Мамочка, - я заплакала. - Как ты, как папа?

- Болит ужасно, - мама распахнула халат. Поперек груди, от плеча до талии расплывался багрово-синий кровоподтек. - Но переломов и внутренних повреждений нет, меня оставили только понаблюдать. И папа в порядке, уже перевели в палату, в соседнюю. Медсестра сказала, спит.

- Я загляну к нему, - я встала.

- Да, Маша. А потом съезди домой, хорошо? У меня здесь нет ничего, ни белья, ни зубной щетки. Крем для рук захвати, и косметичку.

- Хорошо, - меня отпускало, я даже улыбнулась. Такой мама была куда привычней.

Папа действительно спал и выглядел страшновато. Но дежурный врач, к которому я постучалась, меня успокоил.

- Это как раз тот случай, когда вид пациента куда хуже его состояния. Вылечим, и хромать не будет. Не беспокойтесь, девушка, езжайте-ка вы домой, спать. И родителям дайте отдохнуть.

Отвезла маме вещи, приехала домой, легла в своей бывшей комнате. От пережитого волнения, от запоздалого страха и за родителей, и от своего лихого вождения (я чувствовала себя еще очень неуверенно за рулем) у меня тряслись руки. Поплакала, полежала, согреваясь, долго не могла уснуть. Встала рано, поехала за продуктами, сварила папе крепкий бульон, маме поставила в пароварку куриную грудку, овощи. Перевезла маму домой, вернулась в больницу, посидела с папой. Отругал меня, что сорвалась ночью, сама вела машину, пообещала, что вернусь в Москву засветло. Поцеловала его в гладко выбритую щеку, взяла с него слово, что позвонит, если нужна будет моя помощь. Дома мама погоняла меня с поручениями, потом приняла обезболивающее и снотворное, уснула. Я тихо собралась, стараясь не шуметь, аккуратно закрыла дверь. На лестничной площадке вкусно пахло пирогами, я вспомнила, что сегодня не ела, только кофе пила. Желудок засосало, подумала, не заехать ли мне поесть куда-нибудь. Но на улице уже смеркалось, и решила уехать пораньше, чтобы опять не ночью, да и в пробки попасть побоялась. Через час где-то пожалела. И ночью почти не спала, днем устала, голодная, видно, на секунду потеряла концентрацию, съехала через обочину в сугроб и застряла где-то между Яхромой и Икшей. Попробовала выехать, но чем больше газовала и выруливала, тем больше проваливалась. С досадой стукнула по рулю, опустила голову на руки. Что делать-то? Эвакуатор вызвать? Вытащила телефон, потыкала в поисковик. Набрала несколько номеров, но все неудачно. Или не отвечает, или 'не туда попали'. Одна добрая контора обещала прислать машину в восемь часов. Правда, утра понедельника. Вздохнула, набрала Никишина.

- Леша, это я. Помоги мне, пожалуйста!

- Маша, да что случилось?! Что-нибудь серьезное с родителями?

- Нет-нет, там все в порядке. У меня проблема. Я застряла. Ты мог бы приехать за мной? Я на трассе.

- Маша, вот ведь ерунда какая. Я машину на стоянку поставил. А и в любом случае - я выпил, за руль нельзя. А эвакуатор? Вызвала?

- Нет, - из меня как будто все силы выплеснулись, накатила слабость. - Не едет никто.

- Я сейчас поищу, договорюсь, и наберу тебя. Хорошо? Жди!

- Хорошо, - что я могла еще сказать? Что ждала другого? Что он мог бы найти машину, взять, в конце концов, такси и приехать ко мне, ждать со мной эвакуатор, или забрать меня отсюда, а машину бросить, фиг бы с ней. Ждала полчаса, час. Никишин не звонил, на улице стало совсем темно, машин на шоссе было все меньше. Надо было что-то решать. Вылезти из теплой машины, пролезть по сугробам на дорогу, голосовать? Страшно - замерзнуть страшно, и нарваться на кого-нибудь страшно. Я всхлипнула, попыталась сдержаться и разрыдалась. Плакала, пока наконец не услышала жужжание смартфона.

- Маша, с тобой все в порядке? - в трубке я с изумлением услышала голос Марка Нетесина. - Набираю третий раз, трубку не берешь.

- Я не слышала, - я вытирала ладонью льющиеся слезы, теперь радостные. - У меня на вибро стоит.

- Ты где застряла? Я все обочины обсмотрел, тебя не видно. По крышу замело, что ли?

- А ты где едешь? - затараторила я. - Я фары сейчас включу и выйду! И фонарик на телефоне!

Через пятнадцать минут я тряслась от озноба и счастья в машине Марка Нетесина, Майя, его жена, поила меня чаем и коньяком попеременно, кормила котлетами и курицей, а сам Марк бегал вокруг моей машинки и помогал бульдозеристу, который ее вытаскивал из сугроба, советами. Бульдозерист в ответ сочно матерился. Слов, конечно, слышно не было, но по губам и по жестам, которые заросший щетиной дядька высовывал в окно, я могла процитировать его дословно.

