Точно преследуемый духами, заторопился Матотаупа по проходу, по которому они только что пришли с сыном. И Харка поспешил за отцом. Проход был слишком тесен для медведя, но страх, охвативший мальчика, пересиливал его желание оставаться хладнокровным. Снова удушающий воздух сдавливал грудь и тело покрывалось потом. Движения их были быстры и не всегда осторожны, камни из-под ног летели вниз. Но вот и выход. Матотаупа остановился, резко нажал на камень, закрывающий его, и повернул камушки, его поддерживающие. Харка увидел бизонью шкуру — одеяло, которое он оставлял здесь, и оба вылезли наружу… Свет, ветер, тающий снег. Скрюченные деревья снова окружали их.

Когда Харка и Матотаупа установили на свое место камень, прикрывающий вход в пещеру, и тщательно уложили мох, пот стекал у них со лба и с плеч.

Матотаупа раскурил трубку.

— Не знаю, хотела ли Медведица сказать, что я поступил неправильно, открыв тайну ее владений, не знаю… В первый раз в жизни я слышал ее голос… — Матотаупа глубоко вздохнул. — Я сказал тебе, Харка, что ты должен узнать тайну. Теперь ты ее знаешь. Хау.

Матотаупа выбил трубку, встал и вместе с Харкой отправился в путь. Они долго петляли по склону и в конце концов оказались у скалистой стены, где находился главный вход в пещеру.

Был полдень.

Рэда Джима не пришлось долго искать. Он сидел в пещере, недалеко от входа, прислонившись спиной к стене и положив ноги на обломок сталагмита. Лицо его осунулось и было пепельно-серым. Взгляд блуждал. Охотничья рубашка — в крови. Не было и следа от его былой самоуверенности.

— Топ, — сказал он слабым голосом, когда оба индейца подошли к нему, — никто и ничто не удерживает меня больше в этой проклятой пещере. Где ты так долго пропадал? И кого ты приволок ко мне? А, Гарри? Ты так элегантно пырнул меня ножом. Ты, может быть, подумал, что я свинья, которую нужно заколоть? Твое счастье, мальчик, что со мной не было револьвера. — И Джим попытался усмехнуться, но это ему не удалось и он закашлялся.

— Моему белому брату плохо? — Матотаупа озабоченно склонился над Джимом.

— Да, Топ, твоему белому брату не так хорошо. Тащи меня отсюда к блокгаузу Беззубого Бена, иначе я сдохну, а подыхать у меня нет никакой охоты. И еще этот проклятый медведь! Откуда он тут мог появиться?

Даже Джим заметил, что Матотаупа помрачнел.

— Ты что же, видел медведя?

— Видеть? Нет. Этого еще не хватало. С меня довольно его рычания. У меня даже рана снова стала кровоточить… Здесь душно, Топ. Вытащи меня скорей наружу. И в блокгауз, и в блокгауз к Бену. Я пришел с тобой летом сюда, теперь ты должен идти со мной в блокгауз, к Беззубому. А ты, Гарри, в потемках меня хотел убить! Ну, а теперь, теперь ты должен быть мне другом, а я — твоим другом. Другого выхода нет.

Джим попытался улыбнуться, но только жалкая гримаса появилась на его лице.

— Где ты был, когда услышал рычание медведя? — спросил Харка.

Джим сделал неопределенное движение рукой.

Матотаупа понял, что означает вопрос Харки.

Можно ли было слышать рычание медведя у выхода. Или Джим, несмотря на то что был ранен, попытался еще раз проникнуть в глубь пещеры?..

Матотаупа был готов исполнить желание Джима и доставить его в блокгауз Бена. Харка хотел последовать за отцом, чтобы помочь ему подготовить все для перевозки раненого, но отец отклонил его предложение. Харке пришлось остаться с Джимом в пещере и ждать.

Когда Матотаупа ушел, раненый закрыл глаза. Харка сел выпрямившись напротив него, прижавшись спиной к стене пещеры. Его глаза были почти закрыты. Он тоже казался спящим. Из глубины пещеры доносились шумы, шорохи и звон падающих капель. Снаружи по небу шли разорванные тучи. В кронах деревьев кричали вороны. Белка, перепрыгивая с ветки на ветку, сбивала облачка снега.

Джим на мгновение открыл глаза и глянул на Харку. Этого взгляда для юного индейца было достаточно: во взгляде белого была ненависть. Беспощадная. Ненависть, жаждущая крови, убийства!

