Знакомый уже мне парень неуклюже потирает разбитую губу и усмехается: уверена, он удивлен не меньше моего. Не знаю, что сказать. Просто покачиваю головой и пожимаю его широкую ладонь.

- Ну, привет, – говорит он, а я все пытаюсь осознать, что это тот самый несчастный чудак, улизнувший из рук сумасшедших психопатов через окно в моей ванной. – Ты та самая Зои?

- Видимо, да.

- Вы знакомы? – спрашивает Константин, на что Саша издает нечленораздельный звук и отмахивается. Видимо, он скрывает происхождение своих синяков. Умора! Неужели сказал, что наткнулся на дверной косяк? Хмурю лоб и неожиданно осознаю: цвет наших глаз неспроста так схож. У нас общий отец, мы практически родные, и мы виделись еще вчера, ни о чем даже не подозревая. Что это, если не судьба? Протираю руками лицо и отрезаю:

- Мне надо на воздух.

Не слышу, что отвечают. Срываюсь с места и со всех ног несусь к выходу. Плутать не приходится. Широкие, темные двери оказываются прямо перед моим носом, едва я выбегаю из зала, и уже через секунду я нахожусь за порогом этого чертового, странного дома, в котором куча места, но совершенно отсутствует кислород. Не знаю, куда себя приткнуть. Нервно хожу из стороны в сторону, стискиваю пальцами талию, а затем сдаюсь и плюхаюсь на порожки. Пытаюсь привести в порядок дыхание, мысли. Кладу голову на колени и вдруг понимаю, что сейчас развалюсь, если кто-то неожиданно решит ко мне прикоснуться. Рассыплюсь на части.

- И как теперь быть? – неожиданно спрашивает знакомый голос, но я не реагирую. Все продолжаю сжимать глаза и медленно, протяжно дышать. – Я ведь поклялся тебя ненавидеть.

- Аналогично.

- А ты помогла мне.

- Так и есть.

- Это паршиво, - Саша тоже садится на порожки, однако нас все же разделяет приличное расстояние в несколько десятков сантиметров друг от друга. – Ты как?

- Нормально.

- А если честно?

- Пока рано говорить честно. – Поднимаю на парня взгляд и вижу уже знакомые мне уродливые веснушки. Он молчит, ждет чего-то, а меня так и дерут на куски бешеные, странные чувства, и я не знаю, что сделать, чтобы утихомирить их; что сказать, чтобы избавиться от этого ядовитого огня в груди. – С тобой все в порядке? – выпаливаю я, на что Саша вдруг громко усмехается. Он откидывает назад голову и искренне смеется.

- Что? – недоумеваю я. – Чего ты?

- Ты за меня волнуешься! – вскидывая руки, восклицает парень. – Куда уж смешнее? Внебрачная дочь моего отца оказывается адекватным, приятным человеком, который способен не просто на нормальную жизнедеятельность, но еще и на нормальные чувства! Поразительно! А я ожидал встретить убогую, прыщавую малолетку.

- А я думала о горбатом, тощем неудачнике.

- Я и так тощий!

- Ну, не настолько же.

Мы вновь усмехаемся. И это так странно. Странно сначала привязаться к человеку – пусть чувство и было мимолетным – а потом попытаться его дико возненавидеть. Возможно ли это? Вероятно, нет, потому что, несмотря на все мои попытки, веснушчатого парня я расцениваю, как друга, а не как врага.

- Может, провести тебя до комнаты? – неуверенно спрашивает Саша, на что я растеряно, вскидываю брови. – Тебе ведь нужен гид, брат, друг.

- Друг, – быстро соглашаюсь я. – Именно он.

- Вот и отлично, - поднимаясь, выдыхает парень. - Не знаю почему, но мне кажется, я могу тебе доверять.

- Может, потому, что я спасла твою жизнь?

- Все мы время от времени нуждаемся в спасении. Человек тонет, протяни руку помощи, правильно? Иначе, мы не только хладнокровно наблюдаем за его мучениями, но и становимся в какой-то мере соучастниками преступления.

- Наверно.

- Пойдем. Сегодня не я утопающий.

Он протягивает мне руку. Я смотрю на нее, хочу объяснить, что все очень сложно, очень запутано, и в то же время понятия не имею, что сказать. Слова так и застревают где-то в горле. Трудно выдавить из себя хотя бы звук, когда в голове полный кавардак, а внутри – палящая засуха. И тогда Саша присаживается обратно. Громко выдыхает и кладет подбородок на прижатые к груди колени.