Никишин позвонил, когда мы уже подъезжали к Москве, долго извинялся, оправдывался. Очень искренне поблагодарила его за помощь. Это ведь он звонил Марку, эвакуатор искал. Он продолжил за мной ухаживать, даже замуж звал. Ответила, что хорошо все обдумала и решила остаться 'своим парнем'. И после этого он дарил мне цветы, целовал руки, мы иногда ходили в кафе или ресторан, но и только. С Нетесиными мы близкими друзьями не стали, но мы с Майей обменивались небольшими подарками на праздники, изредка созванивались. Я надеялась, что после того происшествия отношения с родителями у нас изменятся. Потеплеют, что ли. Но не случилось. Мамина вспышка близости была именно вспышкой, папа выздоровел и опять занимался только своей работой. Но я пережила это без лишних эмоций. Нет, так нет.

Как-то так получилось, что неудавшийся роман с Никишиным оказался последним эпизодом, про который я могла бы сказать 'личная жизнь'. Ни в университете, ни в группе Нетесина мне никто не нравился настолько, чтобы я влюбилась или даже заинтересовалась. Да и ко мне поклонники в очередь не становились. Марк как-то сказал мне, из самых лучших побуждений:

- Маша, ты слишком держишь дистанцию с людьми. Ты не высокомерная, нет. Ты добрая, отзывчивая, всегда придешь на помощь, с тобой интересно, ты веселая. Но ты всех держишь даже не на расстоянии вытянутой руки, гораздо дальше. Ты без слов даешь понять, что тебе не нужно мужское внимание, ты абсолютно к нам равнодушна. Ладно, в любви к своему полу тебя тоже никто не подозревает, - тут он мне подмигнул. - Знаешь, что тебя называют 'Ледяная дева'? Не обижайся, - легонько погладил меня по плечу, что-то прочитав по моему лицу. - Но неужели тебе не хочется семьи, любви, секса, в конце концов?

- Я не обиделась, - проглотила комок, легко улыбнулась. - Да, я такая, Марк, и не стыжусь и не стесняюсь этого. И от всего, что ты перечислил, вовсе бы не отказалась. Но это не самоцель, понимаешь? Мне нравится то, как я живу, чем занимаюсь. Времена, когда успешность женщины оценивалась по статусу 'замужем', прошли, о детях я пока не задумывалась. И мне все равно, что по этому поводу думают другие.

- Ты права, - Марк покивал. - Ты вполне самодостаточна, знаешь, чего хочешь. А ребенка для себя родить еще успеешь.

- Для себя? - я усмехнулась. - Значит, незамужние рожают для себя, а в браке - для мужей? Замужним дети в принципе не нужны?

- Ну прости, - Марк сделал шутливый жест, - сказал глупость. 'Осознал свою вину, меру, степень, глубину, и прошу меня направить на текущую войну!'

- 'Но желательно в июле и желательно в Крыму', - закончила я. - Пойдем обедать?

День, когда лунная обсерватория обнаружила комету и рассчитала дату ее столкновения с Землей, для нас стал рубежным. Дату, которую мы назвали еще два года назад. Это было последнее, решающее доказательство того, что почти десятилетняя расшифровка лунных и марсианских артефактов, изыскания в пирамидах по всему миру, не были пустой тратой времени и ресурсов. Того, что и остальные наши предположения, теории относительно древней цивилизации, когда-то жившей на Земле, могут оказаться абсолютно верными. Это давало такой толчок, такой стимул дальнейшей работе! Вот только будет ли у нас будущее? Я сидела в своей квартире на Воробьевых горах, смотрела выступление генерального секретаря ООН, пила чай и была странно спокойна. Через шесть часов человечество может погибнуть. У меня сердце сжималось при мысли о катастрофе, о страданиях и гибели, быть может, мучительной, миллионов людей. Конкретных людей, детей, моих друзей, знакомых. Но я сама? Что изменится в мире от того, что я исчезну? Что изменится для меня, когда мир исчезнет? Я не хотела смерти, не искала ее, но в подвал прятаться не пошла. Пока над нашей планетой шло сражение, отблески которого были видны даже невооруженным глазом, я размышляла, думала. Ради чего стоит жить? Как я распоряжусь своим 'вторым шансом'? И когда по ночному небу праздничным фейерверком полетел невесомый кометный хвост, побежденный, уже безвредный, я отчетливо поняла - жить стоит ради самой жизни. Принимать ее такой, какая она есть у меня. С моим одиночеством, любимыми книгами, работой, увлечениями. И еще загадала желание. Оно сбудется, обязательно. Ведь если сбывается, когда падает одна звезда, то когда звезд падает миллион - шансов не сбыться у него просто нет!