Харка не шелохнулся. Несмотря на смертельную усталость, он старался быть начеку, пока не пришел отец. Матотаупа вернулся с одеялом, запасом пищи, с бобровой курткой, луком и револьвером. Мальчик молча взял куртку и надел ее. Взял свой револьвер.

— Мы тронемся в путь, как только настанет ночь, — сказал Джиму Матотаупа. Белый открыл глаза, но взгляд его на этот раз ничего не выражал, он кивнул головой. — Я пойду постеречь коней. В последнюю минуту они не должны разбежаться.

— Позволь мне идти к коням, — попросил Харка отца.

— Ты слишком устал и заснешь.

— Позволь мне идти к коням, отец.

Матотаупа был удивлен настойчивостью Харки. Он видел, что мальчик совершенно изможден, и чувствовал, что Харка во время дозора может заснуть. Но видимо, была какая-то причина, отчего Харка не хотел оставаться один на один с Джимом, и Матотаупа не стал упорствовать. Харка сам знал, что он должен хоть немного поспать, вот почему он не хотел остаться с Джимом. Так как отец не возражал, Харка взял легкое кожаное одеяло и еще одно — меховое, отцовское. Затем отец помог ему сбросить вниз лассо, по которому мальчик легко скользнул на поляну, где оба мустанга, как друзья, стояли рядом.

Харка нашел укромный уголок, завернулся в одеяло и мгновенно заснул. Это было первый раз в его жизни, что он, приняв дозор, тут же заснул, но он ничего не мог с собой сделать.

Когда наступила совершенная темнота и засияли звезды, Матотаупа завернул Джима в одеяло, обвязал его лассо и без особого труда спустился вниз со скалы. Он думал, что найдет мальчика спящим, и уже решил, что только разбудит его и ничего не станет говорить: он знал, насколько обидчив сын, а за время бездомных скитаний чувствительность Харки еще больше обострилась.

Когда отец вышел на поляну, Харка не спал. Он сидел на одеяле и присматривал за лошадьми. Возможно, Серый, почуяв Матотаупу, разбудил мальчика и тот успел сесть. Матотаупа взял на руки Джима и помог забраться на своего собственного коня, которого решил вести в поводу. Харку он направил вперед. Незамеченными все трое покинули лес и вышли в открытую прерию. Харка на своем Сером добросовестно вел обзор местности, но в ушах мальчика звучал голос Медведицы.

Места, через которые они ехали, были свидетелями его юности. Здесь родился он, здесь вырос, здесь издавна стояли палатки его рода, рода Медведицы, здесь жили люди, о которых он постоянно помнил во время своих скитаний. Теперь снова перед ним были эти горы, долины, леса. Образы Уиноны, товарищей детских игр теснились перед ним. После минувшей ночи, посвященный в тайну пещеры — тайну рода, Харка чувствовал себя не только сыном Матотаупы, но и сыном рода, потомком Большой Медведицы. Да, он индеец, дакота, такой же дакота, как его сверстники из рода Медведицы. Нет, не одинокие скитания его удел!

Они везли с собой тяжелораненого, и путь до блокгауза Беззубого Бена занял четыре ночи. Днем они отдыхали. Джим был близок к смерти, и Харке такой исход казался справедливым. Но белый держался за жизнь, как раненый бизон.

Однажды утром молодой индеец увидел Найобрэру и стоящий на другом берегу блокгауз. Солнце висело в зимнем туманном небе как красный шар. От реки поднимался пар. Вода стояла низко, и выступали песчаные отмели. Харка остановил коня, наблюдал открывшуюся картину и думал. Он знал блокгауз, знал он и Бена. Бен внушал еще меньше доверия, чем старый Абрахам. Ведь это он со своей компанией сбросил мальчика в колодец, и ему едва удалось спастись…

Да, нужно быть осторожным с Беном. Но несмотря на все пережитое, у Харки не было страха перед этим человеком. Если говорить о страхе, то он испытывал его только перед Джимом, но надеялся, что когда повзрослеет, то преодолеет и этот страх.

Харка направил коня в воду и переправился на другой берег.

Бена не было видно, но из двери блокгауза вышли две женщины. Они были очень похожи, но одна из них, повыше ростом, держалась ровно, спокойно. Выражение ее морщинистого лица было мрачным. В руках она сжимала ружье. Вторая была молодая и какая-то вертлявая. Она поглядела на Харку через плечо высокой старухи и улыбнулась. Юный индеец направил коня к дому, но, естественно, не на галопе и не сделал обычной мгновенной остановки. Он подумал, что подобное обычное приветствие индейцев этим женщинам ни к чему. Он подъехал шагом и, предоставив мустангу остановиться как он хочет, обратился к старой женщине.