- А, может, - шепчет он, - и, правда, не стоит спешить.

Я незаметно киваю, и мы так и сидим на пороге до тех пор, пока наши лица не становятся темными, улицы не покрываются нежным мраком, а фонари не превращаются в высоченные, мутные фигуры, обволакивающие светом лишь те места, которые им близки и знакомы.

ГЛАВА 4.

Ночью не плачу. Горло щиплет, но я упрямо держу себя в руках и засыпаю, сжимая пальцы в кулаки до такой степени, что на утро ладони в небольших, красных ранах. Моя комната огромная, правда, стены давят на плечи с такой силой, что хочется как можно скорее убраться подальше отсюда, и я не медлю: подрываюсь с постели, будто ужаленная. На дубовом стуле висит одежда. Клетчатый сарафан и белая рубашка. С ужасом осматриваю этот наряд и стискиваю зубы: что за черт? Я должна надеть это?

- Боже.

Закатываю глаза и пару раз глубоко выдыхаю. Три месяца. Всего три месяца, и я буду свободна. Беру одежду и пулей бегу в ванную. В свою ванную. Помимо гигантской гардеробной к спальне примыкает ванная комната, и вчера я неприлично долго стояла на пороге, соображая, что раньше не видела ничего подобного. И меня пугала отнюдь не цена белоснежных, мягких табуретов, а то, что я прожила почти восемнадцать лет, но никогда еще не сталкивалась лицом к лицу с подобными условиями.

Втираю в кожу какой-то приятный, густой гель, становлюсь под грубые, горячие струи воды и жду, когда тело будет полностью чистым. Кабинка наполняется паром. Становится дико жарко. А все жду и жду, и думаю уже не о мыле, не о шампуне, а о предательстве, которое совершила. Смоется ли оно одновременно с грязью? Недовольно закрываю кран и вырываюсь на свободу. Обматываю тело полотенцем, стискиваю зубы и мысленно повторяю: у тебя нет выхода. Ты должна жить здесь. Ты должна смириться с тем, что бежать некуда. И я поднимаю взгляд, и вижу себя в зеркале, окруженную этой расписной плиткой, ароматическими маслами, тусклыми, круглыми лампами и замираю: на такую жизнь не соглашаются, о такой жизни мечтают. Шелковые простыни, дорогая школа, неуместно богатый отец – все это не наказание. Все это походит на щедрый подарок свыше, который заставляет меня чувствовать вину и стыд перед мамой.

Надеваю блузку, потом сарафан. Он немного велик в бедрах, подвисает, но я не обращаю внимания. Какая разница. Расчесываю мокрые волосы. Они прилипают к голове, и выгляжу я, наверняка, ужасно нелепо, но опять-таки: и что с того? Если мне все же и предстоит жить здесь, то я попытаюсь не придавать ничему огромного значения. Пусть все будет, как будет.

Я спускаюсь на первый этаж, нервно поправляя ворот блузки. Вижу Сашу – он тоже одет в нелепый, клетчатый костюм и теребит красный галстук – и киваю. Надеюсь, он будет рядом, когда дети богатых снобов решат разрезать меня на кусочки. Хотя, стоп. Какая разница.

- Школа – это обязательный пункт, Зои, - внезапно говорит Константин. Он появляется из ниоткуда и припечатывает меня к месту серьезным, деловитым взглядом. – Прости, но так надо. В нашем лицее каждый день – дополнительная стоимость. Директриса согласилась принять тебя, но намекнула на безупречную посещаемость, что значит, ты должна идти на учебу уже сегодня, а не через несколько дней, после того, как привыкнешь к обстановке.

- Я поняла.

- Саша поможет тебе.

- Хорошо.

- Занятия до четырех. За вами приедет машина. Если хочешь, мы можем встретиться в городе. У меня перерыв с пяти до половины седьмого. Обсудим наши…, - он мнется и растеряно хмурит лоб, - наши отношения.

Не могу сказать, что мне не терпится поговорить с этим человеком о его прошлом. Но любопытство перевешивает гордость, и я киваю. Ради мамы я должна знать правду. Должна во всем разобраться. Мы смотрим друг на друга чуть больше положенного. Затем Константин откашливается и провожает нас до двери. Саша выходит первым. Плетется к машине, а я так и стою на пороге, не понимая, что делаю, где я, зачем на мне этот дурацкий наряд, и отчего сердце так бешено бьется.